– Расслабься, приятель, – говорит он. – Всего лишь неудачно пошутил. Кажется, у тебя был говеный день? Что обычно пьешь?

Вопрос застает меня врасплох. Еще вчера я жадно охотился на воду, которая иногда капает с потолков известковых пещер под Пандемониумом. Но в основном приходилось пить крафтовое адское пойло под названием «Aqua Regia» (она же «Царская водка») – жидкость, похожую на высокооктановое красное вино с примесью ангельской крови и различных трав. По сравнению с ним эффект от кокаина покажется не сильнее, чем от детских конфет-шипучек. На вкус царская водка – как раствор кайенского перца в бензине, но, будучи внизу, я ее вполне выдерживал.

– «Джек Дэниэлс».

– За счет заведения, – отвечает бармен и наливает мне двойную порцию.

Играет необычная музыка. Что-то тропическое, с фальшивым щебетанием птиц. На барной стойке лежит коробочка от CD – с гавайским закатом на обложке и именем Мартин Дэнни[9]. Я выплевываю жвачку на салфетку и отпиваю виски. Очень странный вкус. Я уже подзабыл, на что похожи человеческие напитки. Зато он смывает последние остатки мусорного привкуса.

– Что это, черт побери, за место?

– «Бамбуковый дом кукол». Лучший и единственный в Лос-Анджелесе тики-панк-клуб.

– О как! Всегда считал, что Лос-Анджелесу именно такого не хватает. – Поскольку я в баре, начинает хотеться чего-то еще. – Забыл сигареты. Угостишь?

– Извини, приятель. В барах Калифорнии курить запрещено.

– Это с каких пор? Чушь какая-то.

– Полностью согласен.

– Что ж, по крайней мере, на Рождество я оказался дома.

– Почти. Ты опоздал всего на день. Неужели Санта ничего тебе не подарил?

– Разве что это путешествие. – Я глотнул еще. Итак, Рождество уже наступило. Но улицы до сих пор пусты, а это значит, никто не увидит, как я пробираюсь домой. Мне везет. – У тебя есть сегодняшняя газета?

Бармен достает из-под стойки и кладет передо мной свернутый экземпляр «L.A. Times». Я беру его в руки, стараясь не демонстрировать нетерпения. Я не смотрю на заголовки и не обращаю внимания ни на что, кроме даты вверху страницы.

Одиннадцать лет. Меня не было одиннадцать лет. В Нижний Мир я попал девятнадцатилетним, а значит, теперь – почти старик.

– У тебя есть кофе?

Он кивает.

– Значит, ты пропустил Рождество. Потерял выходные. У меня тоже такое бывало.

Горячий кофе прекрасен. Он с легкой горчинкой, будто немного переварен. Я выливаю в него остатки «Джека Дэниэлса» и пью. Первый идеальный вечер за одиннадцать лет.

– Ты местный?

– Родился здесь, но пришлось уехать.

– По делам бизнеса или для удовольствия?

– Находился в заключении.

Он снова улыбается. В этот раз обычной человеческой улыбкой.

– В моей противоречивой юности был период, когда я шесть месяцев подряд угонял тачки. За что тебя посадили?

– Честно говоря, сам не понял. Наверное, оказался в неправильном месте в неправильное время.

– Это вернет тебе улыбку, – говорит он и наливает мне еще виски, не забыв долить чашку свежим кофе.

Этот бармен, наверное, самый приятный человек, которого я встречал в жизни.

– И зачем ты вернулся?

– Чтобы убить несколько человек, – отвечаю я и снова выливаю виски в кофе. – Вернее, очень много людей.

Бармен берет тряпку и начинает натирать стаканы.

– Наверное, кто-то должен заниматься и этим.

– Спасибо за понимание.

– Полагаю, в любое время в обществе найдется от трех до пяти процентов нераскаявшихся крысенышей или тупых уё…ков, которые заслуживают самой страшной кары.

Бармен продолжает натирать стакан. По мне, он и так уже идеально чистый.

– Кроме того, у меня такое чувство, будто у тебя на то есть личные причины.

– Совершенно верно, Карлос.

Он перестает тереть.

– Откуда ты знаешь, что меня зовут Карлос?

– Ты сам это только что сказал.

– Я не говорил.

Я смотрю через его плечо на стену за барной стойкой.

– На кассовом аппарате стоит сувенир. А на нем надпись: «Карлосу. Величайшему в мире боссу».

– Ты смог прочитать на таком расстоянии?

– Видимо… – Почему его имя всплыло у меня в голове? Очень странно. Наверное, пора уходить. – Сколько я должен?

– За счет заведения.

– Ты так обходителен с любым забредающим сюда убийцей?

– Нет, только с тем, кто выглядит так, будто только что выполз из горящего здания, не испачкав пиджак. Я люблю, когда людям нравится мой бар. Возможно, теперь ты захочешь сюда вернуться.

– То есть ты хочешь, чтобы сюда вернулся тот, для которого вываливаться из жопы дьявола, по твоим же словам, – обычное дело?

– Именно. – Он смотрит в сторону, будто пытаясь подобрать дальнейшие слова. – Здесь есть ребята… Белые. Татуированные с ног до головы. Арийские нацисты или типа того. Заходят сюда, требуют денег за защиту. Намного больше, чем я могу себе позволить с таким маленьким баром.

– И ты решил, что я могу с этим что-нибудь сделать?

– Ты выглядишь как человек, который знает, что можно с этим сделать. Который не станет… – он вновь задумался, – пугаться, что ли…

Заметно, что такие слова даются ему нелегко. Может, для этого Веритас привела меня сюда? Я здесь всего два часа и уже получил кармическую расплату? За ту бойню, которую запланировал, но еще не успел начать? Да нет, в этом не было бы никакого смысла.

– Извини. Не думаю, что смогу тебе помочь.

– Как насчет такого предложения: бесплатная выпивка и бесплатный ужин. Хорошие бургеры, ребрышки, тамале[10]. Ты ешь и пьешь здесь до конца времен.

– Отличное предложение. Но я не думаю, что смогу тебе помочь.

Он отводит глаза и возобновляет протирку стаканов.

– Если вдруг передумаешь, они приходят сюда по четвергам, во второй половине дня. Когда у нас завоз.

Я встаю и направляюсь к двери. На полпути он кричит «Эй!» и толкает что-то по поверхности стойки бара ко мне. Это пачка сигарет «American Spirit browns», без фильтра. Под целлофановой оболочкой имеются и спички.

– Возьми, – говорит бармен. – Мне здесь тоже курить нельзя.

Надев темные очки «Брэда Питта», я спрашиваю:

– А у тебя еще есть?

– Нет.

– Ты охеренно хорош для первого свидания, Карлос.

Черт возьми! Когда тебе дарят последние сигареты, то волей-неволей становишься должен.

Щебет птичек Мартина Дэнни сопровождает меня до самой двери.

Оказывается, темные очки мне больше не нужны. Наверное, я зашел в двери «Бамбукового дома кукол» позднее, чем мне казалось. Теперь солнце почти село, и вдоль бульвара зажглись фонари. Ночью Голливуд мне всегда нравился больше. Уличные фонари, фары и мерцающие вывески в стороне от туристических мест размывают прямые линии и жесткие углы, которые портят это место днем. По-настоящему бульвар реален ночью, в сочетании яркости и темноты, когда каждая тень таит в себе смутные обещания. Как будто его проектировали и строили специально для вампиров. Кстати, насколько я знаю, так оно и было.

Да, да, вампиры существуют. Постарайтесь не падать в обморок.

Углубляясь в Голливуд, я считаю до одиннадцати.

Одиннадцать метров парковки. Одиннадцать проституток вышли на свою первую после Рождества смену. На тротуаре одиннадцать звезд одиннадцати новых актеров, о которых я никогда не слышал.

Одиннадцать лет. Одиннадцать чертовых лет, и теперь я дома с ключом, карманным ножиком и монетой, на которую не купить даже чашки кофе.

Три, пять, семь, одиннадцать – хорошие детки к Раю поднимутся.

Прошло одиннадцать лет, и я вернулся на следующий день после Рождества. Кто-то пытается мне этим что-то сказать?

Я вынимаю одну из сигарет Карлоса и закуриваю. Дым приятно заполняет легкие. Тело вновь кажется моим. Как будто моим. Я по-прежнему не уверен в окружающем меня мире.

Кто, черт побери, все эти люди на бульваре? Что они тут забыли в день после Рождества? Как мне слиться с этой толпой? В нескольких кварталах отсюда бар, а в нем хороший парень. Он просто делал свою работу. Но пока в его руке находился нож, я не мог думать ни о чем, кроме как о различных способах его убийства.