Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора. Фото Г. Г. Черкашина взяты из общедоступных источников в интернете. Автором всех остальных иллюстраций, используемых в данном издании, является автор текста книги.

Сбой в теории вероятности

Адлер. Первое октября 1972 года. Самолёт Ил-18 с бортовым номером СССР-75507 готов к выполнению рейса Адлер – Москва. Все 100 пассажиров и один милиционер в штатской одежде Виктор Сергеевич Семёнов, сопровождавший рейс, заняли свои места и по вежливой, но в то же время, настойчивой просьбе стюардесс Наташи Ремесленниковой и Тани Барышниковой пристёгнулись ремнями. Непристёгнутым остался только маленький ребёнок на руках у женщины во втором ряду переднего, что сразу же за кабиной экипажа, салона. Ребёнок булькал ртом, пуская пузыри, и маленькими пухлыми пальчиками пытался на правах самого любимого существа похлопать мамкиной нижней губой или дотянуться до мамкиного носа.

Командир Василий Георгиевич Тихонов через боковое остекление кабины убедился, что трап отъехал на положенное расстояние, а техник убрал колодку из-под левой основной стойки шасси, вопросительно взглянул на второго пилота. Второй пилот, бесспорно одна из самых очаровательных женщин страны, Валентина Алексеевна Слободская, утвердительно кивнула в ответ – техники чётко выполнили свою работу, правая стойка шасси тоже свободна.

– Борт семьдесят пять полста семь, разрешите запуск

– Запуск разрешаю, – ответил диспетчер.

– Вас понял, – выдал «квитанцию» командир, и, обращаясь к штурману, добавил: – Давай, Анатолий Степанович.

Штурман Змеевский пощёлкал тумблерами, запуская вспомогательную силовую установку:

– Стартёр – генератор в норме.

Тихонов, периодически часто нажимая кнопку срезки топлива, чтобы температура газов не выросла сверх установленной нормы, приступил к запуску двигателей.

– Температура в норме, – докладывал бортмеханик Владимир Васильевич Мещанинов. – Давление масла в норме.

– Борт семьдесят пять полста семь, разрешите предварительный, – запросил командир, как только все четыре турбовинтовых мотора заявили о себе всей округе дружной работой на малом газе.

– Семьдесят пять полста семь, занимайте предварительный, – ответил диспетчер.

Мещанинов плавно двинул РУДы (рычаги управления двигателями) вперёд и самолёт, довернув в ту сторону, где в голубой дали горы замыкают просторную долину, не спеша покатил в начало взлетной полосы.

Там, где под углом сходятся обе взлётные полосы аэропорта Адлер, читаясь сверху как огромная буква «Л», обращённая основанием к морю, самолёт, развернувшись в сторону взлётно-посадочной полосы, мягко притормозил.

Со стороны моря на посадку на левую полосу заходил, включив фары и отмечая траекторию полёта слабым шлейфом чёрного дыма, Як-40. Было видно, что лётчики хорошо рассчитали заход на посадку, Як закончил пробег, израсходовав под собой меньше половины посадочной полосы, и теперь, добавив тяги двигателям, катился до самой вершины угла, под которым пересекаются обе ВПП. Здесь приземлившийся самолёт повернул на ту полосу, по которой будет взлетать Ил – восемнадцатый и, проехав по ней несколько метров, свернул на первую же рулёжку.

– Семьдесят пять полсотни семь, занимайте исполнительный. Взлёт курсом 240, ветер встречно-боковой 320, скорость 2 – 3, температура плюс 17, давление764 – сообщил диспетчер.

– Условия принял, семьсот шестьдесят четыре выставляю, занимаю исполнительный, – ответил Тихонов.

Самолёт, вырулив на исполнительный, развернулся носом в сторону моря и остановился, готовясь к взлёту по полосе, проложенной вдоль горы, ограничивающей долину с правой стороны.

Приборы Ил – восемнадцатого показывали экипажу, что все системы самолёта работают нормально, и к тому времени, когда Як доложил диспетчеру, что освободил полосы и зарулил на стоянку, самолёт и экипаж были готовы к взлёту.

Мещанинов плавно перевёл РУДы (рычаги управления двигателями) всех четырёх моторов вперёд до упора. Самолёт, удерживаемый тормозами, часто дрожал, беспорядочно и резко дёргаясь из стороны в сторону.

– Ну что, Валюша, давай, пробуй. Я подстрахую, – сказал Тихонов, приготовившись мягко держаться за штурвал и едва прикасаясь ногами к педалям.

– Управление приняла, – подтвердила второй пилот Слободская.

Ускорение самолёта, снятого с тормозов, привычно прижало всех к спинкам кресел.

– Рубеж!

– Продолжаем взлёт!

Слободская потянула штурвал «на себя».

– Взлетаем! Безопасная высота! Убрать шасси! Убрать механизацию! Семьдесят пять полсотни семь взлёт произвёл!

– Борт семьдесят пять полсотни семь! Вам выход правым разворотом курсом на Лазаревское с набором три тысячи! Счастливого полёта! – пожелал диспетчер.

– Выполняю! – ответил Тихонов.

Над береговой чертой лайнер был уже на высоте триста метров, и Слободская одновременно с набором высоты начала с небольшим креном разворачивать его вправо, в направлении Лазаревского.

Атмосфера в это время была спокойной, поэтому необычно резкая и сильная встряска заставила командира и второго пилота переглянуться. Натужный звук работавших на взлётном режиме двигателей, приглушаемый наушниками гарнитур до комфортного восприятия, остался прежним, поэтому оба, и Тихонов и Слободская, не слышали взрыва, но одновременно поняли, что рули, расположенные на хвостовом оперении, мгновенно перестали работать.

Единственным шансом спасти самолёт осталась попытка зайти на посадку на ту полосу, на которую перед этим приземлился Як – сороковой. И командир Ила, работая только элеронами, начал выполнять левый разворот, хотя и сам Тихонов, и его экипаж, состоявший из профессионалов высочайшего класса, уже не верили, что им удастся это сделать.

Командир вспомнил вдруг выражение сотен пар глаз, смотревших на него, как только он, шагнув с трапа, входил в пассажирский салон. Он выполнил тысячи рейсов, перевёз сотни тысяч людей, но всякий раз выражение глаз пассажиров было одинаковым. В этих глазах переплелись и покорность людей, объединённых замкнутым пространством самолёта ставшей теперь общей судьбе, и затаённый страх, и надежда на счастливое завершение полёта, и надежда на него, командира экипажа, на его мастерство пилота, которому они вверяли свои жизни.

У всех, кто находился на борту затеплилась было надежда на спасение, когда самолёт над морем достиг примерно середины угла, образованного двумя взлётными полосами, если мысленно продлить их. Но самолёт завалился на левое крыло и перешёл почти в отвесное пикирование.

На фоне чёрной воды, приближающейся с жуткой скоростью, перед глазами командира возник тот неповинный ни в чём, ни перед людьми, ни перед Богом, малыш из первого салона, который пухлыми пальчиками оттягивал нижнюю мамкину губу и отпускал её. Губа шлёпала, и этот процесс, и этот звук, намеренно усиленный матерью, приводили ребёнка в неописуемый восторг. В сознании Тихонова перед уничтожающим ударом о воду промелькнула совершенно неуместная мысль о том, что даже один ребёнок превращает блудницу в мадонну, и он ощутил невыносимую вину перед этим малышом. За самолётом перепуганно, зачарованно и беспомощно следили глаза сотен людей, отдыхавших на берегу моря. Ужас охватил их души. Все они даже представить себе боялись, что могли оказаться в гибнущем самолёте.

Те же, кто любил наблюдать взлетающие самолёты, утверждали, что видели вспышку, похожую на взрыв, в хвостовой части гибнущего лайнера, и этот факт должен был стать сигналом всем службам страны, обеспечивающим безопасность, о том, что терроризм возродился.

Но уже на следующий день после гибели самолёта с пешеходной дорожки, проложенной вдоль берега моря, вновь доносились радостные и счастливые возгласы и смех людей, обласканных бархатным сезоном. Люди, как повелось на курорте, флиртовали, плескались в море и загорали. О катастрофе напоминали теперь только неподвижные силуэты тральщиков, старавшихся выловить из воды хоть что – нибудь, рассказы моряков о том, что самолёт лежит на глубине пятьсот метров на дне подводного ущелья и поднять его невозможно и небывалое в этих краях изобилие билетов в авиакассах – большинство отдыхающих решило уезжать с курорта поездами.