Малыши благополучно доехали до Цюриха и отлично освоились в карантинном загоне. Они быстро привыкли к неволе и к непривычному корму, и мы прониклись верой в успех нашей затеи. К великой нашей радости, самка принесла пять поросят, да только четверо из них были самцы и всего одна самочка. Лишнее подтверждение мудрости нашей стратегии — стараться приобретать минимум три пары вида для размножения, ведь у нас образовался избыток самцов. А тут еще родители неожиданно умерли, оставив нам всего одну пару. Правда, поросята росли как на дрожжах, но когда они достигли половой зрелости, судьба нанесла новый удар — единственная наша самочка умерла при родах. И остались мы с четырьмя молодыми симпатичными особями мужеского пола. К этому времени отношения между Ассамом и Индией испортились настолько, что нечего было и надеяться заполучить новых самок. В который раз политика стала поперек дороги природоохранным мероприятиям. Не видя другого выхода, мы произвели искусственное осеменение спермой наших «карликов» одного вида мелких домашних свиней, надеясь получить поросят, которых можно будет «выдать замуж» за наших самцов, чтобы в конечном счете вывести потомство, генетически близкое к «настоящим» карликовым свиньям. Из этой попытки ничего не вышло, потому что домашние свиньи не зачали.
Такова печальная повесть о карликовой свинье, которую считали вымершей и заново открыли, о неудавшейся попытке спасения вида; теперь это маленькое животное вновь кануло в безвестность. Когда мы только начинали заниматься его судьбой, в Ассаме ежегодно выжигалось сорок — пятьдесят процентов площади, занятой под пеннисетумом, единственной известной средой обитания карликовой свиньи. Мало того, в последний оплот карликовой свиньи — тигровый заповедник Манас, где обитают также почти совсем истребленные большой однорогий носорог и дикий буйвол, — вторгаются воинствующие сепаратисты. Они убивают объездчиков, разводят костры и стреляют носорогов. Хотя утверждают, будто индийская армия теперь контролирует ситуацию, чудом спасшаяся от полного исчезновения карликовая свинья вскоре последует по пути дронта, квагги, странствующего голубя и множества других тварей, коим не довелось ужиться с самым страшным хищником — гомо сапиенс, никак не заслуживающим звания «разумного».
Конечно, добывать информацию о других представителях животного мира непросто, но уж общение с представителями собственного вида, казалось бы, не должно быть таким сложным, ведь даже языковые барьеры можно преодолеть. Увы, я на собственном опыте убедился, что это не так, что извлечь нужные сведения из своих сородичей бывает не менее трудно, чем проникнуть в тайны половой жизни какой-нибудь загадочной глубоководной рыбы. Убедился, когда мы заполучили белых ушастых фазанов.
Эти красивые грациозные птицы обитают в горах Китая и Тибета, причем, подобно большинству пернатой дичи (достаточно назвать гокко и краксов Южной Америки, а также африканских цесарок), становятся все более редкими из-за отстрела и сокращения среды обитания. Последний раз белых ушастых фазанов вывезли из Китая в 1936 году, и в неволе содержалось всего восемнадцать птиц, неспособных к размножению по разным причинам. А потому, когда представилась возможность приобрести в Китае еще птиц, чтобы попытаться создать плодовитую колонию, мы тотчас же ухватились за нее. Купили две пары, и в одной из моих книг я уже рассказал, каких трудов нам стоило получить от них потомство, сколько огорчений мы испытали. В конце концов все же добились успеха, и наступил поистине праздничный день, когда Шеп Мэлит, заведовавший тогда нашим птичником, и я могли с нежностью полюбоваться тринадцатью хрупкими цыплятами, одетыми в желтовато-коричневый пух с шоколадными пятнами; малыши, попискивая, сновали вокруг высидевшей их бентамки — ни дать ни взять заводные игрушки, какими торгуют лоточники.
Разумеется, мы завели пространную картотеку с различными данными о наших драгоценных крошках, однако нам недоставало кое-какой важной информации о состоянии вида как в неволе, так и в местах обитания. От голландского торговца, продавшего нам взрослых птиц, мы знали, что он приобрел их в Пекинском зоопарке. Казалось, настолько естественно написать директору этого зоопарка и запросить у него нужные сведения!
Я сочинил восторженное письмо, поведал, как мы были счастливы, получив фазанов, подробно рассказал о работе Треста и попросил оказать нам содействие. Приложил к письму несколько экземпляров нашего годового отчета, путеводитель по зоопарку, фотографии цыплят и их родителей в птичнике. Потекли дни, недели. Сказав себе, что из-за культурной революции в Китае письмо могло затеряться, я отправил следом копию (плюс еще фотографии и прочий материал) с соответствующей припиской. Прождав еще несколько недель, послал третье письмо, затем четвертое. Безрезультатно. Поразмыслив, разработал новый план действий. Написал послу Китая в Лондоне, приложив копии писем в Пекинский зоопарк, прося совета и помощи. Никакого ответа. Написал снова, добавив, что предыдущее послание, несомненно, потеряно этими никуда не годными, паскудными британскими почтовиками, и снова приложив копии всего, что я когда-либо писал про белых ушастых фазанов. Никакого ответа. Словно я вообще не начинал еще никому писать. Изрядно разозленный (я ведь не просил их поделиться своими атомными секретами), я написал поверенному в делах китайского посольства, вновь излагая суть дела и сопровождая письмо очередными копиями. Моя переписка по этому вопросу могла сравниться объемом с рукописями Толстого, и почтовые расходы составили внушительную сумму. Молчание. Я дважды повторил эту попытку. Молчание.
В полном отчаянии я сделал копии всей моей односторонней переписки с китайцами и послал нашему послу в Пекине, прося извинить за беспокойство и умоляя помочь мне пробить стену молчания. Посол учтиво ответил, что направил мое послание директору Пекинского зоопарка и что больше ничего не может сделать. В письме выражалась надежда, что я получу долгожданный ответ. Не скажу, чтобы я удивился, не получив вообще никакого ответа. Сегодня, почти тридцать лет спустя, дело так и не сдвинулось с места. Такого рода односторонняя переписка сильно смахивает на отправку писем Деду Морозу перед Рождеством.
Латиноамериканцы тоже почитают делом чести не отвечать на письма; во всяком случае, так было, когда мы решили заполучить бесхвостых (вулканных) кроликов.
Бесхвостый кролик настолько своеобразен, что выделен в особый род с единственным входящим в него видом, и обитает он только на склонах вулканов в окрестностях Мехико, известных под трудновыговариваемыми названиями Попокатепетль и Истаксихуатль. Мелкий зверек размерами сравним с детенышем европейского дикого кролика, но у него совсем маленькие, аккуратные ушки, прилегающие к голове, более округлый профиль и присущая лишь этому роду стойка.
Помню, как мы впервые ехали вверх по склону Попокатепетля, высматривая кроликов. Конец дороги уперся в рассыпчатый снег, и в пути мы увидели только редкий сосновый бор, где топорщились золотистые кочки травы закатон, словно сотни тысяч париков на манекенах. Когда же мы стали спускаться обратно в заполненную смогом низину, где раскинулся Мехико, этот все более дурно пахнущий город, то услышали вдруг странный звук, нечто среднее между щебетом и лаем. Присмотрелись — и увидели настороженно глядящего на нас бесхвостого кролика, восседающего на роскошном парике из закатона. Я любовался очаровательным, будто только что вымытым и причесанным зверьком с маленькими яркими глазами, обитателем закатонового царства в прозрачном свежем воздухе у вершины вулкана. Потом перевел взгляд на долину, где под густой пеленой смога таился мегаполис. И мне подумалось, что кролик сумел вписаться в свою среду, не вредя ей, тогда как человек, куда бы ни пришел, гадит в своем гнезде, портит все не только для себя, но и для других созданий, которые пытаются выжить возле него.
Уже и в шестидесятые годы было видно, как домашний скот и зерновые взбираются вверх по склонам вулканов, угрожая среде обитания кроликов, и я подумал, что пора действовать. За два года отправил одиннадцать писем соответствующим органам власти в Мехико и не получил ни одного ответа. От досады несколько писем послал заказными, чтобы не говорили, будто они не дошли. Когда же, выйдя из себя, сам отправился в Мехико, чтобы увидеть человека, коему адресовал свои послания, назначенные встречи сплошь и рядом отменялись под каким-нибудь предлогом. Наконец я все же застал его, но он категорически отрицал получение каких-либо писем от меня, хотя я показал ему папку с копиями. После чего, встав на защиту своего латиноамериканского самолюбия, изрядно пострадавшего от моего раздражения, вызванного его канителью, еще долго манежил меня, прежде чем выдал разрешение на отлов и вывоз бесхвостых кроликов.
