Однажды, когда мы возвращались с очередной прогулки, часовой на входе в резиденцию, козырнув, сообщил, что меня ожидает Голдини. Прежде прекрасное настроение тут же улетучилось. Моментально вспомнился тот наш разговор, и вернулись прежние опасения.

Голдини при встрече выказал то же радушие, как и в прошлый раз, что сразу насторожило.

– Орсолини, дорогой – начал он после приветствия – Мне кажется, ты устал. Отъезд посольства назначен через две недели, и я считаю, что ты заслужил отпуск. Ты не против?

Несколько секунд я стоял, ошарашенный, не в силах вымолвить слова. Пока шёл к его кабинету, мысленно пытался отработать свои ответы на его вероятные вопросы, но то, что сейчас услышал, ввело в ступор.

– Так ты не против? – повторил свой вопрос Голдини, не дождавшись ответа.

– Никак нет, сеньор – едва нашёлся я, что сказать.

– Ну, вот и прекрасно. Пойдёшь в отпуск на десять суток, начиная с сегодняшнего дня. Знаешь, я бы посоветовал тебе съездить на родину. Ведь ты же два года не видел родителей. Поживёшь там с недельку, отдохнёшь нормально, а потом как раз со свежими силами поедешь на задание.

Услыхав это, я готов был броситься на него и расцеловать. Боже мой! Наконец-то я смогу увидеть родителей, брата, свой дом. Я стоял перед Голдини, глупо улыбаясь и не веря ещё своему счастью, а душа уже вырвалась из тела и летела на юг – на родину.

В казначействе по бумаге, выписанной Голдини, получил жалование за последние два месяца и ещё на месяц вперёд – шесть тысяч лир серебром. Половина была в звонкой монете, остальное – ассигнациями. Я шёл по улице, ощущая бедром туго набитую сумку, висящую на ремне, и чувствовал себя настоящим богачом. Более значительную сумму я держал в руках лишь однажды – когда покупал карету с конями для Франчески.

Чем ближе подъезжал я к дому, тем тревожнее становилось на душе. Меня страшила предстоящая встреча с родителями. Ещё обучаясь на лейтенантских курсах, я написал им пару писем, но так и не получил ответа. Мне тогда казалось, что они считают меня позором семьи, и основания для этого имелись. То, как я поступал тогда, было совершенно недостойным дворянина. Потерял голову, залез в долги, поставил отца в затруднительное положение. Не дождавшись от родителей письма, я решил, что, когда закончатся мои пять лет контракта, то приеду, если, конечно, останусь жив, и сам буду просить прощения.

Выйдя в Сиракузах на перрон, поднял голову и увидел над собой настоящее сицилийское небо – безоблачное и бездонное, сияющее своей безупречной синевой. Я шёл по улице, и чем ближе подходил к морю, тем явственнее ощущал воздух моих детства и юности. Запах морской соли и свежей рыбы пьянил, заставляя вдыхать полной грудью.

Сначала мне необходимо было зайти в местное отделение Дома Варбургов, отметиться там и взять на время электрическую повозку. Поначалу я пытался отказаться от этого, мотивируя тем, что не привык к подобной роскоши, но Голдини настоял. Когда я, сделав в отделении все дела, выходил из дверей на улицу, намереваясь идти в гараж за повозкой, то обратил внимание на остановившийся у подъезда экипаж. Это была карета от Ламборгини, запряженная тройкой чистокровных нумидийских рысаков. Странно засосало под ложечкой, а душа сползла куда-то в живот. Я встал, как вкопанный, глядя на эту карету. Кучер, ловко спрыгнув, подбежал и открыл дверцу. Я уже понимал, кого увижу, но всё равно, при виде её ноги сделались ватными.

Грациозно спрыгнув со ступенек кареты, Франческа быстро засеменила вверх по лестнице прямо к дверям, из которых я только что вышел. Проходя быстрым шагом мимо, она мельком пробежалась взглядом сквозь меня, сделала ещё пару шагов и вдруг остановилась, словно натолкнувшись на невидимую стену. Её лицо медленно поворачивалось в мою сторону. Наконец, наши взгляды встретились. Её прекрасные карие глаза расширились, словно от ужаса. Губы полуоткрытого рта мелко затряслись.

– Сандро – прошептала она – Это ты? Ты живой?

Я застыл, будто каменное изваяние, проглотив язык. Она стояла на две ступеньки выше по лестнице и смотрела сверху вниз, прекрасная и недоступная, словно принцесса из древних сказок. Франческа сделала два шага ко мне, и теперь лицо её находилось на расстоянии вытянутой руки от моего. Она сделала движение, будто собираясь меня обнять, но тут, метнув быстрый взгляд через плечо, быстро опустила руки.

– Сандро, ты же простил меня, да? – всё так же шёпотом произнесла она, умоляюще глядя мне в глаза – Боже мой! Какая же я была дура.

Сотни раз я представлял себе нашу встречу. В часы затишья, когда я мог лежать в своей землянке и мечтать, закрыв веки, под треск дров в печке, то воображал себе, как приду к ней и, бросив презрительный взгляд, спрошу про здоровье рысаков. Мне казалось, что я ненавидел её за то, что она даже не пыталась меня дождаться, выскочив замуж, едва только подвернулся подходящий вариант. Но лишь стоило взглянуть в её глаза, глубокие, словно два бездонных колодца, как я полетел в эту глубину, забыв все слова, которые собирался ей сказать.

– Слушай, милый – звук её голоса заставил меня вынырнуть из омута – У меня сейчас кое-какие дела в этом здании. Давай в пять часов встретимся на нашем месте. Хорошо? Ты придёшь?

Я молча кивнул, не в силах вымолвить слова. Она снова посмотрела мне в лицо. Я заметил, что глаза её блестели от выступивших слёз. В них отражалось синее сицилийское небо, и я на фоне этой синевы. Франческа быстрым движением послала мне воздушный поцелуй и упорхнула.

Часы показывали полдень, значит, до нашей встречи оставалось пять часов. Решив, что это время надо использовать для поездки к родителям, я быстрым шагом направился в сторону гаража Дома Варбургов.

Нашим местом, про которое говорила Франческа, был глубоко вдающийся в море мыс в районе Ортиджа. Когда-то давно весь этот район был островом. К нему из города даже вёл мост, но после того, как уровень моря понизился, им перестали пользоваться. Сейчас развалины этого моста возвышались над пустырём, поросшим диким кустарником и низкими деревцами. На этом мысе мы вдвоём раньше часто сидели вечерами, любуясь проходящими по морю рыбачьими лодками и торговыми судами.

В гараже мне выдали сверкающее красным лаком и хромом электрическое чудо техники. Как им управлять чисто теоретически я знал, но в реальности это делать ни разу в жизни не приходилось. Решив, что это не сложнее, чем управление газолиновой повозкой, которой несколько раз всё же удалось порулить, я, под подозрительным взглядом служителя, смело уселся в мягкое кожаное кресло и осторожно сдвинул вперёд рукоять реостата. Повозка мягко тронулась с места. Я медленно повёл её через территорию гаража к воротам.

5

Дом моего отца находился в районе Бельведер, и до него было километров десять. В экипаже обычно это расстояние удавалось преодолевать за час, учитывая, что последние три-четыре километра шёл довольно крутой подъём. На электрической повозке я доехал за полчаса, хотя и не гнал. По идее, если ручку тянуть на полную, то и за четверть часа можно было бы добраться. Но я ещё не был уверен в своём мастерстве водителя.

Ворота во двор нашего дома были раскрыты. Во дворе перед домом возился какой-то старик, перекладывая камни. Услышав шаги, он обернулся, и я узнал в нём своего отца. Господи Иисусе! Как же он постарел. Будто я отсутствовал не два года, а все двадцать. Отец выронил камень, который держал в руках, и выпрямился. Я сделал несколько шагов навстречу и остановился в трёх метрах от него. Он постоял несколько секунд, глядя на меня, затем лицо его как-то сморщилось, губы затряслись, а глаза наполнились слезами.

– Пресвятая Дева – произнес он срывающимся голосом – Мой мальчик, это ты?

– Здравствуй, папа – только и смог я произнести, так как спазм сдавил горло.

Мне показалось, что отец сейчас свалится в обморок. Я бросился вперёд и обнял его. Отца я всегда воспринимал, как высокого человека, но сейчас он мне показался на полголовы ниже меня.