К аспирантуре душа у него не лежала с самого начала. Ему, привыкшему к активной, полной риска жизни, сидение за книжками было в тягость. И ко всему ещё он здорово поругался с ректором.

Жена оканчивала институт прикладной электроники, и ей уже пришло распределение. Конечно, можно было бы упереться рогом, добиться для неё открепления, но они, посовещавшись, решили ехать в Сибирь. Прописавшись и став на учёт, оба приступили к работе. Не прошло и двух месяцев, когда ему принесли повестку из райвоенкомата. Подумал, что это, возможно, связано с той самой предполагаемой командировкой, но у военкома для него был сюрприз. До двадцати семи ему оставалось чуть больше полугода – пора отдавать свой долг перед Родиной, идти по призыву в армию. Разъяснять и что-либо требовать он не мог – дамокловым мечом висела подписка.

Несколько раз звонил в Москву, но каждый раз попадал в какую-то квартиру – у телефона сменился хозяин. Где-то что-то не срослось, сложилась почти безвыходная ситуация.

Больше всего переживала жена. Ей, только что приехавшей в чужой город, толком не обзаведшейся подружками, оставаться здесь было страшновато. Но делать было нечего, и он, наголо остриженный и обритый, с группой вновь призванных, которую сопровождал молоденький сержант, сел в прицепной вагон.

Таких великовозрастных, как он, было пять человек. Их жёны пришли на перрон, утирают слёзы и машут вослед уходящему поезду. Там, на вокзале, они все перезнакомились, там же завязалась их дружба, дружба солдатских жён.

Попал он в инженерно-сапёрный батальон, отбыл своё в карантине. Стали командиры судить да рядить, кого из новобранцев в какую роту зачислять.

Был в части старший лейтенант Княжев. Закрепилась за ним слава немного придурковатого, взбалмошного и злопамятного человека. Этим набором качеств Дёмин был несколько удивлён – уж больно противоречивое сочетание.

Командовал Княжев взводом подрывников-диверсантов. Вот к нему-то и обратился Григорий Дёмин с просьбой взять его во взвод.

Княжев, на год с небольшим младше Дёмина, заважничал, стал набивать себе цену.

– Профессия подрывника сопряжена с риском для жизни. Это – опасное дело. Сапёр ошибается только раз в жизни. Без права на ошибку.

Григорий слегка потрафил ему:

– Всю жизнь мечтал о настоящей мужской работе. Обещаю службу нести ответственно и добросовестно.

Княжев хмыкнул и, глядя исподлобья, заметил:

– Это уж я буду определять, кто как служит. Не умеешь – научим, не хочешь – заставим.

Ему не нравился этот университетский умник, но он пообещал переговорить с командиром роты и просьбу солдата удовлетворить.

Так Дёмин определился со своей жизнью на ближайший год.

Теоретические занятия шли вперемешку с караульной службой. В резервной части, находившейся во втором оперативно-тактическом эшелоне, было много инженерной техники. «Ремки» – бойцы ремонтного взвода были заняты тем, что ремонтировали и профилактировали. Хозвзвод выращивал огурцы и помидоры, ухаживал за поросятами в воинском хозяйстве. Авторота была постоянно в разъездах, поэтому чаще всех в караул заступали сапёры, ходили «через день – на ремень».

Однажды начальником караула был назначен старший лейтенант Княжев. Дёмину доверили Первый пост у знамени части. Днём часовой обязан постоянно находиться у знамени, а в часы ночного дежурства ему разрешалось ходить по всему коридору. В эти ночные смены, нарушая устав, он умудрялся читать. И для развития полезно, и спать не охота.

Бревенчатое здание штаба части, где находился Первый пост, уже заметно ветшало. Новый командир батальона майор Варма, только что прикомандированный после службы в ГСВГ, выбил в округе фонды и лимиты и затеял ремонт.

Начали с первого этажа, где располагались финансисты, тыловики, связисты и шифровальщики. Не трогали пока второй этаж.

Зная привычку Княжева устраивать ночные проверки, Дёмин читал, стоя у лестничной площадки. Тут и знамя под присмотром, и, если кто пойдёт, будет слышно, как открывается входная дверь.

Уже за полночь, ещё дверь не отворилась, он услышал крадущиеся шаги – выдавал скрип снега. Спрятав Фенимора Купера за батарею, стал ждать.

Грубо нарушая правила караульной службы, Княжев шёл один, без разводящего. Вот он пошёл, аккуратно наступая на края деревянных ступеней. Чтобы не скрипели.

– Ну, шпион хренов, давай, – почти вслух сказал Дёмин.

Чуть отступив от перил, он стоял прямо над Княжевым, сняв с плеча автомат. Когда Княжев переступил через очередную ступень, Дёмин легонько ткнул его в спину прикреплённым к стволу штык-ножом и вместо окрика, прошептал:

– Стой! Кто идёт?

От неожиданности Княжев споткнулся, промахнулся мимо опоры и кубарем покатился вниз. Вскочив на ноги, он закричал:

– Рядовой Дёмин, я тебя за такие шутки на гауптвахту посажу!

С трудом сдерживая спазмы хохота, Дёмин крикнул в ответ:

– Старлей, за нарушение устава ты мог бы здорово поплатиться. Я мог бы применить оружие на поражение. Свидетелей ведь нет.

Хлопнув дверью, Княжев, энергично скрипя снегом, отправился назад в караульное помещение.

Сдав пост, Дёмин сидел с бодрствующей сменой. Входит сержант Тихонов.

– Тебя начкар вызывает. Жди вздрючки.

– Вы что, думаете, вы лучше меня знаете устав?! Да ты ещё пороха не нюхал! Элементарную разводку минного поля хрен сделаешь! – от возбуждения Княжев обращался то на «вы», то на «ты».

– Товарищ старший лейтенант, я готов поспорить, что смогу.

– Весной будут учения, там докажешь. Вы – плохой солдат, Дёмин. Вы думаете, что если «деды» вас уважают, то вы уже здесь – кум королю, сват министру? Плачет по вам губа, товарищ рядовой!

– Послушай, старлей, тебе никогда не понять, каково в армии быть рядовым, потому как сам никогда им не был.

Дёмин, не говоря больше ни слова, резко развернулся и вышел в коридор.

Осадок от разговора с Княжевым был скверный. Гадкий, можно сказать.

Наступила его очередь спать. Так положено: стоять на посту, бодрствовать и спать караульные смены должны по два часа, по очереди, в течение суток. Он лежал на боку, закрыв глаза, но его всего колотило от только что состоявшегося выяснения отношений.

Наконец после долгой зимы пришла весна. Батальон активно готовился к предстоящим учениям. Поговаривали, что на «смотрины» приедет сам командующий округом генерал-майор Булавко.

В учебных классах, расположениях рот, на плацу – везде шла генеральная уборка. Завершался и ремонт здания штаба части. Энергичный и хозяйственный Варма гонял своего зама по тылу и в хвост и в гриву.

На вновь разбитые газоны завезли торф, густо посеяли овёс и первые дни поливали горячей водой, чтобы быстрее взошёл. Через неделю газоны покрылись бурной зеленью.

Булавко приехал под вечер. На своём неизменном уазике. Провёл оперативное совещание, заслушал доклады не только комбата, но и командиров рот – всё готово.

После ужина Дёмин сидел в каптёрке, заканчивал чинить сапоги. Затрезвонил телефон.

– Дежурный по роте младший сержант Ломаев слушает! Так точно, товарищ майор!.. Сейчас дам команду… Есть!

И обратился к Дёмину:

– Рядовой Дёмин, бегом к комбату. Срочно!

Постучав в дверь, Дёмин вошёл в кабинет и, сориентировавшись, обратился к старшему по званию:

– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться к товарищу майору?

Булавко махнул рукой:

– Отставить! Проходи. Виктор Петрович, ты можешь пока идти, а мне нужно переговорить с глазу на глаз.

Варма вышел.

– Странные письма я стал получать в последнее время, товарищ рядовой. Ладно, на первое уже дали ответ. Но вот второе касается вас лично. Я хотел это дело поручить Варме, но, коль приехал сам, хочу вас лично выслушать.

Булавко делал подчёркнутое ударение на «вы» и на «вас».

– Мне рекомендовано провести с вами беседу, сообщить, что вы должны выйти на связь с какой-то Марией Ивановной вот по этому телефону, – он протянул Дёмину листок. – Мне также предложено перевести вас в другую часть, поближе к штабу округа… Это что за хрен-ерундень, товарищ рядовой!? У тебя что, такой блат в министерстве? Я вам что, сводник какой-то!? Не хватало мне, боевому генералу, передавать какому-то рядовому какие-то телефоны какой-то Марии Ивановны! Мне просто любопытно знать, чёрт возьми, что у меня в частях творится!