Родители Родел приехали нас навестить. Мы исследовали крепости и замки, расположенные среди очаровательных деревень. Я получил зелёный свет после того, как её отец осмотрел мои руки. Грязь медленно исчезала из-под моих ногтей.

— Хорошие руки, — заявил он. — Большие, сильные, хорошие руки! Чёрт, любой мужчина, кто может оттянуть нос моей дочери от этих книг, достоин моего голоса. — Он купил мне очередной бокал пива, в то время как Родел и её мать в тусклом освещении пели ужасную песню в караоке.

— Ты уверена, что тебя не удочерили? — спросил я на следующее утро после того, как они уехали.

— Мо больше на них похожа. — Она рассеяно помешивала свой кофе. — Я хотела бы, чтобы они остались ещё на одну ночь, особенно потому, что сегодня годовщина того нападения в торговом центре.

Я накрыл её руку своей. Мы сидели на террасе, глядя на реку, пока вокруг витал запах лаванды и роз. Было невероятно думать, что я пережил целый год без Лили. По большей части, это было благодаря прекрасной женщине, сидящей напротив меня.

— Эй. — Я не выносил выражение грусти на её лице. — Я забыл тебе кое-что показать. — Я разблокировал телефон и включил для неё видео.

— О, Боже, — улыбнулась она. — Это Бахати. И Олонана. Но Олонана хромает. Наверное, так полностью и не восстановился после встречи с К.К.? Что они делают?

— Это церемония Масаи. Бахати получает своё боевое имя. — Я смотрел клип вместе с ней и объяснял, что происходит.

— А что надето на Бахати? — рассмеялась она. — Дизайнерские джинсы, дизайнерская футболка и племенной головной убор.

— Он охватывает два мира, и они равнозначно важны. Не думаю, что он когда-нибудь отвернётся от одного из них. Он такой, какой есть, и гордится этим.

— О, а там Лонеоки, их шаман! Что он говорит? — она напряглась, чтобы уловить его слова. — Какое воинское имя он только что дал Бахати?

— Если бы я знал, — хохотнул я. — Он всё равно называет себя Бахати. Сказал, что слишком много мороки — менять всё в социальных сетях.

— Значит, он в порядке? Он помирился с отцом, но всё равно занимается тем, что любит? — спросила она, когда Олонана и Бахати встали бок о бок для фотографий.

— Наверное, Олонана подумал, что у него достаточно детей, чтобы выпустить одного из boma. Думаю, он довольно горд тем, что Бахати нашёл собственный путь.

Я убрал телефон, и мы доели завтрак.

Мы собирались зайти обратно в дом, когда я заметил что-то летает у реки. Ну, им нравится называть это рекой. Я называл это детским бассейном. Он был едва метр глубиной, и вода была такой прозрачной, что можно было увидеть камни на дне. Может, дальше она превращалась в настоящую реку, или когда шли дожди. Когда я думал о реке, я представлял крокодилов, ползающих у берегов.

— Родел, там в воде резиновая уточка.

— О, Боже, — она хлопнула себя по лбу. — Я совсем забыла. Сегодня благотворительная гонка резиновых уток. Я вызвалась помочь. — Она взглянула на часы и схватила меня за руку. — Идём. Мы ещё можем успеть.

Масса людей уже выстроилась на пешеходных мостиках над рекой. Некоторые стояли в воде, закатав брюки до колен, пока яркие резиновые утки спускались с моста и спокойно плыли к ним.

— Это настоящее напряжение, Родел. Не уверен, что я могу с этим справиться.

— Иди, спонсируй утку. — Она подтолкнула меня к столику рядом со своим. — Я задержусь.

Я бы никогда за сотню лет не подумал, что скажу слова, которые произнёс дальше, но сказал. Ради неё.

— Я бы хотел проспонсировать резиновую утку, пожалуйста.

— Это будет десять фунтов. — Один из волонтёров взял мои деньги и протянул мне утку. — Удачи, приятель.

Я держал маленькую игрушку на своей ладони. Она смотрела на меня в ответ своим оранжевым клювом.

— Хорошо, дружок. Покажи мне, на что ты способен.

Я нашёл место, чтобы выпустить свою утку. Казалось, люди просто разошлись, пропуская меня. Я принял это за добрый знак. Моя утка была крутой. Родел как безумная махала мне рукой, пока я стоял, возвышаясь над всеми на мосту.

— Не подведи меня на глазах у моей женщины, — сказал я своей утке, держа её над водой, ожидая следующего сигнала к запуску.

— Прошу прощения, сэр, — на моё плечо легла тяжёлая рука. — Мне придётся попросить вас сейчас же остановиться.

Я развернулся лицом к мрачному полицейскому с дубинкой в руке.

— Нам только что поступила жалоба, — сказал он. — Оказывается, есть древнее постановление, в котором говорится, что река и зона отдыха не могут быть использованы по воскресеньям для целей сбора средств.

Я осмотрелся и заметил вокруг полицейские машины. Офицеры в форме отводили людей от мостов и собирали из воды жёлтых резиновых птиц. Родел убирала свой столик.

— Никаких гонок резиновых уточек? — спросил я.

— Я советую вам забыть об этом, иначе арест.

Мгновение я думал отпустить свою маленькую утку.

«Беги. Плыви свободно, мой друг».

Я мог сказать, что не так понял инструкции полицейского. Но я достал свою утку из воды и выпрямился.

— Это немного жестоко, вы так не думаете?

— Просто делаю свою работу, — он казался смущённым.

— Всё в порядке? — Родел подошла к нам и остановилась рядом со мной.

— Он не даёт мне поиграть с моей резиновой уточкой, Родел.

— Всё в порядке, — она улыбнулась офицеру и начала уводить меня прочь. — Я с ним разберусь.

Я держал свою утку, пока она вела меня к кафе через мост.

— Это твоя реакция на зверство, свидетелем которого мы только что стали? — мне пришлось пригнуться, чтобы войти в помещение. — Кафе?

Она игнорировала меня, пока официантка провожала нас к столику у окна. Мы смотрели, как полиция собирает уток рыболовными сетями и запирает их в машинах.

— Прости, что тебе пришлось это увидеть, — сказала Родел моей утке, отворачивая её от окна.

Мои плечи начали дрожать. Я не мог сдержать громкий хохот, который вырвался из моего рта. Я слишком долго держался. Губы Родел растянулись в улыбке. И затем мы согнулись над столом, смеясь до боли в рёбрах. Вежливые посетители вокруг нас держали сэндвичи в воздухе, наблюдая, как мы сходим с ума.

— Нет, — я покачал головой, когда официантка наконец осмелилась подойти к нашему столику с чайником. — Мне кофе.

Я наконец-то мог его пить. Теперь мне не подходило ничто другое.

Родел сделала для нас заказ и откинулась на спинку стула.

— Люблю, когда ты смеёшься, — тихо сказала она, глядя на меня. — Знаешь, что удивительно?

— Что?

— То, что мы оба сидим здесь и смеёмся в годовщину того дня, когда потеряли Мо и Лили.

Мы молча взялись за руки через стол, находя успокоение друг в друге.

— Я сегодня звонил Саре, — сказал я. Мы не говорили с похорон Лили, но я знал, что она скучает по ней так же, как и я, и именно сегодня чувствовал необходимость связаться со своей бывшей.

— И?

Я покачал головой.

— Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что случилось с Лили.

Родел мягко сжала мою руку.

— Тебя будут любить. Будут ненавидеть. И это всегда больше относится к тем людям, чем к тебе.

Мы сидели в комфортной тишине, потерявшись в мыслях, пока нам не принесли еду.

По пути домой Родел толкнула меня к газетному киоску.

— Давай зайдём сюда.

На стенах висели железные таблички и магниты на холодильник. За стеклянной витриной у кассы выстроились фарфоровые куклы.

— Я сейчас вернусь. Ты пока осмотрись, — сказала Родел, направляясь в конец магазина.

Я играл с музыкой ветра, пока ждал её.

— Готово! — объявила она.

Я развернулся и замер. Её лицо практически потерялось за букетом из шести жёлтых шаров.

— Ты по-прежнему держишь их в своём кабинете? — спросила она.

— Некоторым людям нравится держать в комнате цветы. Я люблю жёлтые шарики.

— Ну, тогда пошли, — она потянула меня за руку на улицу.

— Куда мы идём? — то, как она шла по улице, напоминало мне, как Лили бежала впереди меня в торговом центре, держа свои шарики. От этого у меня кольнуло в сердце.