Шел дождь, и он воспринял это как благоприятствующее обстоятельство. Можно поднять воротник плаща, надвинуть на лоб шляпу. Он сел в такси и велел ехать на площадь возле побережья. Там пересел в метро и вышел из него недалеко от Сквер Северин. Дождь перестал, было пасмурно... В доме не было консьержки, именно поэтому они с Эрикой поселились здесь. Он встал в воротах напротив и посмотрел на окна на четвертом этаже. Он, конечно, мог пойти наверх, у него в кармане плаща были ключи, но легкость, с какой он связался с Бундером, все еще лежала в нем, как холодный камень.
По улице все время проезжали машины, а по тротуарам быстрым шагом проходили люди. К счастью для Баллоу, снова начался дождь, и то, что он стоял под аркой ворот, было естественно. Он смотрел на окна – запыленные, непроницаемые, с тюлевыми занавесками. Там были три комнаты, его кровать, его книги, возле кровати телефон, в кухне, наверное, работал холодильник. Там он мог сменить промокший плащ, переодеться, взять зонтик. Как долго ему можно стоять в воротах и смотреть в окна? Ничего подозрительного он не заметил. Никто не наблюдал за его домом. На мгновение показалось, что дрогнула занавеска, но это, наверное, было игрой воображения. Попросту капли дождя стекали по стеклу. Ему очень хотелось туда пойти, но ощущение холода, который он чувствовал в себе, становилось все сильнее. Квартира могла оказаться ловушкой.
Он вернулся в сквер и вошел в телефонную будку.
– Это герр Фельдман?
– Черт возьми, почему ты не появляешься? Ты что, не понимаешь, что ты мне нужен?
– Я хотел бы условиться с тобой о встрече. В городе, – сказал Баллоу.
– Это невозможно. Я боюсь выйти. Приди, прошу тебя.
Баллоу повесил трубку, прерывая Бундера на полуслове.
Телефонная будка была хорошим местом для разговора, при условии, что не разговариваешь слишком долго. Он отошел быстрым шагом и снова встал в воротах в таком месте, откуда мог видеть будку. Полчаса ждал, не появится ли полицейская машина или какая-нибудь другая с людьми, которые разрабатывали таких, как он. На телефонной трубке остались отпечатки его пальцев, к счастью, сразу после него звонила какая-то пожилая женщина, потом долго разговаривал молодой человек в замшевой куртке.
Он поехал в метро до центра и вошел в большой универмаг. Там было несколько телефонов-автоматов.
– Это герр Фельдман?
– Почему ты не приезжаешь? – умоляюще сказал Бундер. – Ты что, не понимаешь, что случилось?
– Нет, – на этот раз он хотел поддержать разговор.
– С меня сняли полицейский надзор, и я остался один. Те не оставляют меня в покое. Мне нужна твоя помощь. Они уже, похоже, знают эту улицу, но еще не знают, какой дом. Я видел их сегодня утром. Они на машине ехали вдоль улицы.
– Но ты можешь как-нибудь выйти?
– Я боюсь, что они следят за улицей.
– У тебя есть другой выход.
– Кто-то есть в саду. Мне так кажется.
Баллоу положил трубку, снова прерывая Бундера. Разговор продолжался достаточно долго, чтобы можно было установить, откуда звонили. Баллоу смешался с толпой покупателей и полчаса наблюдал за входом в магазин. Телефонный аппарат, с которого он связался с Бундером, не вызвал ни у кого интереса.
Он размышлял, искренним ли был страх Бундера. Все, что тот говорил, выглядело правдоподобно. Даже то, что он просил Баллоу о помощи. У Бундера наверняка было с собой оружие, но в том доме он, видимо, был совершенно один. С помощью Баллоу он мог бы выбраться, потому что те не знали Баллоу, который мог прикрыть Бундера. Да, следовало поверить Бундеру, потому что все совпадало с тем, что он говорил ему перед расставанием. Он работал и для богатой, но посредственной фирмы. У них что-то не вышло, и теперь они хотели свалить вину на Бундера. Пока он находился под полицейским надзором, то оставался в безопасности. Но надзор сняли, и с ним можно было разделаться. Почему Бундер не предвидел возможность такого исхода? Отчего не сбежал куда-нибудь подальше, а все время крутился по одним и тем же дорогам? Вывод напрашивался сам собой: он пошел в полицию и заложил тех, всех до одного. В полиции же его заверили, что они все сидят и ничто ему не угрожает. Но никогда не бывает так, что удается сдать, тем самым обезопасив себя, абсолютно всех. Например, он, Баллоу, это тоже не «все». Баллоу – это еще не вся фирма.
Он проехал четыре остановки на метро и в маленьком магазинчике со всяким барахлом купил армейский пружинный нож, так как не хотел появляться у Бундера с голыми руками, хотя – если это ловушка – нож мог быть приобщен к обвинительному акту. Выйдя из магазина, он посмотрел на часы: скоро три. А значит, он уже шесть часов мучил Бундера.
Баллоу сел в такси и велел ехать на улицу, где стояла та вилла. Ехал достаточно долго, чтобы подумать, что, может быть, ему придется рисковать жизнью ради Иво Бундера. Можно ли ему делать это? Если даже ему удастся вытащить Бундера, не запомнят ли те Баллоу и не начнут ли преследовать как сообщника Бундера? Зачем ему это? Мало, что ли, у него было врагов? Он любил Бундера – и это все. Любить кого-то – означало ли это рисковать ради него собственной безопасностью? Чем он обязан Бундеру, который осмелился пойти в полицию и заставил его пережить столько мгновений настоящего страха. «Пусть сам выбирается», – решил он и велел таксисту проехать вдоль улицы, где стояла вилла. Поблизости он не заметил ни одной машины, на улице даже не было прохожих. Впрочем, шел сильный дождь.
Он вышел из такси двумя улицами дальше и пешком пошел назад. Встретиться с Бундером и выяснить ситуацию он все-таки должен, поскольку это поручение фирмы. А там знали, чем они рискуют, посылая Баллоу, – однако сделали это. Его провал, а может, и смерть, были закалькулированы в эту поездку и встречу с Бундером. В конце концов, он сам выбрал себе такую профессию, а не другую. А мог стать лесником или охотинспектором. Разве он когда-нибудь жил в безопасности? С самого начала было известно, что в каждой ситуации он рискует свободой и даже жизнью. Его учили не только тому, как нужно сидеть в барах, как прикидываться пьяным, о чем и как спрашивать, на что обращать внимание. Он владел и приемами борьбы, и осознанием, что когда-либо может столкнуться с самым плохим.
