— О, ты должен спеть какую-нибудь из этих песенок сегодня вечером, — радостно заявила Марго. — Прошу тебя, Джиджи. Все будут что-нибудь исполнять.

— Что ты подразумеваешь, милая Марго? — спросил заинтригованный Джиджи.

— Мы впервые это задумали, будет что-то вроде кабаре, — объяснила Марго. — Каждый должен что-то изобразить. Лена исполнит оперную арию, что-нибудь из «Розового кавалера»… Теодор и Кралевский покажут один из фокусов Гудини… словом, все участвуют… и ты должен спеть персидскую песенку.

— А почему бы мне не выступить с чем-нибудь таким, что ближе моей родной Индии? — осенило Джиджи. — Я могу показать лвитацию.

— Нет-нет, — решительно вмешалась мама. — Я хочу, чтобы вечер прошел удачно. Никаких лвитаций.

— А правда, что-нибудь типично индийское, — поддержала Марго нашего гостя. — Знаю-изобрази заклинателя змей!

— Вот-вот, — подхватил Ларри. — Простой типичный неприкасаемый индийский заклинатель змей.

— Боже мой! — воскликнул Джиджи с сияющими глазами. — Чудесная мысль! Так и сделаю.

Желая быть полезным, я заявил, что могу одолжить Джиджи полную корзину маленьких безобидных веретениц, и он был очень доволен, что сможет заклинать настоящих змей. После чего мы разошлись, чтобы отдохнуть и подготовиться к великому событию.

В небе пролегли зеленые, розовые, дымчатые полосы, и совы уже свистели среди темных олив, когда начали прибывать гости. В числе первых была Лена с томом оперной партитуры под мышкой и в роскошном вечернем платье из оранжевого шелка, хотя она знала, что речь идет о вечеринке, а не о торжественном приеме.

— Дорогие мои, — произнесла она вибрирующим сопрано, сверкая черными глазами, — сегодня я в голосе. Чувствую, что не посрамлю творение мастера. Нет-нет, только не анисовки, она может подействовать на голосовые связки. Чуть-чуть шампанского и бренди, больше ничего. Я чувствую, как мое горло вибрирует, вы понимаете?.. Словно арфа.

— Как чудесно, — лицемерно отозвалась мама. — Я уверена, что мы будем в восторге.

— У нее восхитительный голос, мама, — сказала Марго. — Это меццо-тинто.

— Сопрано, — сухо поправила Лена. Теодор и Кралевский явились вместе, неся веревку, цепи и несколько висячих замков.

— Надеюсь, — сказал Теодор, покачиваясь на каблуках, — надеюсь, наш… э… маленький… словом… наш маленький иллюзионный номер пройдет удачно. Правда, мы еще ни разу его не исполняли.

— Я исполнял, — важно произнес Кралевский. — Меня учил сам Гудини. Он даже похвалил меня за ловкость. «Ричард, — сказал он, ведь мы с ним были на „ты“, — Ричард, я в жизни не видел такой ловкости рук, если не считать самого себя».

— В самом деле? — сказала мама. — Ну, я уверена, что успех будет полным.

Капитан Крич прибыл в помятом цилиндре. Лицо его успело приобрести малиновый оттенок, седой пушок на голове и подбородке, казалось, готов был улететь от малейшего дуновения ветра. Его пошатывало сильнее обычного, и сломанная челюсть выглядела особенно кривой. Было очевидно, что он уже где-то основательно хлебнул. Глядя, как он вваливается в дверь, мама напряглась и изобразила улыбку.

— Ей-богу, нынче вы великолепно выглядите! — объявил капитан, покачиваясь и с вожделением потирая руки. — Видать, за последнее время малость в весе прибавили, а?

— Не думаю, — сухо ответила мама.

Капитан смерил ее критическим взглядом.

— Во всяком случае, турнюр сегодня попышнее обычного, — заметил он.

— Я попросила бы вас, капитан, воздержаться от замечаний, задевающих личность, — холодно отозвалась мама.

Но капитану море было по колено.

— Меня это вовсе не пугает, — доверительно продолжал он. — Люблю женщин, у которых есть за что подержаться. Худая женщина в постели-совсем не то, все равно что ехать верхом без седла.

— Меня нисколько не интересуют ваши вкусы в постели или вне ее, — резко сказала мама.

— Верно, — покладисто ответил капитан. — Есть и другие места, сколько угодно. Знавал я девицу, которая была чудо как хороша на верблюде. Бедуинская Берта было ее прозвище.

— Прошу вас, капитан, держите про себя свои воспоминания, — ответила мама, лихорадочно ища глазами Ларри.

— Я думал, вам это будет интересно. Спина верблюда-не самое удобное место, тут требуется навык.

— Меня не интересуют навыки ваших знакомых женского пола. А теперь извините, мне надо пойти заняться столом.

Все новые экипажи под цоканье копыт подкатывали к нашему крыльцу, и все новые машины исторгали гостей из своего чрева. Комнаты наполнялись причудливым собранием приглашенных. В одном углу Кралевский— этакий озабоченный горбатый гном-рассказывал Лене про свое знакомство с Гудини.

— «Гарри, — говорю я ему, мы ведь были близкие друзья, — Гарри, посвяти меня в любые секреты по твоему выбору, я никому не открою. На моих губах печать молчания».

Кралевский глотнул вина и поджал губы, показывая, как они были запечатаны.

— В самом деле? — отозвалась Лена безо всякого интереса. — Да, в певческом мире совсем по-другому. Мы, артисты, охотно делимся своими секретами. Помню, как Крася Тупти сказала мне: «Лена, у тебя такой восхитительный голос, что я не могу слушать без слез. Я научила тебя всему, что умела сама. Ступай, неси миру факел своего таланта».

— Янек тому, что Гарри Гудини был такой уж скрытный. — сухо произнес Кралевский — Я не знал более щедрого человека. Представьте, он даже показал мне, как распилить женщину пополам.

— Боже мой, это, наверно, очень любопытно-быть разрезанной пополам. — задумчиво сказала Лена. — Вообразите: одна половина беседует с епископом, а у второй в это время роман в соседней комнате. Вот потеха!

— Это всего лишь иллюзия, — объяснил Кралевский, зардевшись.

— Как и вся наша жизнь, — с чувством произнесла Лена. — Как и вся наша жизнь, друг мой.

От столиков, где стояли напитки, доносились пьянящие звуки. Хлопали пробки шампанского, и светлая влага цвета хризантемы наполняла фужеры, весело шипя пузырьками; крепкое красное вино, густое, как кровь мифического чудовища, с бульканьем лилось в кубки, покрываясь витиеватым узором из розовых пузырьков; холодное белое вино, мерцая брильянтами и топазами, звонкой припрыжкой устремлялось в бокалы. Прозрачная, чистая анисовка напоминала безмятежное горное озерко, но вот в нее доливают воду, и в рюмке, точно по мановению волшебной палочки, рождаются мутные вихри, сгущаясь в летнее облачко цвета лунного камня.

Затем мы перешли в помещение, где нас ожидало великое обилие яств. Бывший дворецкий короля, тщедушный, как богомол, командовал крестьянскими девушками, занятыми сервировкой. Спиро, сосредоточенно хмуря брови, старательно разрезал птицу и окорока. Кралевского притиснула к стене могучая, как у моржа, туша Риббиндэйна; пышные усы полковника нависали шторой над его губами, а выпученные глаза сверлили Кралевского парализующим взором.

— Гиппопотам, или речная лошадь, — одно из самых крупных четвероногих африканского континента, — рокотал полковник, словно читая лекцию в классе.

— Да-да… фантастический зверь, несомненно одно из чудес природы, — поддакивал Кралевский, лихорадочно высматривая пути для бегства.

— Когда стреляете в гиппопотама, или речную лошадь, — продолжал рокотать полковник Риббиндэйн, не слушая его, — как мне посчастливилось делать, цельтесь между глаз и ушей, чтобы пуля поразила мозг.

— Да-да, конечно, — соглашался Кралевский, загипнотизированный выпуклыми голубыми глазами полковника.

— Бабах! — крикнул полковник так громко и неожиданно, что Кралевский едва не выронил тарелку. — Вы попали между глаз… Шлеп! Хрясь!.. Прямо в мозг, понятно?

— Да-да, — подтвердил Кралевский, давясь и бледнея.

— Хлюп! — не унимался полковник. — Мозги брызжут во все стороны.

Кралевский в ужасе зажмурился и отставил тарелку с недоеденной порцией молочного поросенка.

— После чего он тонет. — продолжал полковник Риббиндэйн. — Идет прямо ко дну реки… буль, буль, буль. Затем вы ждете сутки-знаете, почему?