Лиза Генри
«Идеальная ночь»
Сентябрь 1943, Таунсвилл
Чертова влажность.
Возможно такое, чтоб здесь было хуже, чем на острове? Наверно. Хотя, скорее всего, здесь было на пару градусов прохладнее, только вот какой-то идиот построил здания стык встык, и в течение дня они напоминали печки.
Пот струился по спине Таннера, отчего рубашка прилипала к коже. Все чесалось. Висевший над головой вентилятор медленно гонял горячий воздух. Мужчина, что стоял в очереди перед Таннером, без конца что-то бубнил, а сидевшая за столом женщина водила пальцем по воротнику рубашки цвета хаки. На столе лежал бумажный веер, который с легкостью можно было приобрести на китайском рынке, и Таннера необъяснимо потянуло его украсть. Прохлада того стоила.
Таннер переложил конверт из левой руки в правую, и на нем остались мокрые следы.
Чертова влажность.
В открывшуюся со скрипом дверь вестибюля вошли двое мужчин, и Таннер поднял голову.
Донеслось окончание фразы:
—... после того, что случилось в Наматанаи1.
Этот голос.
Несмотря на жару, Таннеру внезапно стало холодно.
Таннер слушал этот голос сидя на корточках в брезентовой палатке на крошечном зеленом клочке посреди бескрайнего синего океана. Обычно радио разрывало сумрак пронзительными звуками, и, чтоб не упустить ни единого слова, Таннер придвигался ближе.
«Привет, американцы».
Он не ожидал его услышать в служебном здании Таунсвилла, особенно в районном штабе. Странно думать, что все военные дела, что велись здесь в окружении карт, досье и отчетов, имели хоть какое-то отношение к грязи, духоте и хаосу тихоокеанских островов.
«Привет, американцы. Сегодня небо было очень голубым».
Таннер уставился на мужчин. Первый — маленький и пухлый, с подкрученными вверх усами и лысой головой. Второй — худой, долговязый и загорелый. Он все еще говорил, когда Таннер обернулся, голос сейчас звучал тише и спокойнее, но все же это был он.
Парень Голубое Небо.
Неделями Таннер слушал его голос, ждал его каждый день, наблюдая за пальмовыми тенями, что тянулись вдоль пляжа. Голос парня ему нравился. Он отличался от других. Не такой равнодушный. Молодой. Акцент в основном австралийский, но иногда он пропадал. Парень воплощал собой Тихий океан. Он был голосом, просто бестелесным голосом, что проплывал в ночи через океан, а Таннер всегда слушал, и саднящая боль где-то внутри проходила.
Стоило лишь Таннеру узнать, что он в порядке.
Сколько раз он начинал волноваться, если не слышал голос хотя бы несколько дней? Сколько раз он зажимал сигарету губами, брал дрожавшей рукой карандаш, и моментальное облегчение сокрушало его с той же силой, что и беспокойство?
Он скучал по голосу, если какое-то время его не слышал, каждую ночь думал о нем и ворочался в постели. В такие дни он смотрел на север, устремлял свой взгляд на туманный горизонт и желал парню всего хорошего. Этому парню. Парню Голубое Небо.
«Привет, американцы. Сегодня небо было очень голубым».
Наконец-то стоявший перед Таннером мужчина завершил свои дела. Таннер занял его место, положил на стол привезенный из аэродрома конверт и, подписав протянутую квитанцию, пожелал женщине хорошего дня. Он понятия не имел, что лежало в конверте. Вообще.
Но таков уж был характер военных.
— Когда доберешься до Таунсвилла, отнеси в районный штаб, — сказал майор, а Таннер отдал честь.
Ответа женщины он не разобрал. Присматривал за парнем Голубое Небо. Хотел удостовериться, что тот не исчезнет.
Наверно, это была судьба. Таннер начал немного верить в судьбу, во всяком случае, не отрицал. Вы встретили человека, который знаком с кем-то из вашей родни, и это именно судьба свела вас вместе выпить. С парнем, что учился в колледже с вашим кузеном. С парнем, чья семья, как и ваша, ездила на летние каникулы в Рехобот-Бич2. Который помнил вкус продаваемого на пирсе мороженого. Вы восприняли его как брата, пусть и на несколько часов. А поступили вы так, потому что другого случая может не представиться.
Потому что ухватились за связь с домом.
С парнем Голубое Небо все обстояло иначе. Он не был связан с домом. Парень был голосом, что достигал Таннера через необъятный одинокий океан, а теперь он находился рядом.
Все равно судьба.
Может, даже что-то более основательное. Таннер мечтал о подобном моменте. Да они все мечтали.
— Если я когда-нибудь встречусь с этими парнями, — раз сто повторил Карузо, — с удовольствием пожму им руку.
Но Таннер в основном размышлял о парне Голубое Небо. О его менявшемся акценте. О голосе, что звучал моложе, чем у остальных. О чувстве юмора, которое не могли скрыть даже ограниченные сигналы радиовещания.
Парень поймал его взгляд и, закрыв рот, настороженно наблюдал за приближением Таннера.
Был он молод, как Таннер и думал. Где-то чуть за двадцать. Выглядел отлично: около метра восьмидесяти ростом, приятное лицо, светло-каштановые выгоревшие на солнце волосы. Затылок и бока короткие, а макушка длиннее: стрижка гражданская, не военная. А глаза были цвета Тихого океана на рассвете.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — протянув руку, сказал Таннер. — Меня зовут капитан Джон Таннер. А ты — парень Голубое Небо.
Парень призадумался, но руку пожал.
— Мне нужно купить тебе пива, — произнес Таннер.
Парень улыбнулся.
— Да, было бы неплохо.
***
Звали его Ник. Фамилию он не назвал, а Таннер не спросил. Во многих смыслах парень Голубое Небо сражался в другой войне. Никаких имен, никакой формы. Только радио, бинокль и остров за линией японского фронта, о котором впервые Таннер услышал несколько месяцев назад: Бугенвиль3.
Ну, сейчас он о нем знал. Он знал их все: Манус, Новая Ирландия, Новая Британия, Бугенвиль, Гуадалканал и другие острова, где мужчины вроде парня Голубое Небо прятались и наблюдали.
Таннер купил Нику пиво в отеле «Критерион», оживленном заведении на Флиндерс-стрит неподалеку от пляжа. Формы цвета хаки, в основном американские, мелькали то тут, то там. Ник тоже был одет в форму, хотя Таннер знал, что типичным военным Ник не был. Таннер предположил, что униформа служила мерой предосторожности в гарнизонном городке. Благодаря ей он не выделялся из толпы в городе, где солдаты союзных войск значительно превосходили по численности мирное население. В отличие от пьяного американского солдата молодой не состоявший на военной службе мужчина после наступления темноты почти не имел шансов беспрепятственно пройти по Флиндерс-стрит. Таннеру рассказывали, что американцу, сумевшему преодолеть это препятствие и при этом не подраться с австралийскими солдатами, вручалась неофициальная медаль — звезда Флиндерс-стрит.
Как там говорили австралийцы про американских военнослужащих? Богатенькие, гиперсексуальные и вездесущие.
Таннеру подумалось, что два пункта из трех были не так уж и плохи.
— Где вы базируетесь? — тихим голосом спросил Ник, когда они прислонились к барной стойке.
— У черта на рогах, в верхней части острова Гуадалканал, — рассматривая приклеенный к стене постер, ответил Таннер.
Болтун — находка для шпиона. Но он знал голос Ника и в глубине души не мог поверить, что этот мужчина стоял рядом с ним во плоти.
— Возле Щели4, — сказал Ник.
— Лучшие места, — отозвался Таннер.
В ясные дни он почти видел Бугенвиль — пятно с северной стороны горизонта.
— Да. — Губы Ника изогнулись в усмешке.
«Лучшие места, — подумал Таннер, — а Ник брошен в клетку со львами».
— Тебя пошлют назад?
Ник кивнул.
— Завтра. Кто-то должен обезопасить пролив Бука и предупредить вас, ребятки, до того как японцы доберутся до Щели. И вытащить ваших пилотов из запоя. — Он ухмыльнулся. — В общем, мальчики вонзят копье Карлайлу в спину, если я не вернусь и не разберусь.
