А сейчас он с невозмутимым лицом сидит на уроках. Закатывает рукава кофты, обнажая по локоть руки, покрытые родинками и тоненькими шрамами. Тоньше моих в разы. Тру запястья, ощущая даже сквозь ткань кофты следы моей слабости. Меня не удивляет, что я не помню, как калечил себя. Меня удивляет то, что я начинаю вспоминать. Это пугает. Я ведь хотел этого, да? Зря.

Ноутбук передо мной тихонько пищит, оповещая, что разрядился. Да, в этом колледже каждому на время уроков выдают ноутбук, который сразу после последнего звонка забирают. Нельзя контактировать с внешним миром. Нельзя созваниваться с кем-либо. Нельзя выходить на улицу не по расписанию. За последние десять дней мне уже который раз кажется, что в тюрьме было бы лучше.

— После пятого урока все обязаны присутствовать на групповой терапии, — объявляет нам учитель. Нагло игнорирую эти слова и после всех уроков отправляюсь к Арису. Еще с утра мальчишка попросил зайти к нему. Сказал, что должен кое-что мне показать.

Я не понимаю, по каким причинам Ариса, который на два года младше меня, поселили в комнату с Галли, который старше парнишки на три года. Этот вопрос я хотел несколько раз задать самому Арису, но он постоянно уходил от ответа. Раз не говорит, значит, есть причина. И эту причину я узнал именно в этот же день.

Я смотрю на расписание, которое мне сегодня выдали. Тут персонально расписаны все психологи, все терапии, все дополнительные занятия и прочее. Ищу столбик со средой и облегченно выдыхаю, не обнаружив сегодня одного слова, приводящего меня в ужас — «психолог». С нами тут уже успели поработать и наркологи, но с ними общаться было проще. А вот с мозгоправами, докапывающимися до любого твоего движения и звука…

Я подхожу к комнате, полностью погруженный в свои мысли. Стучусь в дверь, слыша какое-то копошение за ней. Дергаю за ручку. Закрыто. Дергаю сильней. Без толку. Только звуки становятся громче и громче. Я слышу какой-то хлопок.

Озираюсь по сторонам, будто собираюсь сделать что-то противозаконное. Не думаю, что посмотреть в замочную скважину — это преступление. Поэтому, оглядевшись и убедившись, что никого вокруг нет, я присаживаюсь на корточки и прикладываюсь к двери. Поверхность приятно холодит лоб, я упираюсь руками, чтобы случайно не упасть.

Не упасть от шока. От увиденного ко мне возвращается чувство отвращения. Если за это время я успел более менее привыкнуть к происходящему периодически в комнате Томаса, то я до последнего верил, что вся эта пошлость, вся эта грязь не затронет Ариса.

Но то, что творится за дверью комнаты, вряд ли невинная игра моего воображения. Арис сидит на коленях у Галли, обвивая своими тонкими руками его шею. На мальчишке нет толстовки, и грубые руки старшеклассника блуждают по его телу, грубо, властно, пересчитывая каждую выпирающую косточку. Галли целует Ариса, кусает его губы. Даже отсюда я вижу, как из огромных голубых глаз текут слёзы. Почему он не сопротивляется? Потому что он слишком хрупкий? Но можно же оттолкнуть, ударить, сделать хоть что-то!

Я вижу, как Арис, вытирая ладошками слезы, плавно съезжает с коленей Галли. Поворачивается к нему спиной и позволяет завязать руки ремнем. А потом поворачивается обратно к старшекласснику, оказываясь лицом на уровне его ширинки.

У меня появляется желание либо быстрее расстаться с обедом, либо выломать к черту дверь. Но почему-то всё тело будто онемело, когда я вижу, как Арис расстегивает зубами ширинку джинс так ловко, будто делает это не в первый раз. Галли сам стягивает с себя трусы, и Арис, прикрыв глаза, вбирает в рот сначала головку члена. Тут же на его русую макушку ложится тяжелая рука, заставляя вобрать в рот почти до основания.

Дальше я не могу смотреть. Отстраняюсь от двери и, шатаясь, встаю. Слышу за дверью всхлип и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. Еле успеваю добежать до туалета, как меня вырывает. Почему-то на Томаса и этого чертова азиата, Минхо, смотреть было неприятно, но не до тошноты. Мой сосед получал удовольствие, добровольно шел на это. А Арис… Арис плакал.

Перед глазами стоит картина того, как ему на затылок ложится рука. Как ему связывают руки. Меня опять рвет. Руки трясутся. Может ли это все быть побочным эффектом отсутствия наркотиков, да еще и от увиденного? Вполне.

— Ты не должен был этого видеть. Прости меня, — тихий голос за спиной.

Я выхожу из кабинки, вытирая рот ладонью. Подхожу к раковине, не оборачиваясь к говорящему.

— Я знал, что ты за дверью, но не остановился. И его не остановил, — продолжает говорить парень.

Я полоскаю рот проточной водой с привкусом ржавчины.

— Иди сюда, — смотрю в зеркало на стоящего за спиной Ариса. Его немножко колотит, видимо, и от страха, и от холода. На парнишке всего лишь футболка. А он постоянно мерзнет. Я это помню еще с первого дня.

Повторяю:

— Иди сюда, Арис.

Звучит как просьба, а не приказ. Я никогда не смогу говорить с ним грубо, никогда не смогу приказать. Потому что он совсем еще ребенок. Арис подходит. Я беру его за шею и заставляю нагнуться. А потом брызгаю в лицо холодной водой.

— Пополощи рот, дурак, а то понаберешь всякой дряни.

Я смеюсь, хотя у самого до сих пор трясутся руки, кружится голова и привкус желчи во рту. Но от моего смеха Арису становится легче. И он, видимо, верит, что всё будет, как раньше. Мне его жаль. До безумия жаль.

***

Громкие шлепки тел не заглушает даже воющий за окнами ветер. Галли смотрит на Терезу, распростертую под ним. Смотрит на её грудь, двигающуюся в такт каждому движению, смотрит на её многочисленные звенящие кулоны. Черные волосы девушки рассыпаны по подушке, её тонкие руки царапают плечи парня, ноги широко расставлены, позволяя проникать глубже. Она притворно стонет, потому что даже в такие моменты, когда она отдается человеку, которого любит, она может думать лишь о том, что он трахает её брата.

Когда Галли заканчивает, Тереза совсем незаметно облегченно выдыхает. Хочет отвернуться к стене, но крепкие руки закидывают её на не менее крепко сложенное тело. Девушка тихо охает, но устраивается поудобнее.

— Ты ведь не просто так выгнала брата из комнаты и пришла ко мне?

Тереза смотрит на дверь в другую комнату. Там живет её брат, которого она никогда не любила. Которому она всегда хотела причинить боль. И ей удалось. Ей всего лишь надо было полюбить того же человека, которого любит и братик.

— Я хочу, чтобы Арис перестал общаться с Ньютом.

Галли смеется.

— Это всё потому, что это делает его счастливым?

Девушка пожимает плечами.

— Может быть. Ты можешь что-то с этим сделать?

— Он употребляет?

Тереза задумывается. Вспоминает разговор с Ньютом.

— Говорил, что хочет бросить, но после еще двух сеансов у психолога скорее всего сорвется.

— Подождем немного, я достану какую-нибудь ядерную смесь. Подбросим ему. Передоз как минимум. А если повезет, — Галли зло усмехается, а лунный свет делает его лицо похожим на злую и страшную маску, — то он умрет.

Тереза не улыбается. Она чувствует… муки совести? Неужели у неё есть эта самая совесть? Этого не может быть. Ведь именно она погубила свою подругу, не моргнув и глазом. Никто не знает, но не развод родителей, а именно она, Тереза, довела свою лучшую подругу до самоубийства.

========== Часть 6 ==========

Посвящаю Саше <3

— Ньют, почему тебе неприятно видеть насилие?

Психолог пристально смотрит на меня и ждет, когда же я первый отведу взгляд. Ага, конечно. Не дождется. Я смотрю в глаза этой женщине сквозь толщу её очков в бардовой, как и её помада, оправе. Смотрю пристально, и ей кажется, что я ну очень много сил прикладываю на это подобие борьбы. На деле же я усердно пытаюсь вспомнить её имя. Черт, память, ты совсем дурная стала.

Психолога зовут… как-то на А… Озарение приходит внезапно, когда я уже и не пытаюсь. Ава. Ава Пейдж. Даже такие люди, как Минхо и Галли приятнее, чем она. Почему-то в колледже только один психолог. К ней ходят все, не имея права на пропуски. И подход у неё, кажется, ко всем одинаковый. Хотя внушает она всякую чушь очень даже неплохо. И доводит до ручки мастерски.