И я даже уже не обращаю внимание на абсурдность сказанного им в ответ на мою фразу. Такая глупость из его уст. Но я даже не обращаю на нее внимание.

Эта чертова улыбка правда настоящая. Его. Такая живая. Я никогда не видел Томми таким…красивым. Не знаю, что на меня находит, но мне хочется коснуться этой улыбки. Она будто смывает все его грехи, всю ту грязь, которая остается на нем после многочисленных прикосновений. Эта улыбка может спасти, когда стоишь на краю пропасти. Спасти. Но не меня.

Кажется, он становится моей личной пропастью, моим грехопадением.

========== Часть 10 ==========

Я опираюсь на стенку душевой кабинки и пытаюсь унять дрожь в руках. Последствие бессонной ночи, пьянки, усталости от бесконечных занятий, терапий у психолога и от того кошмара, что творится сейчас в общежитии. Спустя три дня после проверки тут началась такая вакханалия, что я стал уходить ночевать к Арису, в комнате которого по сравнению с нашей было тихо. Потому что на нашем этаже постоянно грохотала музыка, шатались толпы пьяных учеников, в числе которых был Томас. Угашенный, пьяный, с алеющим на шее засосом. Его хотелось не ударить. Ему хотелось въебать. Потому что это шатающееся тело не было моим соседом, оно было просто… шлюхой. Каждую ночь я уходил к Арису, с которым мы спокойно сидели до утра. Я курил, а мелкий просто точил пирожные, которые я приносил из столовой. Сладкое все же меньше вредит здоровью, чем никотин, так что пусть кушает. Я все равно не фанат мучного. Под утро мы засыпали, развалившись на широкой кровати Ариса, к обеду просыпались и шли в столовую. Потом я шел на наказание за мой длинный язык, строча одно сочинение на бесполезные темы за другим, а потом еще и к психологу. К вечеру возвращался вымотанный, но в свою комнату заглядывал лишь на пару минут, чтобы убедиться, что Томаса опять нет. И уходил.

Этой ночью:

Захожу в комнату Ариса. Мальчишка сидит на подоконнике и курит. Курит. Арис.

— Ты хоть понимаешь, что я сейчас пропишу тебе пизды? — говорю я, забирая у Ариса зажигалку и закуривая сигарету из своей пачки. Точнее из пачки Томаса. Не знаю, каким образом, почему, но эти ментоловые сигареты, мои нелюбимые, оказались у меня.

— Я просто решил попробовать, — Арис пожимает плечами и стряхивает пепел. Затягивается. Слишком глубоко, не закашлявшись. Явно ведь не первый раз курит.

— Что-то случилось? — спрашиваю настороженно, боюсь, что он замкнется в себе и не станет отвечать. Почему-то, глядя на Ариса, каждый раз создается впечатление, будто он замкнутый, нелюдимый, постоянно грустный. Вот только со мной он другой. Он психует, как и любой подросток, веселится, болтает. И скучает. Вот только явно не по сестре. — Это из-за Галли?

Услышав это имя, которое теперь меня бесило больше, чем Минхо, который пока что не отсвечивал, Арис вытягивается в струнку. Точно, из-за Поултера. Пойти что ли ударить его?

— Я ему совсем не…

Я понимаю, что хочет сказать Агнес. Не нужен. Хочется сказать ему жестокую правду, которую он не видит за призмой своей болезни, но как можно, смотря в эти голубые глаза, сказать то, что ранит его?

— Я ему не нужен, — выговаривает наконец парень и докуривает. Растирает окурок по подоконнику с внешней стороны открытого окна и выкидывает на улицу. Я делаю одну глубокую затяжку и отправляю тлеющую сигарету вслед той.

— Ты ему нужен, — говорю я, выпуская дым. — Просто не так, как, например… Черт, не могу придумать пример.

— Как ты Томасу, — внезапно, но тихо, на грани слышимости произносит Арис.

Поворачиваюсь к нему как в замедленной съемке. Хочу попросить его повторить, но дверь в комнату открывается. Резко, с грохотом об стену. Я уже успел напрячься и сжать руки в кулаки, чтобы дать в рожу разъяренному Галли, хлопающему дверьми, но мой порыв резко прерывают. В комнату действительно заходит Галли, оставляет открытой дверь, и из-за сквозняка в комнате Арис сильнее кутается в толстовку. Поултер подходит к парню и, нагло игнорируя меня, снимает Агнеса с подоконника. Берет руками за талию, чуть обнимает, поднимает и опускает на пол. Всё так, своими глазами видел.

— Эм… — я даже не нахожу, что сказать. Галли явно пьян. И отпускать с ним Ариса я не хочу. Но Агнес смотрит на меня своими ангельско-голубыми глазами, и я не в силах возмущаться. Знает на что давить. Поултер молча уносит улыбающегося Ариса в сторону своей комнаты, а я, если честно говорить, кошмарно раздосадован. А поэтому не нахожу ничего лучше, чем пойти в ближайшую комнату, где грохочет музыка, и нажраться.

Открываю дверь, находящуюся всего через две от моей. И сталкиваюсь с Терезой. Среди массы людей, сигаретного дыма и психоделическими мерцающими огнями я сталкиваюсь именно с Агнес. Ее черные волосы убраны в высокий хвост, а вместо синей майки, которую можно и не надевать, потому что тела она скрывает по минимуму, на ней черная водолазка под горло.

— О, Ньют, присоединяйся, — она тянет меня за руку, заставляя танцевать. Закрытую водолазку компенсируют ну очень открытые шорты. Они даже не до конца прикрывают ее попу, и стоит признаться, да, зад у нее шикарен. Она танцует около меня, и я даже не замечаю, как в одной руке у меня оказывается ее обнаженная ножка, а во второй бутылка водки.

Я пьян. Я чертовски пьян. И понимаю это, когда зажимаю Терезу в углу, расстегивая пуговицу ее коротких джинсовых шортиков. Здесь темно, меня шатает от количества выпитого, а время только три часа. Стоит полагать, что на учебу завтра не явится никто. В том числе и барышня, ловко расстегивающая три пуговицы на моих джинсах и забирающаяся своей наманикюренной ручкой мне в трусы. Хочу предложить ей лишь ограничиться минетом, потому что как-то я не хочу потом огребать от Галли за то, что я трахнул его девушку. Не то чтобы за минет меня особо помилуют, но…

Стоп.

Что-то щелкает в моем мозгу, когда я уже держу Терезу за ягодицы, спустив ей шорты до лодыжек. Я отпускаю девушку и застегиваю джинсы. Она смотрит на меня удивленно, а я, чуть заплетающимся языком произношу:

— То, что мы пьяны — это ахуенно. Осталось обдолбаться.

Впрочем наверстывать упущенное Тереза осталась одна, потому что я быстро нырнул в толпу людей и скрылся в ней. Мелкими перебежками, пытаясь оставаться незамеченным, добрался до своей комнаты. Я думал, что на часах три, но нет, сейчас шесть утра, за окном темно, как, извиняюсь за сравнение, в полной заднице. Я стою под душем и пытаюсь протрезветь. Получается так себе, я почти съезжаю на пол, как слышу, что кто-то входит в ванную. Сквозь стенки душевой не видны, но этот кто-то открывает крышку унитаза. И…

— Ах ты мудоебок! — ору я, потому что этот КТО-ТО спускает воду, и на меня льется кипяток. Говорят, что холодная вода бодрит, освежает, помогает протрезветь. А вот хрен там! Ничто так не бодрит как кипяток, льющийся на голову.

Я стремительно выскакиваю из кабинки, совершенно забывая, что как бы из одежды на мне полное ничего. Зато Томас, спустивший воду, стоит полностью одетый. На нем джинсы, кроссовки, черная парка и шапочка с помпоном. Розовая такая, в синюю полоску. Смешная.

И я бы с радостью посмеялся, но, стоя в чем мать родила перед парнем, который не прочь с парнями… Ладно, думаю, что в дальнейших разъяснениях никто не нуждается.

— А ничего такой, — усмехается Томас, оглядывая меня с головы до ног.

— Заткнись, — шиплю я, прикрываясь лежащим на полке полотенцем.

— Иди одевайся, мачо, — прыскает сосед. — Нас на выгул ведут.

— Выгул? — спрашиваю я уже из своей комнаты, пытаясь найти среди всех вещей хоть что-то относительно не мятое.

Томас заходит в мою комнату и садится на пол у кровати. Стоит заметить, что парень, хоть и не был ночью в комнате, совершенно свеж, трезв и адекватен. Не то что я. Хоть часть алкоголя ушла из организма разными путями, некоторые из которых описывать ну просто не очень приятно, часть все равно осталась. И это мне еще хватило ума ничего не дунуть ночью.

— Ну мы называем это так. И об этом, в отличии от наказаний, принято говорить новеньким, — Томас достает из кармана сигареты и закуривает. Датчик дыма в комнате, естественно не срабатывает. И правильно сделано. Не в этом месте запрещать кому-то курить.