— Укладывайся.

Парень покорно забирается под одеяло, следом я.

— А теперь спи. Если ты меня разбудишь, я тебя к чертовой матери спихну с кровати.

Я поворачиваюсь спиной к кареглазому, но прямо лопатками чувствую, как он победно улыбается. Вот гаденыш. Уже почти засыпая, чувствую, как меня обвивают руки, притягивая к себе ближе. Но ни сил, ни особого желания уже сопротивляться нет. Я засыпаю самым спокойным сном за все эти дни.

========== Часть 8 ==========

Мое утро начинается с полной темноты, душного воздуха и чьих-то конечностей на моих ногах. Впрочем, чьи это культяпки догадаться не сложно. Да и полная духота и темнота вполне объяснимы тем, что на мое лицо кто-то, вот прям даже не знаю кто, кинул одеяло.

— Томми, смерти моей хочешь? Убери свои оглобли с меня, — чуть хрипло со сна говорю я и скидываю одеяло. В отличие от духоты одеяла воздух в комнате холодный, и я ежусь, чувствуя, как волосы на руках от холода встают дыбом. Щурясь из-за яркого утреннего света, я смотрю на Томаса. Он сидит, подложив под спину подушку, и читает. В руках парень бережно держит увесистую книгу. Присматриваюсь. «Оно» Стивена Кинга. Интересная, местами жуткая, помню, читал как-то, вопреки запрету матери. Также бережно держал тяжелую книгу в руках, как сейчас её держит Томас. Он аккуратно переворачивает страницы, не гнет переплет. Такое отношение к книге вызывает у меня невольное уважение, хотя подобное чувство вытесняется, стоит мне вспомнить, кем является мой сосед. Больной. На голову.

«А ты здоровый?» — ехидно пищит мой разум.

Ну да, говорю сам с собой. Вообще здоровый.

Томас убирает ноги, садится по-турецки, при этом совершенно не отрываясь от книги. И лишь дочитывая страницу, он закрывает книгу и не без улыбки произносит:

— А мы учебу проебали.

И парень сладко потягивается. Радостная улыбка на его лице тут же сменяется гримасой. За считанные секунды лицо искажается, а мне кажется, будто я слышу звук рвущейся на спине кожи. Царапины, затянувшиеся за ночь, трескаются и начинают кровоточить. Томас встает, сжимая руки в кулаки. Скорее всего ему не столько больно физически, сколько морально. Каким же надо быть слабым, больным и ничтожным, чтобы позволять вытворять с собой такое? Он ведь может дать отпор, хотя и не всегда это делает. Да что с ним вообще не так?!

— Томми, — окликаю, когда парень слезает с кровати и идет к двери. Не оборачивается. — Томми.

Зову громче. Ноль реакции. Берется за ручку, и я, не выдерживая, говорю раньше, чем успеваю подумать.

— Чем он тебя бьет? За что?

Я ощущаю витающее в комнате напряжение. Оно, будто ток, прошибает насквозь. Если я сейчас не предприму что-нибудь, то всё начнется сначала. Опять не будет никаких эмоций и чувств, кроме отвращения. Опять Томас будет зависим от Минхо, а я буду лишь мечтать о том, как съехать из этого дурдома. И мне придется задавить свою немного альтруистическую натуру презрением к своему соседу. Мне почему-то совсем не хочется с кем-то ругаться. Просто нет сил.

Впервые чувствую такой упадок. Нет сил даже встать с кровати, и мне стольких усилий стоит хотя бы просто привстать и скинуть с себя одеяло. Сразу все тело прошибает озноб, хотя в корпусе обычно было жарко. Теперь я понимаю каково Арису, который постоянно вынужден кутаться в толстовки, чтобы не замерзнуть.

Томас пристально смотрит на меня, следя за каждым моим движением, но рука его как-то слишком сильно сжимает дверную ручку. Чтобы если что успеть от меня убежать.

Я встаю, одергиваю футболку, ощущая как холодный воздух пробирается под одежду, как от него бегут мурашки по всему телу.

— Томми, — я медленно иду в сторону соседа, и он скорее по привычке, а не от испуга, прижимается кровоточащей спиной к двери. Наверняка на светлой поверхности останутся следы крови. — Пожалуйста, ответь. Я не хочу чувствовать чертово отвращение к тебе. Давай будем честными.

— Почему я должен доверять тебе?

Смотрит своими карамельными глазами. Пронзает взглядом. Мы будто поменялись местами. Теперь он презирает меня. Я никогда не думал, что моя собственная душа будет для меня потемками. Я ничего уже не понимаю. В голове будто туман. Просто хочется уже разобраться, наладить отношения хотя бы с соседом. А еще пойти к Арису. Потому что я… скучаю по нему? Потому что именно сейчас он мне нужен. Нужен тот, кто сможет поддержать.

Слабость — вот всё, что я ощущаю в этот момент.

— Я хотел помочь, — я устало тру глаза с такой силой, что начинает рябить, — я за каким-то хреном спасал тебя!

Я срываюсь на крик. Томас ошарашен. Да, я не эталон спокойствия. Но сейчас все мое терпение рушится подобно карточному домику.

— Ты понимаешь, что я ненавижу таких как ты?! Я ненавижу таких как Минхо! Да дай ты ему отпор! Зачем ты позволяешь себя бить?! Зачем ты позволяешь насиловать себя?

Я не замечаю, как держу Томаса за плечи. Только сейчас вспоминаю, что он ложился в футболке, но ткань, видимо, причиняла если не боль, то дискомфорт. Я сжимаю обнаженную кожу, чувствую под пальцами тонкие царапины и старые, зарубцевавшиеся шрамы.

Томас закрывает глаза и тень от длинных ресниц лишь сильнее подчеркивает синяки на лице и бледность кожи.

— Провод.

— Что? — от того, что Томас неожиданно начинает говорить, я невольно разжимаю руки, замечая следы от своих пальцев на покрытых родинками плечах.

— Ты спрашивал, чем он меня бьет. Это провод. Зачем? — он открывает глаза. Пустота. Всё, что в них сейчас есть. И это пугает. — Я сам просил. Боль отрезвляет.

Дверь с щелчком открывается и Томас собирается выйти из комнаты. Я хватаю его за руку, и моя ладонь скользит по его запястью. Теплый. Среди всего этого непривычного мне холода он теплый.

— Я же тебе противен, — устало произносит парень.

— Что если это на самом деле не так? — я морщусь, будто произношу не несколько простых слов, а лимон жую.

— Нельзя так быстро сменить гнев на милость, — ухмыляется парень.

— Можно, — зло, хотя на злость еле хватает сил, произношу я. — Если тебе не верится — я докажу.

Томас выдергивает руку из моей. Он даже не хлопает дверью, когда выходит. Просто оставляет её открытой, и я вижу его окровавленную спину, его взъерошенные волосы на затылке и то, какой он взгляд кидает на меня перед тем, как скрыться в своей комнате.

Он смотрит так же, как в первую нашу встречу. Так, будто тонет и просит спасти.

И вместе с этим взглядом рушится моя стена отвращения к этому человеку. Мне становится его жаль. И я начинаю понимать его.

***

Арис говорит, что это синдром отмены. Впрочем, я сам догадывался. Уже неделю я не могу толком спать. Засыпаю только тогда, когда холодные, тонкие руки зарываются ко мне в волосы, перебирая пряди.

Тереза говорит, что я просто становлюсь здесь своим и слишком быстро втянулся во всю эту жизнь. А потому вымотан и обессилен.

А Галли и Минхо ничего не говорят. Только крутятся вокруг меня, как коршуны при виде потенциальной добычи. Даже оба на какое-то время оставляют в покое Томаса и Ариса. Вот только совсем ненадолго.

С момента нашего с Томасом разговора проходит неделя. Мы молчим, видимся лишь на занятиях. Эту неделю я исправно хожу к психологу. Всё так же стабильно прогуливаю групповые терапии. В классе умирает какой-то парень, сидевший на героине. Я даже его имени не знаю, но, когда мне дают на уроке слово в память об умершем, я говорю: «Ну грустненько тип». Ни у кого не вызывает это смеха. Кроме Томаса. Он тихо прыскает, отчего на него почти весь класс смотрит как на врага. Впрочем, на меня смотрят так же. И этот факт почему-то улучшает мое настроение. Вот оно, преимущество наркомании. Мы умеем смеяться над смертью. Хотя и боимся её.

После уроков или же сеанса у психолога я иду не в столовую, как все, а к Арису. Я уже даже забываю, что не стоит вламываться в комнату без стука. Отвыкаю за это время, что помимо меня кто-то может находиться рядом с моим другом.