Существовало несколько вариантов этой пальцовки. Чисто технически я уже пытался освоить ее и добился определенных результатов, но сейчас, на фоне процессов, происходящих в моем организме, пальцовка произвела наиболее сильный эффект. Я отключился от всего происходящего и даже перестал чувствовать удары Славика, наблюдая, как между четырех пальцев прорастает белый светящийся росток, постепенно превращающийся в стволик молодого деревца, верхушка которого устремляется к точке инь-тан.

Пальцы исчезли, растворившись в дереве, которое, разрастаясь, достигло наконец точки между бровей. В момент соприкосновения дерева с серединой межбровья голова словно взорвалась снопом белого огня, и ее сотряс сильнейший оргазм.

Много лет спустя я показывал эту пальцовку своим ученикам, и они тоже видели самые разные картины. Одни воспринимали только свет, загорающийся между пальцами и приближающийся к лицу, у других в центре пальцовки прорастал пятый палец, расширяющийся, увеличивающийся и превращающийся в росток, у третьих это был поток белой энергии, которым можно было манипулировать. Одного ученика я даже заставил выпить энергетический поток, чтобы сохранить в подсознании образ непотерянной и восполняющейся ци.

Некоторое время спустя я пришел в себя.

– Ну ты даешь, – недоверчиво покачал головой Ли. – Такое количество нирван в минуту слишком велико для обычного человека, но все же маловато для стремящегося к совершенству.

Я задумался над словами Учителя, пытаясь понять, были ли они одобрением или наоборот.

Славик выполнял ту же самую пальцовку. Видимо, у него что-то не очень хорошо получалось, потому что Ли с издевательским выражением лица просунул указательный палец между четырьмя пальцами моего напарника и постучал его по лбу.

Славик опрокинулся на спину с таким забавным выражением лица, что я невольно расхохотался. Он вскочил и с шутливой яростью толкнул меня в плечо.

– Хватит придуриваться, подраться вы еще успеете, – сказал Учитель. – Сейчас вы займетесь более важными вещами. Попробуй рассказать мне какую-либо смешную историю, – обратился он ко мне.

Ли кивнул Славику и добавил:

– Ты знаешь, что делать.

Мой друг улыбнулся мне с невинной кровожадностью людоеда. Я знал, что в задачу Славика входило во время рассказа неожиданно наносить мне толчки, щипать, щекотать меня, доставляя мне неудобства и отвлекая меня любыми способами, доступными его воображению. После обрушившихся на меня переживаний это было уже чересчур. Меня вновь охватила острая жалость к самому себе, и я попытался восстановить душевное равновесие глубоким дыханием. Я знал, что на вдохе болевые ощущения рассеиваются, если, согласно технике, показанной мне Ли, их распространять с помощью мыслеобразов по всему телу, поднимать вверх и растворять. Другим способом бороться с болью было скрывать ее за каким-то восклицанием, которое можно было попытаться вплести в сюжетную линию рассказа.

Я перебрал несколько вариантов забавных происшествий, и вдруг понял, что, пожалуй, самым веселым событием, приключившимся со мной за всю мою жизнь, были юношеские соревнования по дзю-до в совхозе «Красный».

По-видимому, история действительно была великолепной, потому что Славик, заслушавшись, стал выполнять свои обязанности палача с прохладцей и без особого усердия, так что я погрузился в воспоминания, почти на него не отвлекаясь.

Совхоз «Красный» был хорошо известен симферопольцам, особенно старшего поколения. В период Великой Отечественной войны фашисты превратили его в концентрационный лагерь и казнили там много людей. Еще с довоенного периода в нем сохранился клуб, довольно ветхий и не ремонтировавшийся, наверно, еще со времен строительства. В нем и проводились соревнования.

Места для зрителей располагались на полусгнившей, пружинящей под ногами сцене, предназначенной для художественной самодеятельности.

Чтобы сидящие сзади могли наблюдать с высоты сцены за тем, что происходит внизу в зале, на ней соорудили трибуны самым простым и незамысловатым способом. Лавочки первого ряда просто стояли на полу у края сцены. Второй ряд представлял собой конструкции из двух лавок, поставленных одна на другую. В третьем ряду под зрителями шатались и поскрипывали целых три лавки, возносящие их вверх. Все сооружение было довольно хлипким, так что зрители третьего ряда вели себя очень чинно и старались не совершать лишних движений.

У противоположной сцене стены стоял стол, за которым восседал судья. По обе стороны от него пристроились его помощники.

Зал клуба был слишком маленьким, чтобы размеры борцовского ковра позволяли бороться в полную силу, и из предосторожности стены выложили матами. Массивную люстру сняли, поскольку потолок в клубе был низким, и люстра наверняка мешала бы броскам. На ее месте красовался огромный могучий крюк, навевавший ассоциации с застенками инквизиции. Из-за духоты окно в зале было распахнуто настежь, и легкий ветерок доносил снаружи острые ароматы напоминающей миниатюрный пруд навозной лужи, излюбленного места отдыха местных свинок.

Веселье началось с самого начала, как только зачитали списки участников. Команда, представленная плодоовощной станцией, пестрела нежными фруктовыми фамилиями типа Вишенкин, Яблочкин, Грушин.

Команда же совхоза «Комуннар», куда входил я, тяжеловес Медведев, наоборот, достаточно полно представляла собой животный мир. В следующих весовых категориях по убывающей следовали Волков, Лосев, Бобров и мухач Комаров.

Поскольку в те далекие застойные времена купить в Крыму дзюдоистские кимоно было невозможно, обычно мы тренировались в куртках для самбо. Организаторы соревнований неведомыми мне путями исхитрились достать два дзюдоистских кимоно огромного размера, напоминавших грязноватые белые пижамы. Предполагалось, что участники поединков поочередно будут надевать эти кимоно, а поверх пояса повязывать синюю или красную ленточки, из тех, что обычно школьницы вплетают в косички, чтобы судьи могли их различать.

Мухачи, спортсмены сверхлегкого веса, с сомнением поглядывали на гигантские балахоны, прикидывая, сколько человек их размера смогли бы там поместиться.

Мы отправились в весовую. Взвешивание почему-то решили начать с «тяжей», и я первым встал на весы. Команда совхоза «Коммунар» сгрудилась вокруг меня. Ребята из моей команды столпились вокруг, и, под шумок, Волков незаметно для судьи поставил на весы двухпудовую гирю, скрыв ее за моими ногами. Не верящий своим глазам судья трижды перевешивал меня, но каждый раз приходил к тому же самому результату. Так я попал в категорию тяжеловесов. Поскольку в то время тяжеловесов в командах практически не было, стало ясно, что призовое место мне уже обеспечено.

Первые схватки спортсмены провели с большим энтузиазмом, под бурные аплодисменты зрителей, особую радость которым доставлял процесс переодевания. Наконец на ковре появился юноша из совхоза «Красный». Его соперником оказалось, как любят говорить сейчас, «лицо кавказской национальности». Юноша вцепился в отвороты куртки кавказца, и вдруг тот, даже не сделав попытки сопротивляться, заорал тонким и пронзительным голосом:

– Ой-ой-ой...

Недоумевающий судья на ковре остановил схватку и дал команду начать все сначала.

– Ой-ой-ой!!! – завизжало еще пуще прежнего «лицо кавказской национальности».

Спортсмен из совхоза «Красный» в испуге отпустил захват, а взбешенный главный судья вскочил из-за стола, опрокинув стул, и с угрожающим видом двинулся к кавказцу. Тот смущенно приоткрыл на груди кимоно, и глазам изумленной публики предстала густая поросль длинных вьющихся волос, напоминающая роскошное черное руно барашка-рекордиста.

В дальнейшем поединок проходил следующим образом: «лицо кавказской национальности» аккуратно, двумя пальцами оттягивало отвороты кимоно и подавало их сопернику, который с той же осторожностью брался за куртку, и лишь после этого начиналась бурная и яростная схватка. Зал стонал от хохота. Скамейки третьего ряда угрожающе раскачивались и скрипели.