Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Николай Месяцев

ГОРИЗОНТЫ И ЛАБИРИНТЫ МОЕЙ ЖИЗНИ

Моей незабвенной маме

Анне Ивановне Месяцевой

посвящаю

Но более всего

Любовь к родному краю

Меня томила,

Мучила и жгла.

Сергей Есенин

Горизонты и лабиринты моей жизни - i_001.jpg
Пролог

НЕ СОЛГИ СЕБЕ

2 августа 1972 года. В Москве около полудня. Я выхожу из здания Центрального комитета КПСС на Старой площади. За мной неторопливо закрывается высокая тяжелая дверь третьего подъезда «Большого дома» (как его называли в ту пору в Москве), с которым у меня связано многое.

…В первый раз я пришел туда четырнадцати летним мальчишкой — нас, семерых лучших председателей пионерских баз (дружин), собрали со всей страны, чтобы затем отправить в боевые части краснознаменной Балтики. Радости моей не было границ ни в школе, ни дома, ни даже во всем Останкине, где в ту пору я жил…

Тогда в Центральном комитете ВЛКСМ, Цекомоле, — он размещался там же, на Старой площади, — секретарь ЦК комсомола Павел Горшенин поблагодарил нас за активную работу в пионерии и, пожелав доброго пути, напутствовал: «Наденьте на флоте тельняшку и не снимайте. Она поможет вам смело идти по жизни во славу нашей Родины».

Пройдет немного времени, и я узнаю, что этого молодежного вожака расстреляли как «врага народа». В мыслях я пожалею его, человека с добрым, открытым лицом, желавшего счастья Отчизне. А спустя почти двадцать лет Ольга Пикина, проходившая по следственному делу комсомольского генсека Александра Косарева (так же, как и Павла Горшенина), расскажет нам, секретарям ЦК ВЛКСМ 50-х годов, как делали «врагов народа» в комсомоле и как следователи не смогли заставить арестованных секретарей Цекомола давать ложные показания друг на друга…

…А через три года, в канун окончания средней школы, я в числе небольшой группы выпускников был приглашен в «Большой дом», чтобы сообща написать приветственное письмо И.В. Сталину от имени учащихся 10-х классов г. Москвы. Пришел я на Старую площадь загодя. Толкаясь среди прохожих перед зданием ЦК, не заметил милиционера, который, вдруг цепко взяв меня за руку, проговорил в самое ухо: «Чего ошиваешься? Часики пришел срезать?!» Я опешил от неожиданности и упавшим от горькой обиды голосом ответил: «Я пришел сюда не часики срезать, а писать приветственное письмо товарищу Сталину». И направился к подъезду ЦК, шаркая по тротуару растоптанными, надетыми на босу ногу сандалиями, хлопая на ветру хлопчатобумажными штанами.

На следующий год меня, студента Московского юридического института, горком комсомола рекомендовал на работу вожатым в пионерские лагеря Управления делами ЦК КПСС и Исполкома Коминтерна (в те годы редко кто из студентов не подрабатывал на житье-бытье в каникулярное, и не только, время). Так в третий раз я пришел в «Большой дом», где со мной беседовали серьезные дяди и тети по поводу предстоящей работы.

Мне нравились эти здания в самом центре Москвы, называемые «Большим домом», где все было просто, но как-то строго-торжественно, и люди, работающие там, были простыми и приветливыми. Так казалось мне, только что вступившему в самостоятельную жизнь и имевшему схематичные о ней представления. В те годы, годы моей далекой юности, несмотря на начавшиеся вокруг аресты, о чем ходили слухи по Москве и, быть может, даже вопреки им, над нами еще ярко полыхали зарницы Великого Октября, окрашивая нашу жизнь революционной романтикой, питая бесконечной верой в справедливость социалистического строя, укрепляя дух надежды на светлые дали жизненного пути.

Наверное, именно тогда и поселилась в моем сознании и в моем сердце, как и у всего моего поколения, неистребимая вера в коммунизм, в силу и мудрость своего народа и его большевистской партии, избравших этот путь. Конечно, на первых порах это была вера, воспринятая от отцов, но с годами она превратилась в твердые, вполне осознанные убеждения.

По окончании Великой Отечественной войны, многому научившей и просветившей, уже в зрелые годы мне часто приходилось бывать на Старой площади, в ЦК. Ходил туда за товарищеским советом по тому или иному трудному для меня делу, реже — чтобы выслушать одобрение или получить взбучку.

Все бывало… И при всех самых тяжелых перипетиях личной жизни для меня «Большой дом» был родным домом. Какие бы изломы исторического свойства ни совершались в стране, в мире, я надеялся на то, что в этом доме — умные люди, настоящие бойцы, готовые отдать свою жизнь во имя счастья народного.

Однако это оказалось жесточайшим, трагическим заблуждением. Пройдут годы, десятилетия, и в «Большом доме» у руля власти появятся маленькие люди, которые, не обладая широтой государственного мышления, из личной амбициозности и корысти, а то и по «забугорным» приказам пойдут, вполне сознательно, на развал Великой Державы — Союза Советских Социалистических Республик, — созданной умом, душой, трудом поколений советского народа, моим поколением в том числе.

В годы, когда мне довелось работать в аппарате ЦК КПСС в качестве заместителя заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который возглавлял секретарь Центрального комитета КПСС Юрий Владимирович Андропов, я многое благодаря ему увидел и познал. Он учил меня: «Мы с тобой не имеем права на ошибку в любом деле — большом или малом, — впереди нас, перед Центральным комитетом КПСС, никого нет; вводить в заблуждение, толкать на ложные оценки, неверные действия несовместимо с нашей партийностью, с нашей совестью. А это, как ты знаешь, к сожалению, бывает».

Выйдя августовским днем 1972 года из третьего подъезда «Большого дома», куда с радостью ходил на работу, я не мог до конца осознать, что же со мной случилось. Мне казалось, что все происшедшее в кабинете председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС А.Я. Пельше — бред, небывальщина, не имеющие ко мне ровным счетом никакого отношения. Во мне нарастало чувство тревоги, боли, бессилия из-за невозможности вернуться и закричать, чтобы услышали все, у кого есть совесть: «Что вы делаете?!» Боли из-за попрания человеческого достоинства, тревоги за то, что в «Большом доме» снова в угоду кому-то совершают сделки с совестью, фальсифицируют факты, события, явления, ломают человеческие жизни.

Но эти тревоги и боль еще не овладели мной в полной мере.

В третий подъезд «Большого дома» в тот день, 2 августа 1972 года, я входил с партбилетом, а вышел исключенным Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС из рядов КПСС за грубое нарушение норм коммунистической морали в бытность мою Чрезвычайным и Полномочным послом Советского Союза в Австралийском Союзе. Спустя 14 лет, в 1986 году, по моей апелляции в адрес XXVIII съезда КПСС меня восстановят в партии.

А тем августовским днем уже далекого 1972 года ноги понесли меня вверх по Старой площади. На улице было душно. Туфли влипались в размягченный от палящего солнца асфальт. Идти было тяжко. Шел я никем не останавливаемый и никого не видящий. Хотя потом случайно встречавшие меня знакомые говорили о непонятной для них необычной моей отрешенности.

Шел я и вспоминал, что на этом московском пятачке, очерченном снизу площадью Ногина, справа улицей Богдана Хмельницкого, Сретенкой, улицей Кирова, слева — Куйбышева, Черкасскими переулками и улицей 25-го Октября[1], прошли долгие годы работы, увлечений, надежд и тревог. Жизнь в своей круговерти порой отбрасывала меня с этого пятачка в другие места, и подчас весьма далекие. Но потом снова нежданно-негаданно возвращала на этот пятачок, однако уже в иное место, в новом общественном или служебном качестве.

За годы работы я узнал, что такое власть. Узнал не только из научных исследований, но и из опыта, естественно, и из прошедших передо мной длинной вереницей властителей, в том числе таких, как И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко. Из опыта людей другой ипостаси — М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин — и собственного опыта.

вернуться

1

Ныне Новая площадь, Маросейка, Сретенка, Мясницкая, Ильинка, Никольская соответственно.

1
{"b":"662643","o":1}