Откашлявшись и протерев губы салфеткой, она посмотрела на него. То, что он сказал о будущих детях уже было достаточно шоковой информацией, особенно учитывая его отношения со Скорпиусом. Гермиона не думала об этом, и уж точно не хотела детей в ближайшем будущем. Конечно, сейчас, когда сын стал неотъемлемой частью ее жизни, ей казалось это самой естественной вещью в мире, но все еще мысли о пополнении вгоняли ее в холодный пот.

— Знаешь, я думаю, что пока что мне одного ребенка достаточно, — засмеялась Гермиона, обернув все в шутку. — А потом можно будет узнать, не делают ли на заводе экземпляры детей, особо неприхотливых к еде.

На самом деле, она понятия не имела, как бы обстояли дела, если бы это был их с Роном ребенок. Смотря в голубые глаза, Гермиона не могла представить Уизли в роли отца. И не потому что он был плохим, а потому что он сам был еще ребенком. Какие-то вещи, которые в мире Гермионы были абсолютно обязательными, в его мире вымещались какой-то чушью, по ее мнению. Возможно, она недооценивает Рона, ведь до того, как появился Скорпиус, Малфой был бы последним человеком, кого девушка поставила бы в список предположительно примерных отцов. Однако сейчас он все делал так, будто вырастил не один десяток детей.

Эти мысли почему-то вызывали странное чувство у нее внутри, которое делало вину еще больше, поэтому Гермиона сделала то единственное, что могло ее отвлечь. Потянувшись, она коснулась его губами, проведя ладонью по щеке. Рон тут же забыл о предмете их спора, притянув ее к себе за талию. Его рука опустилась ниже, очерчивая ее бедро. Раньше Гермионе нравилось, когда он так делал, но сейчас она не почувствовала ничего, что можно было хотя бы примерно отождествить с удовольствием. Они целовались, и с каждой секундой ей казалось, что происходит что-то неправильное. Он поднял ее майку, коснувшись рукой оголившейся кожи на спине, и паника в ней забилась новыми красками.

— Я… извини, кажется, я себя нехорошо чувствую, — Гермиона поднялась и, подойдя к полке, взяла пластинку таблеток.

— Тебе нужно использовать зелья, — вздохнул Уизли.

— Да, знаю, но мне вечно не хватает времени забежать в аптеку Косого переулка, — отмахнулась она, запивая водой таблетку, которая вряд ли была нужна.

— Гермиона? — Рон поднял брови. — Что происходит? Ты ведешь себя… странно.

И слово «странно» было самым мягким из тех, как она могла бы описать свое состояние. Возможно, дело было в том, что уходить от неприятного разговора с помощью поцелуев — это явно не та тактика, которой следовало придерживаться в отношениях, потому что это не решало проблему, а только отсрочивало ее. Но было еще что-то. Точнее… чего-то не было. Не было какого-то безумного притяжения, желания, граничащего со здравым смыслом, всего того, что она считала выдумками Джинни, почерпнутыми из незатейливых книжек. До недавнего времени.

Гермиона помотала головой, кажется, чтобы добавить внутренним мыслям дополнительное понимание того, что все это — бред и вздор. Ее не тянет к Рону не из-за Малфоя. В этой ситуации он вообще не при чем. Просто сегодня не ее день.

— Прости, просто… я плохо поспала, мне вновь пришлось сверять отчеты за себя и за Мэри до четырех утра, — устало проговорила Гермиона, убирая тарелки на кухню. И это была правда, поэтому девушка почувствовала себя немного лучше.

— Ты так себя изведешь. Скажи Мокриджу, что это недопустимо, — недовольно проворчал Рон.

— Но также недопустимо уходить с работы раньше на час, — ответила она.

Мокридж, зная, что дает поблажку Гермионе, отпуская ее немного раньше отведенного времени, вдоволь компенсировал это дополнительными заданиями, что, если уж быть предельно честным, никак не сопоставлялись одному рабочему часу. Однако гриффиндорка чувствовала себя обязанной шефу, поэтому приходилось соглашаться, чтобы сохранять шаткую гармонию в отношениях с Роном, уделять внимание сыну и не скатиться вниз по карьерной лестнице. В моей жизни стало слишком много чувства вины.

— В любом случае, думаю, мы могли бы сходить в гости к Гарри и Джинни, они давно нас приглашали. Я буду свободна в следующую субботу, можно было бы провести время вместе, — улыбнулась Гермиона, думая, что соскучилась по друзьям.

— Ты могла бы сегодня оставить ребенка маме или Джинни, чтобы я остался с тобой.

— Он последние три дня постоянно с кем-то, думаю, ему нужно немного отдохнуть дома, — ответила Гермиона, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Давай я постараюсь организовать это как можно раньше и напишу тебе?

— Ладно, — разочарованно вздохнул Рон. — Только не раскисай.

Чмокнув ее в губы, он аппарировал, и девушка выдохнула, садясь за стол. С ней происходило что-то из ряда вон выходящее. Даже в самых стрессовых ситуациях Гермиона могла разложить свои мысли и чувства в соответствующие формуляры, наименовав их согласно алфавиту — это давало ей сил с любой проблемой справиться без паники. А сейчас вся ее жизнь казалась клубком ниток, запутанным в узлы. Чувства к Рону переплелись с чувством вины так сильно, что она едва ли отличала одно от другого. Мысли о произошедшем из раза в раз возвращали ее к Малфою, которого она не видела с того самого утра и не понимала, хорошо это или плохо. Постыдная трусливость говорила, что так только лучше: чем чаще Гермиона будет его видеть, тем чаще станет вспоминать. Но разве поговорить с ним не являлось здравой и взрослой мыслью? У них был ребенок, и так или иначе они были связаны и обречены на поддержание каких-то отношений, и одна пьяная выходка не должна была отразиться на Скорпиусе. Но разве им было о чем говорить? Противный голосок внутри нашептывал вещи, которые делали ее злой и подавленной одновременно. Малфой и раньше часто присылал эльфийку за сыном, он не избегал ее, вряд ли вообще думал об этой ситуации так же, как и она. Жизнь Гермионы превратилась в отвратительную жижу, которую уже, кажется, было не спасти, и единственным выходом оставалось просто выбросить все это в мусор. Как жаль, что нельзя просто открыть черепную коробку и очистить ее от навязчивых идей, оставив только нужные воспоминания.

Звук открывшейся двери оторвал девушку от размышлений, и, повернувшись, она увидела Скорпиуса, забежавшего в дом с какой-то игрушкой в руках.

— Скорпи! — Гермиона улыбнулась, обняла его и, присев, заметила мужские ботинки, переступившие порог ее дома вслед за сыном.

— Мама, мы сегодня с папой играли в квиддич на настоящем стадионе! Огромном! — малый раскинул руки, показывая габариты стадиона, и чуть не ударил мать ладошкой по лицу в приступе эмоций. — И даже дал мне форму, такую же!

Она обратила внимание, что ребенок был одет в точную копию профессиональной формы квиддичных игроков из «Гордостей Портри». Но слушать рассказ Скорпиуса было в разы тяжелее, когда его отец зашел в прихожую, как к себе домой, и облокотился о дверной косяк, засунув руки в карманы, терпеливо ожидая, пока мальчик поделится новостями.

— И что же, на этот раз никаких увечий? — Гермиона потрогала щеку сына, напоминая о царапине, которую он получил, играя в квиддич в прошлый раз, и приложила все усилия, чтобы голос звучал легко, но напряжение чувствовалось так отчетливо, что его можно было намазывать на тост.

— Я был как профи! — воскликнул он с улыбкой на губах. — И смертельно голоден, у нас есть что-то перекусить?

Скорпиус оглядел кухню, положив что-то, похожее на дудку для болельщиков, на стол.

— Да, возьми спагетти с мясом, только руки помой, — указала Гермиона на еду.

Когда игнорировать нахождение Малфоя больше не представлялось возможным, она поднялась и посмотрела на него, твердо решив, что не будет вести себя так, чтобы его потешить. Никакой неловкости. Никакого страха. Только спокойствие и абсолютная уверенность в том, что ничего не произошло. Ничего значительного. Она даже не помнит.

— Я думала, его приведет Тинки, — сказала Гермиона, не придав значения приветствию.

— Завтра мы идем на ужин, — что ж, не одной ей здесь было плевать на вежливость.