- Можете не верить, - мрачно сказал Френч, - но война объявлена, - он подождал, пока новоприбывший подойдет к стойке, потом, откинув голову, издал вопль, который сразил бы даже краснорожего, с луженой глоткой инструктора Сандхерста:

- Тря-я-вога!

- Ну, а теперь, мистер Френч... - сдержанно начал Фред.

- Не волнуйтесь. Как Орфей в подземном царстве, я сумею уйти, не оглядываясь. Tempus abire adest. Не воображайте, что ваши клоуны-крикетисты - единственные на свете неучи. И не надейтесь, что я помашу вам на прощание. Нечего махать руками, если не тонешь. Вот так.

Когда дверь за ним захлопнулась, новоприбывший отрывисто произнес:

- Пожалуйста, маленький стаканчик шерри, Энсон. Очень сухого шерри. Этот болтун в один прекрасный день слишком далеко зайдет. Вам следовало бы отказаться обслуживать его.

- Это совершенно безвредный болтун, полковник, - сказал Энсон примирительным тоном.

- Смотря на чей взгляд. Моя бы воля, я бы выкинул половину гнусной своры писак из нашей страны, - он повернулся ко мне. - Ваш приятель?

Я сказал, что, как мне кажется, мистер Френч вполне мог бы им стать.

- О вкусах не спорят, - отрезал армеец и пригубил свой очень сухой шерри.

Я узнал, кто этот тип с армейской выправкой, как только тот прикончил свой шерри( один, всего один маленький стаканчик) и убыл.

Полковник Фоли, Дж.П.

- И выходит довольно неловко, - с огорчением признался Фред, - потому что он член комиссии по лицензиям. Но по моему мнению, права человека остаются его правами, и я на своих настаиваю. Вежливо, уверяю вас; но настаиваю. Я не позволяю заводить ссоры, или драки, или что-то в этом роде в моем "Быке". Никогда не позволял и не собираюсь. Но я решаю сам, кого обслуживать а кого - нет.

- Аминь, - вставил я. - Что слышно насчет обеда?

В "Черном Быке" имелись свои понятия о хорошей кулинарии. Вопреки распространенному псевдо-континентальными увлечению замороженными полуфабрикатами, ставшему в наш век пластиковых упаковок повальным, здесь все дышало добротностью и обращением к основам. Рубленое филе, молодой картофель( только этим утром выкопанный на огороде позади дома и прошедший дегустацию на кухне), пирог с крыжовником и двойной глостерский сыр...

- Не обессудьте, сэр, у нас тут домашняя кухня, - смиренно произнес Фред Энсон; это прозвучало так, словно ангел в раю протягивает поднос с кувшином амброзии с извинениями, что ничего иного в их заведении не подают.

Я объелся до угрызений совести, что не сумел побыть благожелательным слушателем для добряка Фреда.

И решился пожертвовать собой. Удачный пирог с крыжовником может сильно повлиять на ваше мировосприятие.

- Так что именно сказал Доктор - вы как раз начали рассказывать, когда нас перебил мистер Френч?

Блаженство расплылось по честному лицу Фреда. Заблудшая овечка вернулась к стаду.

- Мистер Френч неправильно понял, - сказал он. - Это сказал не В.Г. хотя я не сомневаюсь, что острое словечко было у него на языке. Это сказал какой-то зевака, кто-то, стоявший перед "Таверной". Доктор в то время вел тяжбу из-за маленького участка в Глостершире, который он хотел удержать за собой. И, конечно, раз уж он был такой знаменитостью, всю эту историю расписали в газетах. Так вот, этот парень перед "Таверной" раскрыл пасть и рявкнул: "Ну, вот вам пара акров, Доктор, чтобы было с чего начать!"

Я все ещё похохатывал над этой нехитрой остротой, когда вошел ещё один постоялец "Черного Быка". Кавалерийские саржевые брюки, спортивная куртка, полурастегнутый воротничок рубашки и очень аккуратный белый с голубым пестрый платок на шее.

Он огляделся и, немного поколебавшись, произнес довольно уверенным тоном:

- Чрезвычайно глупо сидеть в миле друг от друга, если нас тут только двое, не правда ли? Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

- Буду польщен.

Он сел напротив меня.

- Филип Карвер.

- Энтони Лэнгтон.

- Вы приехали удить рыбу?

- Нет. Я не рыболов.

- Не могу сказать, что я - рыболов, - он улыбнулся, и можно было заметить, что это как раз тот сорт улыбки, который должен нравиться женщинам, - но нужно ведь чем-то заняться, если хочешь немного осмотреться. Вы на отдыхе?

- В надеждах на работу, по правде говоря, - я не видел ничего зазорного в этом признании. - Надеюсь получить кое-какую работу в Шеррингтонской школе.

Он задумчиво закурил сигарету( у него была отвратительная привычка курить за едой).

- Шеррингтонская школа, - повторил он довольно заинтересованно. Какую же работу?

- Им нужен писатель - они затеяли юбилейное издание к пятидесятилетию школы.

- Так вы писатель?

- Горящие глаза и впалые щеки налицо.

- Ну, тогда удачи вам, - загадочно произнес он.

- Вас интересует Шеррингтон? - спросил я.

Карвер улыбнулся. Обычно человеческое лицо улыбка украшает. Но только не лицо Карвера.

- Пожалуй, да, - медленно произнес он. - Пожалуй, вы можете так сказать - в каком-то смысле, интересует.

* * *

Я договорился встретиться с директрисой назавтра в полтретьего. Стояла погода, которую я называю истинно английской: по фарфорово-голубому небу проносились стайки больших белых облаков, подгоняемых свежим ветром, поэтому я решил прогуляться до Шеррингтонского аббатства пешком.

- До ворот у сторожки ходу примерно миля с четвертью,сказал мне Фред Энсон, у которого я предусмотретильно спросил дорогу; правда, он не удосужился упомянуть, что за сторожкой мне предстоит ещё миля с четвертью подъема в гору, и только после этого передо мной откроется вид на архитектурное бесчинство, именуемое Шеррингтонским аббатством.

Аббатством?.. Положим, некогда оно имело и такое назначение; последующие мои въедливые изыскания в области местной истории убедили меня, что перед наплывом волны игривого королевского разбоя, не без юмора именуемой Реформацией, Шеррингтон действительно являлся монашеской обителью; и в те времена его стены вполне могли обладать обаянием особого рода, исполненным суровой простоты и достоинства.

Но если такие достоинства когда-то и были присущи Шеррингтону, вульгарность и претенциозность викторианского расцвета истребила их без остатка.

Башни, башенки, бельведеры и балкончики были рассеяны по всему фасаду. Как некоторые на удивление уродливые человеческие лица привлекают общее внимание, так и чудовищность архитектуры Шеррингтона невольно поражала воображение.

По мере необходимости к основному зданию лепились пристройки, и я без труда сразу же выделил среди них часовню, спортивный зал и больничку.

Я высмотрел также россыпь теннисных кортов и выглядевший очень добротным открытый плавательный бассейн.

Как только я приблизился к парадному входу, в поле моего зрения появилась юная обитательница Шеррингтона в практичном и привлекательном голубом форменном платьице, которое его обладательница наверняка ненавидела. Можно было догадаться, что это ученица одного из младших классов, разве что чуть-чуть старше вступительного возраста. У неё были красные, как яблочки, щечки и беспокойные голубые глаза. Наша встреча её заметно смутила, как если б она была предупреждена заранее насчет возможных нежелательных и потому опасных визитеров.

Я был взрослым, незнакомым, потенциально враждебным, и она отнеслась к нашей неожиданной встрече со вполне оправданной настороженностью.

- Привет, - сказал я самым дружественным тоном. - Как вас зовут?

- Пенелопа Мидхерст, 1А. И мне не следовало бы разговаривать с посторонними.

- Не беспокойтесь, - сказал я, - я никому не скажу, что говорил с вами; тем не менее, не могли бы вы проводить меня в кабинет директрисы?

Мисс Мидхерст поразмыслила.

- Ну, полагаю, я могу вас проводить, - признала она наконец.

Я сказал, что это было бы очень любезно с её стороны.

По дороге она внезапно остановилась перед доской с объявлениями об открытых диспутах, теннисных состязаниях и прочем.