И ушел, оставив азербайджанцев в паническом настроении. До них, наконец-то, дошло, что самые важные части агрегата до них не доехали, а остались в залоге.

* * *

На асфальтовом пятачке перед проходной молкомбината тусовалась неорганизованная толпа человек в полста - протестный электорат. Так метко обозначил её специально приглашенный гость - депутат городской думы из бывших врачей-демократов. Сошедшиеся после довольно продолжительной разлуки коллеги обсуждали успехи и проблемы дачного овощеводства, перспективы родного предприятия и воровские замашки власть предержащих. Несмотря на многомесячную невыплату зарплаты, истощенных дистрофиков в толпе не наблюдалось. И это только один из необъяснимых феноменов экономики переходного периода.

Потолкавшись среди людей и свернутых плакатов, Олег попал в общий список присутствующих, который составляла профсоюзница с вороватыми глазами. Она же объясняла присутствующим значение проводимого мероприятия. Дескать, комбинат хотят прикрыть и всех уволить без выходного пособия. Народ клялся стоять насмерть. Особенно, когда узнавал, что всем, кто пришел бороться и не сдаваться, будут выдавать зарплату.

Знакомые слесаря тоже были тут как тут. Разминались пивком накануне решительной битвы. Они многозначительно подмигивали Олегу и дружески приглашали присоединиться к акции протеста:

- Сто грамм наркомовских замахнешь, Лександрыч?

Но Олег корректно отклонил предложение и, помелькав, незаметно покинул ряды борцов. На встречу с Юсуфом он специально опоздал на полчаса. Тот нервно таскал свое брюхо взад-вперед возле железного сарая, не мог усидеть. Увидев Олега, замахал руками, пошел навстречу. Толстые усы встопорщились, как щетинные ершики для мытья пустых бутылок.

- Эй, Мастер, обиделся, да? Ребята шутили, глупость сказали, а ты сразу плохое подумал. Держи пятьсот долларов.

- А ещё тысячу? - поинтересовался Олег, пряча доллары в карман.

- Слушай, сейчас пока нет. Честное слово, отдам, когда аппарат наладим.

- Несерьезный ты человек, Юсуф, - сокрушенно покачал головой Олег. Нельзя с тобой дело иметь. Лучше ты у кого-нибудь займи недостающее. Да, вот хоть у Рустика. А то, сам знаешь, проценты набегут, дивиденды упадут...

- Что ты говоришь! Я серьезный человек. А тебе как верить? Деньги взял, а гарантий никаких?

- Видишь ли, двигатели эти специально синхронизированы, их другими заменить нельзя. Так что тебе все равно их выкупать придется. А, главное, тут Олег испытующе посмотрел на нервничающего азербайджанца, - мне тоже заработок нужен. Как же я буду линию монтировать, если она некомплектна?

Юсуфу пришлось капитулировать и платить контрибуцию. И, чтобы пережить этот удар по самолюбию, он все-таки решил испортить Олегу настроение.

- Будешь обманывать, тебя прирежут. Понял? С нами шутить не надо. Э, Мастер, а баба твоя со всеми спит? Может, приведешь?

Олег пристально посмотрел на Юсуфа.

- А давай на обмен, - предложил, не отводя холодных глаз, - ты - мне, я - тебе. Потом спросим у них, чьи мужики лучше.

* * *

Сидя в своей кладовухе, Олег смотрел на стеллаж, забитый разным барахлом, и думал о своих жизненных перспективах. Ничего светлого впереди не маячило. Мрак и туман. Смело можно было предположить, что жизнь не удалась. Диплом не получил. Ушел с третьего курса политехнического, чтобы жена-студентка могла и учиться, и детей рожать. Профессиональной карьеры не сделал, а сейчас даже и работу потерял. Семья разрушена. Жилье - кладовка в коммуналке с общей кухней.

Он старался не думать о Зое, но не получалось. В памяти непроизвольно всплывали случаи и ситуации, которым он не придавал значения. В общем-то, женщина вела себя так, как большинство женщин. Имела мужика, который её обеспечивал. Вдруг подвернулся другой, обеспечивающий гораздо круче. Дети, семья - все по фиг. Сдурела баба от халявных бабок.

Одного он не понимал. В деньгах разве лишь не купается, а мужа до полусмерти запиливала, что зарплату не получает. Значит, твердо решила от него избавиться. Но не объявила прямо, дескать, другого полюбила и буду век ему верна, а вот таким способом. Выдавливает из собственного дома.

Что-то переменилось в мире, а он и не заметил. Все стало не так, разладилось и перевернулось. Раньше воровать было стыдно, а сейчас почетно. Те же самые директора, бывшие члены райкома партии, гребут руками и ногами. Кто сумел, тот и съел. И сам Олег, умыкнув с родного предприятия целую линию, испытал приступ радости, а не стыда. Впрочем, какое оно родное, это предприятие? Частная собственность директора, главного инженера и ещё нескольких акционеров. Как-то так странно получилось, что все принимали участие в приватизации, а досталось все горстке начальников. Кинули работяг, а те и не заметили. Теперь вот банк начальников кинул, те тоже моргают, ничего понять не могут. Потом какой-нибудь кредитор банкиров нажгет. Так и ходит денежка по кругу. Только тем, кто своими руками коров доит, молоко разливает и гайки крутит, почему-то ничего не достается.

Значит, или становишься, как они, или тебя используют и выбросят. Значит, надо влезть в тот круг, где деньги крутятся, и урвать свою долю. Значит, тоже нечего церемониться с хапугами, которые все под себя гребут. Они нас грабят, а мы что, лохи? Нет, мы - трудяги. И, по крайней мере, на часть этих денег имеем законное право. И мы эту свою долю возьмем.

Олег вынул из кармана и пересчитал полученные от Юсуфа полторы тысячи долларов. Это его законная доля. Запас про черный день.

ВЛАСТЬ И ВОДКА

В социалистическую эпоху, когда народное творчество было национализировано и поставлено на службу якобы этому же самому народу, главным и самым массовым литературным жанром сделался анекдот. В коротких матерных притчах как нельзя точнее отразился национальный русский характер. Анекдот стал тем самым кладезем лукавой народной мудрости, откуда каждый нуждающийся мог почерпнуть ответ на любой животрепещущий вопрос.

Итак, однажды в период, именуемый горбачевской засухой, сам "минеральный" секретарь Михаил Сергеевич Горбачев, озабоченный слабыми результатами своей антиалкогольной кампании, приехал на завод. Там он подошел к токарю, точившему на станке деталь, и спросил: "Вот, если водка будет стоить десять рублей, вы будете пить?" "Конечно!" - ответил рабочий. Следует напомнить, что самая дешевая водка, "андроповка", стоила в то время четыре пятьдесят, а зарплата в двести рублей считалась весьма приличной. "А если двадцать пять?" - не унимался партийно-государственный лидер. "Будем," - коротко ответил рабочий. "Ну, а если сто рублей?" - вышел из себя Горбачев. "Да хоть двести! - работяга вытер замасленный палец о халат и ткнул им в деталь. - Эта хреновина как стоила, так и будет стоить бутылка!"

Именно пол-литровая бутылка водки была всеобщим эквивалентом, а вовсе не советский рубль, пренебрежительно именуемый "рваным". "Жидкая валюта" это звучит гордо. Именно водка оказалась обеспечена всем достоянием СССР. За водку можно было достать все, что душе угодно, даже то, что в принципе достать нельзя. А за рубли можно было купить только то, что лежало на небогатых прилавках.

Отсюда легко сделать вывод об особой роли водки в экономике страны. Довольно простой пищевой продукт далеко не первой, честно говоря, необходимости оказался важнейшим фактором наполнения бюджета и регулятором денежного обращения. Это не считая попутных социальных и политических функций.

В период половинчатых реформ водка является не только источником веселья, забвенья и похмелья, но и источником так называемых "живых" денег. Предприятия, страдающие от лихоимства собственных директоров и всеобщих неплатежей, не имеют или делают вид, что не имеют, денег для положенных отчислений в бюджет, особенно в местный. Поэтому в ходу всякие взаимозачеты, казначейские обязательства, векселя, налоговые освобождения и прочая туфта, и только водка всегда дает настоящие, "живые", деньги. Вот почему к ней с таким трепетом относятся даже абсолютно не пьющие депутаты.