После того как «Газель» уехала, Павел решил прогуляться на старый финский хутор, расположенный в полукилометре от садоводства по другую сторону от железной дороги. Карельские хутора сильно отличались от тех, которые в былые времена располагались близ Диканьки и были описаны Гоголем. Как правило, на них проживало только по одной семье, и весь хутор состоял из большого дома с окружающими двор хозяйственными постройками, огорода и выпаса для скотины. А этот ещё и захирел в последнее время: старики умерли, молодёжь перебралась в город.

Пошёл он туда, скорее, для очистки совести, в глубине души понимая, что живых не встретит. Всё-таки хутор был существенно ближе к эпицентру взрыва, уничтожившего полигон ракетчиков. Но вдруг кому-то повезло и ему нужна помощь? К сожалению, хозяин хутора, в последнее время живший бобылём, свой лимит везения уже исчерпал. Он лежал во дворе, вцепившись обожжёнными руками в землю. Видимо, полз из последних сил к крыльцу, но умер раньше, чем успел до него добраться. Волосы на голове обгорели, куртка из кожзаменителя полопалась в нескольких местах и сморщилась. Пёс – восточноевропейская овчарка – лежал рядом, подогнув под себя лапы и уткнувшись носом в бок хозяина. Он тоже был уже давно мёртв.

Павел немножко постоял, сдерживая слёзы, и пошёл к сараю за лопатой. Он давно знал этого человека, в последние годы живущего бобылём, и, честно говоря, до самого конца надеялся, что его в тот день не оказалось дома. Спустя час, когда он уходил со двора, справа от крыльца осталось два небольших холмика, бок о бок. Один из них был немного длиннее.

Лейтенанту Эйно Карьялайнену повезло трижды. Сначала его разведывательно-диверсионную группу включили в экипаж бронетранспортёра ХА-200, входящего в состав сводного ударного корпуса прорыва. Основной задачей корпуса, о которой до дня «Д» следовало помалкивать, было стремительное выдвижение на временно оккупированную русскими территорию Карелии с выходом на линию Старой границы, где следовало закрепиться. Военное руководство трезво оценивало свои силы, понимая, что при дележе шкуры русского медведя особенно наглеть не целесообразно. Большим куском можно и подавиться, а вот забрать обратно своё – это святое. Слишком долго финский народ ждал этой возможности. Дед, согнанный со своей земли ещё в 1939 году, так и не дождался. Но на смертном одре заставил маленького Эйно поклясться, что тот захоронит его прах на хуторе, принадлежащем их семье. То, что сначала эту землю надо будет отбить у русских, подразумевалось.

Эйно вырос в высокого широкоплечего рыжего парня, число розеток в петлицах достигло двух, на плече привычно повисла штурмовая винтовка Valmet Rk 76 ТР с магазином на тридцать натовских патронов «пять пятьдесят шесть на сорок пять», а большие дяди из-за океана всё не начинали. Но Эйно умел ждать и, в конце концов, дождался. Сбор был объявлен накануне дня «Д».

Второй раз лейтенанту повезло, когда неуправляемая авиационная ракета русского «крокодила» воткнулась прямо в двигатель прыгающего по бездорожью бронетранспортёра, в десантном отсеке которого он болтался как горошина в колеблющемся на ветру стручке, плотно пристёгнутый ремнём к боковому сиденью.

Экипаж колёсной боевой машины погиб мгновенно. Егеря кинулись к задней двери, предназначенной для штатного десантирования, но её заклинило. К счастью, верхний аварийный люк поддался, и разведывательно-диверсионная группа успела вырваться из превратившегося в стальную клетку десантного отсека до того, как в БТРе начали рваться боеприпасы.

В третий раз ему и двум егерям из его группы повезло буквально спустя полминуты. «Крокодил» не стал гоняться за прыснувшими в стороны егерями, ограничившись одной длинной очередью, скосившей всего троих.

Эйно был ошеломлён и основательно выбит из колеи, но быстро сориентировался на местности и смог увести остатки группы в лес, до того как русские мотострелки вышли на дистанцию эффективного поражения.

Дальше пошли в ход наработанные навыки. В лесу егеря как дома. Там они дождались ночи и, пользуясь темнотой, просочились через населённый пункт и вышли к однопутной железнодорожной ветке.

Карьялайнен хорошо знал эти места. Он ещё дома заблаговременно изучил их по гугловской карте, просчитал, на всякий случай, разные варианты и сейчас буквально дрожал, ощущая, что до заветной цели оставалось меньше тридцати километров. О том, чтобы повернуть к границе, он даже не задумывался. Вперёд и только вперёд. Егеря шли по шпалам почти до полуночи и, лишь полностью вымотавшись, свернули в лес на ночлег.

Утром, едва немного развиднелось, Эйно разбудил своих подчинённых и заявил, что пора двигаться дальше. Еды у них с собой не было вовсе (сухпайки остались в бронетранспортёре), воды во фляжках оставалось на самом дне, у всех троих гудели головы – наверно, вчера контузило.

Пришлось выдвигаться натощак, без завтрака. Но везение лейтенанта пока ещё не кончилось. Буквально через полчаса егеря вышли к урочищу Тарасовскому. Железнодорожная насыпь пошла по дамбе, пересекающей озеро Белянское. Вдоволь напившись холодной, ломящей зубы воды, все трое умылись и наполнили про запас фляги. А следом и завтрак прибежал. Здоровенный, откормившийся за лето заяц выскочил на опушку и на секунду замер, уставившись на егерей чёрными глазёнками. Этой секунды ефрейтору Юхо Халонену с лихвой хватило для выстрела навскидку. Разумеется, опытный охотник, практически еженедельно тратящий по полсотни евро на стрельбу по тарелочкам, просто не мог промахнуться с несчастных пятнадцати метров по такой крупной неподвижной мишени.

Эйно торопился, но у него самого уже сводило живот от голода, поэтому скрепя сердце он выделил полтора часа для того чтобы наскоро перекусить. Они свернули в лес и быстренько организовали небольшой костерок. Юхо, сноровисто освежевав и разделав зайца, пристроил куски тушки над пламенем. Лейтенант, глядя на его точные, выверенные действия, испытал чувство гордости за своего расторопного подчинённого. Сам он, в отличие от сухопарого и подвижного ефрейтора, охотой не увлекался и соответствующих навыков не имел. Да и стрелял, честно говоря, посредственно. Его стихией были лыжи. Встав на них ещё в трёхлетнем возрасте, он старался не упускать ни единой возможности для хотя бы короткой двух- или трёхчасовой пробежки, а мог провести в зимнем лесу и весь выходной день. Неудивительно, что из всей егерской бригады «Карелия» конкурировать с ним на соревнованиях могли всего трое.

Слегка подгоревшее на огне костерка заячье мясо оказалось чудовищно жёстким, но егерей это ничуть не смутило. Молодым организмам срочно требовалась хоть какая-нибудь пища, поэтому обжигающе горячая зайчатина была поглощена в рекордно короткие сроки. И сорока минут не прошло. Обсосав последнюю косточку, Юхо сытно рыгнул и рискнул всё-таки задать давно тревожащий его вопрос:

– Господин лейтенант, а куда мы сейчас направляемся? Граница ведь находится в противоположном направлении.

– Наша группа выполняет специальное задание командования, – не моргнув глазом соврал Эйно. Сейчас мы продвигаемся вдоль железнодорожного пути – так выйдет быстрее. Последующую задачу я доведу до вас своевременно. Всё, тушите костёр, и выдвигаемся.

Идти по неравномерно присыпанным крупным щебнем железобетонным шпалам не слишком удобно. Даже длинноногому Карьялайнену приходилось делать чересчур большие шаги для того чтобы наступать на шпалы через одну. Для низкорослых ефрейторов эта задача вообще являлась непосильной, и они были вынуждены семенить, последовательно ставя ноги на соседние шпалы. В тех местах, где щебня было насыпано с избытком, все трое переходили на нормальный шаг, но это случалось не слишком часто. А идти им предстояло ещё очень долго. Хорошо, если к вечеру доберутся.

После возвращения Олега (на этот раз он пришёл пешком) полковники решили связаться с Потёмкиным и узнать всё-таки, что именно вчера произошло. Выяснилось, что их предположения подтвердились. Это действительно взорвался Йеллоустоун. Извержение восьмой (самой высокой) категории. Последствия взрыва оказались несравнимо чудовищнее тех, что были причинены в XIX веке извержениями Кракатау и Тамбора. Кракатау унёс жизни тридцати шести тысяч человек, Тамбора – не менее семидесяти одной тысячи, а сейчас, по всей видимости, счёт пошёл уже на миллионы. Рёв взрыва слышали жители Аляски и Панамы, а воздействие гигантской волны цунами ощутили жители прибрежных районов всех без исключения континентов. Больше всех досталось островным государствам, включая, разумеется, Великобританию, Западную Европу, Японию и нашу Камчатку. Последним даже дважды, так как Калифорния, отколовшаяся от Северной Америки, породила ещё одну волну цунами сравнимой высоты, но ограниченную в основном Тихим океаном. Внутренние моря цунами затронули незначительно. В Средиземном море волна ещё ощущалась, но до Мраморного и Чёрного морей вообще не дошла. Немножко прогулялась по Северному морю, порушив несколько датских портов, но быстро ослабла и в Балтийское море пришла уже на излёте, растеряв в проливах почти всю свою разрушительную силу. В Финском заливе она уже не отличалась от нагонной: залила Кронштадт и, перевалившись через остатки дамбы, растеклась по дельте Невы, практически не затронув Санкт-Петербург. На Дальнем Востоке основной удар цунами приняли на себя Японские острова, Курилы, Камчатский полуостров и Алеутские острова. Они раздробили волну, ослабили её действие и спасли от тотального разрушения почти всю портовую инфраструктуру на побережьях Жёлтого, Японского, Охотского и Берингова морей.