Резко разворачиваясь и выключая кран, Шакалов свел брови на переносице и двинулся ко мне. Сев на место Абрамова, он внимательно осмотрел меня с ног до головы и закончил разговор:

– Это уже не важно. Все наказаны.

– Мне важно. И я не собираюсь говорить с тобой, пока не узнаю правду.

На секунду повисло молчание, и я уже было подумала, что Шакалов забыл обо мне, как вдруг он тихо протянул:

– Черт, ты права. Ты имеешь право знать, – отвернувшись, он засмотрелся в окно, заставляя меня удивляться каждому слову. – Кажется, я сильно задел самолюбие того носильщика, которому отбил яйца… Потому что, когда Наташа затащила его в койку, он быстро согласился на ее вариант отомстить мне. Убить тебя, а если не повезет, хотя бы ребенка. Наташа специально оставалась на видном месте, чтобы ее никто не заподозрил, но когда на острове нашли этого урода, он сразу во всем признался…

Вдох-выдох… А я и представить не могла, как заденет меня правда. Словно кто-то выбил почву из-под ног, сознание помутилось, а надрывный хрип сам вырвался из горла:

– Единственное, в чем я была уверена рядом с тобой, что ты не дашь другим в обиду наших детей. Единственное, Шакалов! Но ты взял в домработницы своих любовниц, а мелкими работниками – неуравновешенных парней, – рука сама скользнула к животу, где теперь так четко представлялись два малыша. Два сердца, которые не бросили меня в этом безумии. Не оставили. Боролись сильнее, чем их мать! Но теперь я буду им ровней. Сделаю все, чтобы оградить их от мира. – Уйди, прошу… Сейчас я не хочу тебя видеть. И мне… Мне хочется спать.

Молчание длилось долго. Целую вечность. Я ощущала взгляд Кирилла на себе, но так к нему и не повернулась. Видеть его не хотелось до скрежета зубов. Кажется, он сделал все возможное, чтобы выкидыш все же случился, но сам бог велел детям остаться тут, со мной.

– Отдыхай, – низко прошептал он, но, вместо того чтобы встать, осторожно провел рукой по щеке, губам, носу, словно поглаживая кожу и убеждаясь, что все происходящее реальность. Но это был Шакалов. Романтика – не его визитная карточка. Наверняка таким жестом он снова напоминал мне, чья я и что только ему дозволено прикасаться к товару. – Я буду за дверью.

Кирилл все же встал и вышел, позволяя мне накрыться покрывалом с головой и медленно считать до десяти, возвращая себе здравое сознание. Я поднесла руку к лицу, вытирая слезы, и тут же что-то мелкое выпало на постель. Осторожно подняв кружочек, с интересом поняла, что это сложенный в несколько раз листик.

«Максим», – понеслось в голове, и я ускоренно развернула его, прежде чем прочитать роковые слова:

«Я говорил с Гайкой и все знаю. Прости меня. Дай мне второй шанс. Встреться со мной».

Неделя в палате прошла как один день. Я ела, пила, ходила на процедуры и больше узнавала своих детей, посещая УЗИ, врачей и получая все больше и больше анализов. Всех удивляло, как при таком сильном стрессе организма они оставались здоровыми и невредимыми. Но на это я только усмехалась. Было в кого.

Шакалов был рядом всегда. Каждую минуту. Словно преследующая тень, постоянно находился где-то за спиной. Чаще я не видела его, почти всегда он молчал, но… Стоило мне уронить платок, как он тут же поднимал его быстрее, чем я успевала посмотреть вниз. Или не могла найти телефон, а он уже оказывался в моей руке.

Такие перемены пугали сильнее агрессии. Словно затишье перед бурей. С каждым днем я все больше и больше боялась, что злость в нем накапливается, а затем выльется на меня одной большой лавиной. В моменты страха я всегда острее ощущала своих детей. Словно их энергетика становилась такой же сильной, как и моя, подпитывая и заставляя бороться.

– Я хочу прогуляться по городу. Можно? – Кирилл сидел в палате и, кажется, был всерьез увлечен работой на ноутбуке. Но стоило мне произнести пару слов, как он резко поднял взгляд.

Его глаза просканировали меня с ног до головы, словно на рентгене, а затем Шакалов вынес вердикт:

– Нет, – мужчина захлопнул ноутбук, отложил его в сторону и быстрым шагом направился к выходу. Я уже было подумала, что он возвращается к своему «посту» у палаты, но тот открыл дверь и, повернувшись ко мне в проходе, требовательно пробормотал: – Сколько мне тебя еще ждать?

Не понимая, что происходит, но не желая больше и минуты видеть пугающие белые стены и стерильную до ужаса обстановку палаты, я накинула халат и посеменила за ним.

Вместо города мы пришли в местный парк. Стоит признаться, больницы на Сейшелах очень отличаются от тех, что на родине. Собственно, как и окружающие их парки.

Идеальные каменные аллеи, зеленые газоны, всевозможные деревья и цветы, а также маленькие фонтаны за каждым углом. Долгую неделю, не выходя на улицу, я переживала за детей и боялась навредить им, а теперь свежий воздух буквально будил сознание. Я глотала его жадно, не в силах скрыть счастливую улыбку.

– Почему ты улыбаешься? – голос прозвучал неожиданно низко и близко. Сидя на фонтане, я вытянула палец вперед, и на него села бабочка. Момент показался мне настолько трогательным, что из глаз хлынули слезы. Но голос Шакалова заставил вздрогнуть, бабочка улетела, а мне пришлось обернуться, чтобы вернуться в реальность.

– Уже не важно, – ноги сами поднялись, неся меня дальше по парку, в нетерпении увидеть, что же там, за следующим поворотом. Густо высаженные туи делали парк немного похожим лабиринт. В нем нельзя было потеряться, а вот спрятаться – легко.

Но Кирилл одернул меня за руку, заставляя замереть на месте, а затем просто обошёл, чтобы смотреть прямо в глаза. Странно, но я впервые заметила седину на его висках, глубокую морщину между бровей и складку у губ. Уверена, этого не было совсем недавно… Как так?

– Я хочу знать, Черничка, – требовательно произнес он, отчеканивая по слогам: – О чем ты думала, когда улыбалась?

Зажмурившись, я прикусила губу и решила не провоцировать скандал. Кому он нужен после всего, что было пережито?

– В тот момент… В ту крохотную секунду мне показалось, что моя жизнь идеальна. Я молода, здорова, беременна двумя детками… Светит солнце, нет войны, и знаешь… Не важно! Это все гормоны. Доктор говорил, что такое бывает, – к глазам подкатились слезы, поэтому фразу я закончить все же не смогла. Не хватило решимости и внутренних сил. Напротив меня стоял мужчина, огромный, как скала, сносящий своей энергетикой все на своем пути. Он явно не лучшая кандидатура для откровений…

– А потом ты увидела меня, и жизнь снова перестала казаться тебе розовой и радужной, да, Черничка? – скрипя зубами, протянул Шакалов, и я вздрогнула, понимая, что он дословно процитировал мои мысли. Нужно было что-то ответить, но язык словно онемел, тело парализовало, а одна слеза все же скатилась по щеке. Его руки некрепко сжали мои плечи, словно стараясь удержать на месте, хотя бежать я и не собиралась, когда он нагнулся до моего роста, чтобы слишком громко отчеканить: – Я делаю все, что хочешь, Черничка. Все. Неделю даже не разговариваю с тобой, чтобы ты остыла. Почему каждый гребаный раз, когда наши взгляды встречаются, ты смотришь на меня так, словно на твоих глазах я расчленил ребенка?!

– Я никогда не смогу полюбить тебя, Кирилл. Что бы ты не делал и как бы не старался… Я из той семьи, где даже похотливый взгляд на девушку мог привести к разводу. Из той, где повышение голоса вело к серьезному разговору, а постель – это что-то святое. Мужчина холит и лелеет свою девушку, а она за это дарит ему всю себя, счастье, спокойствие и уют, – руки тряслись, но я все же нашла в себе силы осторожно оттолкнуть мужчину и сделать шаг назад, чтобы сказать то, что он так ждал от меня. Возможно, не сейчас, но желание было написано у него на лице. – Я никогда не смогу простить тебя, а значит, и полюбить. Возможно только после смерти…

Шакалов продолжал молчать, глядя на меня. Его взгляд был пустым, лицо ничего не выражало, а тело замерло, словно статуя. Я не могла разгадать его… Был ли он зол, обижен, планировал ли месть или очередное наказание… Не знаю! Но одно я осознала четко: его энергетика снова становится черной, а мое желание сбежать – непреодолимым.