– А как узнать, когда уступить, а когда нет, когда отказаться, а когда пойти на встречу? Это ведь сложно.

– А ты слушай свое сердце, не дай ему стать глухим.

Учитель задумался, откуда-то появилось острое чувство голода, и тут он вспомнил, что давно не ел.

– У тебя нет тут ничего поесть?

– Есть. – Махмуд встал из-за стола и вышел из комнаты, вскоре он вернулся с тарелкой, наполненной разными сладостями, и положил на стол. Учитель взял кусок халвы и надкусил.

– Совсем даже невкусно, – сказал он, – тут нет ничего другого?

– Не забывай, здесь другой мир, – ответил, усмехнувшись, Махмуд, – и вообще, тебе надо назад…

– Есть пульс! Дышит, – сказал кто-то, и через мутную пелену учитель разглядел увидел склонившихся над ним людей в медицинских масках.

– Уф-ф-ф, – сказал один из них, – я уже думал, все! Давайте его в палату и подключите контрольную аппаратуру. Постепенно он приходил в себя, вспоминая, что неделю назад лег в эту клинику, где ему должны были сделать операцию. Через полчаса его перевезли в свою палату, и врач, который ставил ему капельницу, рассказывал медсестре о том, что учитель родился в рубашке и редко кто после одиннадцати минут клинической смерти приходит в сознание, а тут прямо случай для медицинского журнала, затем проверил датчики на запястьях и на груди, поцокал языком, потрогав заживавшие шрамы на груди, и ушел. Он огляделся, заметил, что в палате еще несколько коек с больными подключенными к медицинской аппаратуре. Ему хотелось есть, и когда пришла медсестра с теплым куриным бульоном, в котором совершенно не было соли, и в который в другое время добавил бы хотя бы щепотку, прежде чем приступить к еде, он тем не менее с удовольствием съел все и заснул.

Утром во время обхода его лечащий врач отметил заметное улучшение состояния пациента и обещал учителю, что если все так будет идти и дальше, то через пару недель его можно будет выписать домой. И добавил: «А ты счастливчик, в рубашке родился. Мало того, что мы удалили полтора метра кишок, перенес клиническую смерть, а теперь выздоравливаешь с опережением графика».

– Домой? – подумал учитель. – Был бы он у меня, наверное, раньше выписался бы, но мне в принципе некуда идти и не к кому. – Но, чтобы не смущать врача, поблагодарил его за квалифицированно проведенную операцию.

«Человек без имени» долго не мог прийти в себя от того, что его вот так просто освободили. Когда майор вывел его на улицу и показал направление куда идти, он все еще думал, что это провокация, решил, что его просто вывели и пристрелят, как за попытку к бегству. Было уже очень поздно, вдоль улицы, на которую его вывез майор, тускло горели фонари уличного освещения, не видно было даже редких прохожих, загулявших по какой-то причине или задержавшихся в гостях, с моря дул порывистый ветер и, поеживаясь от холода, он ясно осознал, что это свобода, и не верил свое удаче, понимая, что майор мог его пристрелить, и не выводя за ворота тюрьмы; от мыслей его отвлек майор:

– Эй ты, – обратился он к бывшему заключенному, – смотри сюда, – и, порывшись в нагрудном кармане, достал мятую тысячерублевую купюру, и протянув, сказал: – на, тебе на такси хватит.

– А где учитель? – спросил он в ответ.

– Зачем он тебе? Он в безопасности, и вообще держись от него подальше, и вообще ты остался в живых благодаря ему. – Бывай!

Сказав это, майор сел в машину и уехал, даже не пожелав доброго пути хотя бы для приличия, обдав его теплым воздухом нагретого мотора, перемешанного с запахами моторного масла и бензина. Когда машина скрылась за поворотом, он медленно побрел в направлении, указанном майором. Раны на ноге уже затянулись и почти не напоминали о себе, но он, зная, что не желательно давать нагрузку на незажившие мышцы, неторопливо брел вдоль обочины, стараясь беречь силы. Через какое-то время его обогнала маршрутка, и водитель, притормозив возле него, бодро сообщил ему: «Двадцать рублей до автостанции, едешь?» – «Давай», – ответил он, и через полчаса уже сидел в придорожном кафе возле автостанции, внимательно изучая меню, прикидывая свой бюджет из девятисот восьмидесяти рублей и сопоставляя его с открывающимися при этом возможностями. Наконец, он сделал выбор, который объективировался в кассовый чек на сумму около двухсот сорока рублей. Заплатив деньги и подождав, пока официант принесет еду, он стал думать о том, как быть дальше. Он еще раз оглядел помещение кафе, посетителей, несмотря на раннее время, было много, какой-то мужик сидевший за дальним столиком с двумя закутанными в платки женщинами показался ему знакомым, но он не мог вспомнить, кто это и где его раньше видел, затем, решив, что это ему показалось, вновь углубился в размышления. Вернуться к своим было бы глупо, думал он, дважды судьба такого подарка не преподнесет, идти к близким родственникам – опасно, могут донести, если не они, то соседи уж точно. И тогда – пиши пропало. Оставаться на автостанции тоже риск, и причем серьезный, за то время, пока он здесь, уже дважды прошел наряд милиции. Глаз у них наметанный, и сразу определят, что больше двух-трех часов без дела околачивающийся на автостанции человек либо вор-карманник, либо еще какой правонарушитель, и неминуемо подойдут с расспросами, а у него ни документов, ни денег, чтобы откупиться. Вскоре официант принес на подносе еду и, расставив все на столе, ушел, забрав чаевые – целых двадцать рублей. И человек вновь погрузился в раздумья.

– Который час? – оторвавшись от раздумий, спросил он официанта.

– Шесть тридцать, – ответил тот, удивленно посмотрев на него.

Поняв, что сплоховал, и понимая, что надо что-то сказать, ведь сегодня почти не встретишь человека без мобильника, если конечно, он не глубокий старец, он, улыбнувшись, сообщил он официанту: «Батарейка села».

– А-а-а, – понимающе протянул тот и побежал с подносом дальше.

Наконец, он вспомнил своего дальнего родственника, который жил на окраине города и, если старик еще жив, думал он, то у него можно некоторое время перекантоваться. Выходя из кафе, он спросил у официанта, как проехать на улицу Юных Пионеров, тот ему объяснил, что надо перейти дорогу и сесть на маршрутное такси номер пять или семь, а там уже водитель высадит, где надо. Он вышел из кафе и, перейдя дорогу по пешеходному переходу, встал у края проезжей части и поднял руку, когда увидел приближающуюся маршрутку с табличкой «семь» на лобовом стекле. Заплатив водителю, он попросил его остановить, когда будут проезжать улицу Юных пионеров, и поудобнее устроился на сидении за спиной водителя. Из дрёмы его вывел зычный голос водителя: «Кто просил Юных пионеров?» – «Я», ответил он и, поблагодарив водителя, вышел из маршрутки. Заметив табличку на стене углового дома, он пошел вверх по улице, свернул в переулок и вскоре оказался у нужного дома. Ветхий забор из шлакоблоков, облепленный вьюнком, придававшем забору некоторую респектабельность, и высокая, потемневшая от времени грубо сколоченная дверь из сибирской лиственницы давали некоторую надежду, что за те двенадцать лет, что он тут не был, ничего не изменилось, и хозяева по-прежнему те же, и что он не зря проделал этот путь. Нажав на кнопку звонка, он стал ждать. Где-то во дворе залаяла собака и через пару минут кто-то подошел к двери с другой стороны и спросил: «Кого надо?»

– Рассвет Али здесь живет? – с надеждой, что со стариком ничего не случилось, и он по-прежнему жив, спросил Арс.

– Да, здесь, а кто это?

– Это я, Арсен, сын Халила.

Дверь открылась, и он увидел своего дальнего родственника, которого не видел очень давно. Старику было, наверное, уже под восемьдесят, но выглядел он несколько моложе своего возраста, был худощавого, крепкого на вид телосложения, и только морщины, беспощадно избороздившие его лицо, словно паутина времени, сотканная самой жизнью, выдавали возраст хозяина дома. Ему хотелось извиниться перед ним, попросить прощения за то, что давно не захаживал, придумать что-нибудь, что правдоподобно объясняло бы его появление, но тот, не дав ничего ему сказать, показал рукой во двор в сторону дома и сказал: «проходи». Пока они шли по вымощенной диким камнем тропинке, ведущей к крыльцу, он внимательно осмотрел двор. «Как в аптеке, – подумал он, – вот что значит старая закалка», – было видно, что хозяин тратит уйму своего времени для ухода за клумбами и небольшого парника, где через полупрозрачную толстую пленку виднелась какая-то зелень. Они прошли двор, и на крыльце он увидел немецкую овчарку, нерешительно остановился и, глядя на собаку, спросил хозяина дома: