Алексей Мельников

Переплыть реку

Переправа, переправа Берег левый, берег правый... Александр Твардовский.

Явственно я видел только веревку, свисающую с рюкзака впереди идущего. Сразу возникла картинка из учебника физики Соловьева - с приложением векторов сил и арабской вязью вместо формул раскачивается физический маятник. Скрипучие вековые сосны и прочие деревья, ростом и рангом поменьше, окружают нашу тропу с утра, а мы в ногу ступаем на мокрые от росы иголки и прячем глаза от злых солнечных языков, изредка прорывающихся сквозь всевозможную древесину. Нас всего четверо и мы все разные. Впереди идущий - великий стратег нашей группы по имени Сережа. Он составлял план компании, он видел кроки, нарисованные рукой Павла. Он был уверен, что Павел жив и что мы его непременно найдем. Однако нездоровое самолюбие и кретиническая потребность к самоутверждению мелькали в его взоре, когда он докладывал нам диспозицию. А может быть, это мне только показалось. Мне иногда кажется бог весть что. Опять же Павел наш друг и, можно сказать, учитель. Поэтому мы все поддержали Сережу. Склон становился круче, стали попадаться обширные россыпи замшелых камней. Это значит, что мы выбираемся на гряду. По Сережиному плану за грядой должен быть спуск к реке, через которую Паша переправился и пропал. Или не переправился. Я этого не мог понять - дважды переправиться, а на третий исчезнуть. Паша в первый раз переправился выше по течению при наличии густого тумана, сказал нам Сережа на разборе диспозиции. Поэтому он заметил лодочника только на обратном пути, о чем имеется краткое упоминание в Пашиных записках, сказал Сережа. Паша увидел лодочника с этой вот гряды, - он ткнул пальцем в карту, - после того как переправился обратно. Но мы пойдем сразу к переправе, сказал Сережа твердо и мы не стали спорить. Но все это было странно. На официальной карте реки не было, просто долина, да и тревожное в этом что-то было, не нравилось мне что-то. Зачем Паша пошел туда снова - это раз, почему так скуден сведениями его отчет о первом путешествии - это два, и почему он ходил туда один - это три. Почему он вообще ходил один? "Территории" начитался? Николенька разделяет мои опасения, но поддавшись естественному для него оптимизму, а точнее, пофигизму, он беспечно бьет меня по плечу, имея при этом бравый вид. Он поворачивается ко мне спиной и уходит, насвистывая что-то неопределенно веселое, а мне слышится стук челюстей, душераздирающие крики и видится пламя адских костров. К черту, думаю я, пытаясь восстановить душевное равновесие. Но это так тяжело. Колюне, например, это ничего не стоит. Он по натуре такой. Легкий на подъем, неразборчивый в знакомствах и связях, но, тем не менее очень внимательно и бережно относится к своим желаниям и комфортному их исполнению. Давеча, в поезде, он обеспечил нас ужином из рук строгой и неуступчивой проводницы, а сам, напротив, получил от нее не только ужин. Причем Николя считал, что дал ей гораздо больше, чем она ему. "... Вы, несомненно, сделали счастливой ее саму и всю ее семью..." Горбун а ля Жан Маре, которого только могила и исправит. В нашем строю он идет вторым и если чуть-чуть наклониться в сторону, то можно увидеть синий рюкзак его и твердо ступающие ноги, затянутые в технический капрон. Мне стали приходить в голову странные мысли и я присел на камень отдохнуть и успокоиться. Никто не заметил моей отлучки из строя да и ладно - на гребне они сделают привал. Не следовало мне сейчас курить, но сил не было и я закурил с наслаждением. Какого черта, подумал я раздраженно, как я втянулся в такое дело. Почти безнадежное дело. Ну ясно, все таки Павел был моим другом. А может он и есть. А может... А может я за тем и тащусь по тропе от бугра к бугру, что бы разобраться... Разобраться, что для меня значит Павел и что для меня значат ребята. Хорошо. Ладно... Но я никак не могу отделаться от мысли, что, к примеру, Сережа реализует свое стремление к лидерству. Упорство, настойчивость, желание во что бы то ни стало достичь и все такое прочее... Твердый, как паровой молот, взор... Звон кинжала о точильный камень в голосе... Хруст черепов под тяжелыми десантными башмаками... Да нет же, что ты, прекрати, это просто мелкие камни... Сигарета обожгла мне пальцы, а наверху Ольга уже звала меня, крича изо всех сил. Может, именно так кричит горилла. Не знаю... Мне пришлось встать и догонять ребят. Сейчас я получу взбучку за свою задержку. От Ольги... По ее мнению, я всегда опаздывал. Я опаздывал на автобусы, электрички и поезда дальнего следования. С особым удовольствием я опаздывал на поезда скорые и почтово-багажные. На самолеты и другие виды транспорта. Я опаздывал на учебу, свидания, рауты и суаре, с цветами и без оных. В конце концов, я должен был опоздать на собственное бракосочетание. Ради шутки, это совсем не плохо. Но лучше опоздать на свою собственную смерть. И вот, изящной формы нежная женская ручка превратилась в могучую направляющую длань. Из жалости... Я нахожусь в предчувствии того, что скоро она мне скажет "Горе мое..." Хотелось бы понять, почему она со мной. Или я с ней. Я выбрался на гряду, и, к удивлению и радости своей, не был замечен командой. Команда вперила взоры в долину, шепотом ругаясь и вырывая друг у друга бинокль. Поток фотонов серебрил неширокую воду в долине, до нее было часа два пути. Я услышал слово "лодочник" и понял, что Павел не ошибся и Сережа не ошибся и что мы уже практически прибыли на место наших поисков. Ребята возбужденно тыкали пальцами в долину, узнавая места, помеченные на Пашином кроке, и восторг пылал у них в очах. Зря я о них плохо думал. Неправильно это, ущербно как-то. Они вон рады нашей маленькой удаче, а у меня только что в голове бродили злые мысли, как привидения в замке Моррисвиль. Не все так ужасно, нет, не все... Тут Ольга ненароком оглянулась, скользнула по мне взглядом... - Ах, это ты, горе мое... Иди сюда, смотри. - Она протянула мне бинокль. Злость и раздражение вновь обрели былую силу. Не зря я так думал... И не стоит надеяться, что мое раздражение - это результат физических трудностей и отсутствия комфортабельных удобств. "... - А из удобств что есть в номере? Окно. " Я увидел ветхие мостки и возле них лодку с высоко задранным носом и низкими бортами. На средней банке сидел кто-то в сером плаще с капюшоном, надетым на голову. Плащ скорее походил на тогу. Или на рясу монаха-доминиканца. - На карте этой реки нет. Я так и думал. Я же говорил. На карте просто низина. Я знал, что будет по моему. То есть, по Пашиному. - Сережа ликовал. - Пошли, пошли скорее. Он схватил свой рюкзак, точным движением швырнул его за спину, и почти бегом двинулся вниз по склону, в долину, на ходу просовывая руки в лямки. Скоро его брезентовые штаны замелькали среди деревьев. До переправы мы долетели как на крыльях. Неширокая пойма была свободна от леса и кустарника, а долина вдруг превратилась в глубокую котловину, окруженную каменистыми хребтами. Река прорезала в этих хребтах узкое ущелье и только в месте переправы горы не поступали близко к воде. Все было не так, как сверху... И течение реки было спокойным, отнюдь не быстрым. Все не так... Между тем, солнце било нещадно и нужно было торопиться. - Здравствуйте, - сказал Сережа, - Вы не перевезете нас на ту сторону? Старик молчал, не поворачиваясь к нам лицом. - Мы можем заплатить... На это старик приглашающе махнул рукой, и я увидел его длинную седую бороду и морщинистую кисть с резко обозначенными вздувшимися венами. Лица не удалось разглядеть, словно и не было его, словно борода росла от самых глаз. А глаза где? Их тоже нет? Опять эти фантазии... Мы расселись на банках. Старик, натужно оттолкнувшись веслом от мостков и неожиданно легко развернув лодку, начал размеренно и неспешно грести. Он смешно наискось подгибал ноги под низкую банку. На ногах его были плетеные сандалии, а низ его тоги был мокрый от воды, скопившейся на дне лодки. Из-под капюшона тянуло холодным равнодушием и еще чем-то жутким. Я старался держать себя в руках. - Как вас зовут, дедушка? - спросил я. Чтобы не молчать. Старик посмотрел на меня. Это был не взгляд, а сильный жесткий удар, порыв ледяного ветра. Это были не глаза, а две черные дыры во вселенную иного порядка. Зарябила водная гладь, из ущелья вырвался туман, мгновенно заполнил пространство, скрыв от нас солнце, берега и все, все, все... Лодка уткнулась в песчаную отмель. Сережа выпрыгнул и подтянул ее к берегу, принял рюкзаки, галантно подал руку Ольге и мы очутились на берегу. Не знаю кто как, а я, кажется, испытал облегчение. Старик завозился на носу, стараясь оттолкнуться от берега. - Спасибо. - Сказал Сережа. Он подошел со стороны левого борта и положил деньги на среднюю банку. Вернувшись к нам, он спросил: - Как называется эта река, дедушка? Старик наконец-то справился со своей задачей. Усевшись на банку и не глядя, не пересчитывая запихав деньги за пазуху, он стал разворачивать лодку по курсу. Сережа всем своим видом показывал, что ожидает ответ. Николя прикуривал сигарету, а Ольга уже шла куда-то вдоль берега. Я глядел на старика и думал, что опять случилась какая-то дрянь и нас обвели вокруг пальца. А кому и зачем это нужно, нам не понять никогда... Тут вдруг старик ощерился, открывая гнилые зубы и хрипло, скрипуче произнес: - Стикс, ребятки... - и силуэт его растаял в тумане.