Мощенные булыжником улицы Нью-Йорка украсились флагами. Ратуша скрылась под праздничными плакатами, огромные портреты Гумбольдта загораживали целые фасады. В празднике участвовали даже проплывавшие по Гудзону корабли, расцветившиеся гирляндами. Утром тысячи людей проследовали за десятью оркестрами по Бродвею от Бауэри до Центрального парка, отдавая должное человеку, чью славу, как написала на своей первой странице New York Times, не могла присвоить себе ни одна страна{29}. Днем в Центральном парке собралось 25 000 человек, слушавших речи, сопровождавшие открытие бронзового бюста Гумбольдта. Вечером, когда стемнело, по улицам, под разноцветными китайскими фонариками, прошла факельная процессия из 15 000 участников.

Один из ораторов предложил представить его «стоящим на вершине Анд», выше которых парил его могучий разум{30}. Во всех речах по всему миру подчеркивалось, что Гумбольдт прозрел «внутреннюю взаимосвязь» всех явлений природы{31}. В Бостоне Эмерсон сказал городским вельможам, что Гумбольдт был «одним из тех чудес света»{32}. Его слава, писали в лондонской Daily News, была «в некотором роде тесно связана с самой вселенной»{33}. В Германии были праздники в Кёльне, Гамбурге, Дрездене, Франкфурте и множестве других городов{34}. Самые бурные немецкие чествования были в Берлине, родном городе Гумбольдта{35}: там, несмотря на проливной дождь, собралось 80 000 человек. Власти распорядились закрыть в тот день все учреждения и правительственные службы. Ливень и порывы холодного ветра не мешали выступлениям и массовым песнопениям, не утихавшим несколько часов.

Идеи Александра фон Гумбольдта, ныне почти забытые за пределами академической среды, все еще формируют наше мышление. Его книги пылятся в библиотеках, зато его имя звучит повсюду: от течения Гумбольдта у берегов Чили и Перу до десятков памятников, парков и горных хребтов в Южной Америке, включая Сьерра-Гумбольдт в Мексике и пик Гумбольдта в Венесуэле{36}. В его честь назван город в Аргентине, река в Бразилии, гейзер в Эквадоре, залив в Колумбии[1].

В Гренландии есть мыс и ледник Гумбольдта, горы Гумбольдта мы находим на картах Северного Китая, Южной Африки, Новой Зеландии, Антарктиды, реки и водопады Гумбольдт – в Тасмании и в Новой Зеландии, парки его имени есть в Германии, по Парижу пролегает улица Александра фон Гумбольдта. В одной Северной Америке именем Гумбольдта названы четыре округа, тринадцать городов, горы, заливы, озера и одна река; в Калифорнии есть природный парк Гумбольдт-Редвудс, в Чикаго и в Буффало – парки Гумбольдта. Когда Конституционный совет решал в 1860-е гг., как назвать нынешний штат Неваду, он чуть не стал Гумбольдтом{37}. Имя Гумбольдта носят около 300 растений и более 100 животных, в том числе калифорнийская лилия Гумбольдта (Lilium humboldtii), южноамериканский пингвин Гумбольдта (Spheniscus humboldti) и свирепый хищник – шестифутовый кальмар Гумбольдта (Dosidicus gigas), которого можно встретить в водах течения Гумбольдта в Тихом океане. Он увековечен в названиях шести минералов – от гумбольдтита до гумбольдтина, а одна из областей на Луне называется Mare Humboldtianum. В честь Гумбольдта названо больше мест, чем в честь кого-либо еще{38}.

Экологи всех мастей и писатели-натуралисты черпают мысли из наследия Гумбольдта, пусть большинство и неосознанно. «Безмолвная весна» Рейчел Карсон основана на гумбольдтовской концепции взаимосвязанности, знаменитая «гипотеза Геи» Джеймса Лавлока – Земли как живого организма – имеет ряд примечательных сходств с трудами Гумбольдта. Описывая Землю как «естественное целое, оживленное и движимое внутренними силами»{39}, Гумбольдт более чем на 150 лет предвосхитил идеи Лавлока. Свою книгу, предлагавшую новую концепцию, он назвал «Космос», отбросив первый вариант – «Гайя»{40}.

Мы сформированы прошлым. Николай Коперник указал наше место во Вселенной, Исаак Ньютон объяснил законы природы, Томас Джефферсон определил понятия свободы и демократии, Чарльз Дарвин доказал, что все виды происходят от общих предков. Эти идеи определяют нашу связь с окружающим миром.

Гумбольдт подарил нам нынешнее представление о самой природе. По иронии судьбы его взгляды стали настолько очевидными, что большинство из нас забыло о человеке, который впервые их высказал. Эта книга – попытка исследовать гумбольдтовскую концепцию природы и жизнь этого удивительного человека. Путешествие по миру привело меня в архивы Калифорнии, Берлина и Кембриджа. Я проштудировала тысячи писем; в Йене я видела развалины «анатомической башни», где Гумбольдт неделями препарировал животных; на вершине вулкана Анстисана в Эквадоре, на высоте 12 000 футов, под парящей в небе четверкой кондоров, в окружении диких лошадей, я нашла остатки хижины, где Гумбольдт переночевал в марте 1802 г.

В Кито я держала в руках подлинный испанский паспорт Гумбольдта – тот самый, с которым он странствовал по Южной Америке. В Берлине я поняла наконец, как он мыслил; для этого пришлось открыть ящики с его заметками – тысячами бумаг, записок, колонок цифр. Ближе к дому, в Британской библиотеке в Лондоне, я неделями читала книги Гумбольдта – те, что держал рядом со своим гамаком на «Бигле» Дарвин. Они испещрены карандашными пометками Дарвина. Чтение этих книг сродни подслушиванию беседы Дарвина и Гумбольдта.

В венесуэльских джунглях мне не давали уснуть крики обезьян-ревунов, на Манхэттене, куда я приехала для ознакомления с кое-какими документами в Нью-Йоркской публичной библиотеке, я сидела без электричества во время урагана «Сэнди». Я восхищалась замком X в. в деревушке Пьобези под Турином, где в начале 1860-х гг. Джордж Перкинс Марш писал «Человека и природу» – книгу, вдохновленную идеями Гумбольдта, которая послужила началом американского природоохранного движения. Я бродила вокруг Уолденского пруда, воспетого Торо, по глубокому свежевыпавшему снегу, а в Йосемитском парке вспоминала мысль Джона Мьюра о том, что «чистейший путь во Вселенную пролегает через лесную чащобу»{41}.

Самым волнующим моментом стало для меня восхождение на Чимборасо, вершину, сыгравшую важнейшую роль в мировосприятии Гумбольдта. Я медленно карабкалась вверх по голому склону, судорожно ловя ртом воздух – до того разреженный, что на каждый шаг уходила, казалось, вечность; ноги налились свинцом и стали чужими. Восхищение Гумбольдтом росло с каждым шагом. Он взошел на Чимборасо с раненой ногой (и, конечно, не в таких удобных и прочных ботинках, как у меня), нагруженный приборами, притом что постоянно останавливался для замеров.

Результатом исследований, созерцания пейзажей, изучения писем и дневников стала эта книга, целью которой было вернуть Гумбольдту принадлежащее ему по праву почетное место в пантеоне природы и науки и понять, почему мы, живущие в XXI в., воспринимаем мир природы именно так, а не иначе.

Александр фон Гумбольдт появился на свет 14 сентября 1769 г. в состоятельной семье прусских аристократов, зимовавшей в Берлине, а на лето выезжавшей в семейное имение Тегель – небольшой замок в десяти милях к северо-востоку от города{42}. Его отец, Александр Георг фон Гумбольдт, был армейским офицером и камергером прусского двора, пользовался доверием будущего короля Фридриха Вильгельма II. Мать Александра, Мария Елизавета, была дочерью богатого фабриканта, принесшей в семью деньги и земли. Фамилия Гумбольдт пользовалась в Берлине уважением, будущий король был даже крестным отцом Александра{43}. Но привилегированное воспитание не сделало детство Александра и его старшего брата Вильгельма менее несчастным{44}. Братья рано лишились отца, в котором души не чаяли, а мать не проявляла к сыновьям сильной нежности. В отличие от отца, внимательного и полного дружелюбия, мать была холодной и отстраненной. Вместо материнского тепла она постаралась дать сыновьям наилучшее образование. Роль их наставников по очереди исполняли мыслители Просвещения, прививавшие воспитанникам любовь к истине, свободе и знаниям{45}.