Ни одна из стрел не задела Бальдра.
— По крайней мере, теперь у парня развеялись последние сомнения относительно того, как сильно его любят сородичи, — с холодным смешком изрек Локи. — Отличное представление, благодарю. Редко когда такое увидишь.
Хермод решительно сорвался с места и быстрым шагом направился вдоль ограждающих лент, угрожающе рявкая на разгоряченную толпу:
— А ну, прекратили! Позабавились — и будет! Прах вас раздери, во имя всех богов, это же Бальдр, а не тролль какой приблудный! Опустить луки, я кому сказал!..
Потрясенный Бальдр на подгибающихся ногах шагнул прочь от мишени. Он всегда догадывался, что асы по природе своей жестоки, но ему не приходило в голову, что их жестокость может обернуться против него, одного из своих, сына Одина. Им выпала возможность пострелять по сородичу, и они радостно и сполна ей воспользовались. Нет, прочь отсюда, бежать как можно скорее! Как он мог столько лет быть таким слепцом? Что ж, спасибо, сегодня они открыли ему глаза. Он порвет свою золотую цепь. Никто не сможет его догнать и вернуть обратно в клетку.
— Эй, Фенрир, ты чего затаился в сторонке? — радостно вопящий и едва сохраняющий прямостоячее положение ван с клочковатой рыжей бородой, похоже, был из свитских Фрейра. — Разве не тебе суждено прикончить всех нас? Вот и начни прямо сейчас, а-ха-ха! Давай, выстрели по нему!
Фенрир молча приподнял верхнюю губу, явив блестящие клыки. Весельчак не унимался:
— Да будет тебе, волчара. Я у тебя в трактире столько эля выпил и столько золота оставил, а ты теперь на меня рычишь? Стрельни по нему, видишь, ему от этого не горячо, ни холодно! Один выстрел, что, от тебя убудет?
Развеселившееся сборище поддержало рыжего крикуна, настойчиво требуя от Фенрира выстрелить, да поскорей, пока Бальдр не удрал с поля. Оборотень скосился на родню. Сигюн замахала руками: нет, нельзя! Рататоск заморгала в растерянности: ей подобное развлечение было не по душе, но ведь Бальдр теперь под защитой могучих чар, что ему один-единственный выстрел…
— У вас тут нигде не завалялись стрелы на охоты для птиц? — лениво осведомился Локи. Оставшийся за старшего подручный Хермода с готовностью брякнул на стол колчан тисненой кожи, высыпав из него легкие стрелы с тупыми шаровидными наконечниками твердого дерева, предназначенными для того, чтобы оглушать дичь, оставляя ее в живых. Локи сцапал первую попавшуюся, перебросив ее волкодлаку:
— Стреляй уже, а то ведь не угомонятся и не отвяжутся. Толпа — это ненасытное чудовище, охочее до зрелищ. Пусть даже толпа из благородных асиров и асиний.
Фенрир раздраженно ощерился. Приложил стрелу к тетиве, натянул лук и выстрелил, не особенно заботясь о том, чтобы поразить цель.
По странному стечению обстоятельств, волкодлак попал. На удивление метко, угодив тупой стрелой Бальдру прямо в висок. Тот мгновение постоял, вскинув руку перед собой, словно в нелепой попытке защититься. Качнулся, завалился набок и мешковато упал в вытоптанную множеством рук траву.
Упал и больше не шевелился.
— Я не… — ошарашенно пробормотал Фенрир. — Эдакой стрелой даже воробья не пришибить, что это с ним?..
— Дай сюда! — молния, сверкнувшая во взгляде Локи, могла разить не хуже той, что призывал Тор. Локи всегда славился умением быстро соображать и здраво оценивать ситуацию. Вот и сейчас он рывком выхватил у волкодлака злосчастный лук, прошипев в лицо Фенриру: — Исчезни, быстро. Ты не брал лук в руки, ты ни в кого не стрелял, запомни это!
— А?..
Ничего не понимавшая, но на опыте познавшая, что лучше следовать распоряжениям Локи, чем с ним спорить или выспрашивать, что к чему, Рататоск мертвой хваткой вцепилась в окаменевшее плечо оборотня. Миг — и двое зверей исчезли, шмыгнув в толпу и растворившись среди десятков сотен ног.
Замершее тягучей каплей смолы в полете время сорвалось с места. Бальдр лежал там, где упал, к нему со всех ног мчался Хермод, над толпой пролетел тягучий, нарастающий стон — казалось, в ужасе стенала сама земля, стены и башни Асгарда, его леса и сверкающие хрусталем реки. Воздух над ярмаркой пронзила серебряная вспышка, Тор выхватил из воздуха прилетевший молот, но разить было некого, все произошло прямо перед его глазами. Рассыпанные стрелы все еще лежали горками на столе, и Локи стоял с изогнутым луком в руках, а Сигюн прижимала ладони ко рту, открытому в немом вопле, и невидяще смотрела на них.
Хермод грохнулся на колени рядом с Бальдром, яростно затряс младшего из братьев Одинссонов. Взвыл раненым зверем, запрокинув голову к небу, требуя ответа:
— Кто? Кто это сделал?.. Чье черное сердце мне вырвать?..
— И что самое обидное, в кои веки я действительно ни в чем не повинен, — Локи взглянул на оцепеневшую подругу, грустно улыбнулся. — Вот оно каково, быть любимцем удачи. Сигюн, ступай в усадьбу. Все обойдется. Иди, иди. Я пока еще в силах постоять за себя.
— Нет, — упрямо замотала головой маленькая асинья.
— Да, — неожиданно мягко перебил ее Тор. — Леди Сигюн, вам не нужно тут оставаться. Эй, — Громовержец огляделся, ища знакомые лица, увидел пробивающуюся к нему сквозь толпу Сиф в сопровождении пары валькирий. — Сиф. Тебя-то мне и надо. Проводите леди Сигюн домой. Одна нога здесь — другая там.
Сиф молча отсалютовала мужу, ловко подхватила Сигюн под руку.
— Пойдем-ка отсюда, пока не началось. В сторону, расступись, дайте дорогу! Я с вами, моя госпожа, так что бояться нечего.
— Я и не боюсь, — сухим, как треск ломающегося над пучиной льда, отозвалась Сигюн. — Чего мне… чего нам теперь бояться?
Эпилог в Хельхейме.
Больно не было. Просто разом сделалось как-то не по себе, ноги подкосились, и он упал. Увидев прямо перед глазами порыжелые травинки, огромные, точно стволы столетних корабельных сосен на побережье Ванахейма. Они слегка раскачивались, уплывали, затмеваясь наползающим со всех сторон туманом — а может, дымом тысяч и тысяч погребальных костров. Бальдр вздрогнул, как вздрагивает засыпающий, которому мнится, что он оступился на незамеченной ступеньке. Матушка объясняла: так входишь в чертоги сновидений и прорицаний, всматриваясь в призрачные, неверные картины будущего и прошлого.
Марево сгустилось, наливаясь непроглядной чернотой, но Бальдр упрямо не закрывал глаз. С удивлением вопрошая себя, неужто он и впрямь умер? Но ведь он не может скончаться от банального удара стрелой. Оружие не властно над ним. Либо же заклинатели допустили где-то роковую ошибку. Чего-то не учли. О чем-то забыли.
Слегка развиднелось. Мир наполнился тусклым серебристым сиянием, медленно перемещавшимся с место на место. Если сосредоточиться, можно было разглядеть массивную деревянную балку, украшенную резьбой, каменный выступ ступеньки, инкрустированный полированной костью, изящно выгнутый золотой подлокотник высоко стоящего кресла и свисающий край пушистой шкуры. Но стоило отвести взгляд, как предметы обстановки неудержимо расплывались, пропадали, теряясь в мутной волглой серости.
Бальдр попытался сесть. Тело слушалось, но руки и ноги казались непривычно легкими, словно парящими в воздухе, и такой же опустошенной, безмысленной была голова. Бальдр осторожно повел глазами влево-вправо. Похоже, он находился в огромном зале с низкими потолками, чей дальний конец тонул в клубах серой мглы, и сидел у подножия каменного ступенчатого возвышения. Допустим, он и впрямь угодил в Хельхейм. Что тогда это может быть — дворец Хель или просто какие-то чертоги в ее владениях?
— Кто входит в мой дом? — низкий, хрипловатый, напрочь лишенный интонаций голос. Принадлежащий женщине. Высокой женщине на золотом троне, сидевшей прямо и гордо, королеве отлетевших душ. Его мечте во плоти. Которая не узнала его. Неужто госпоже Нифльхель не ведомы имена тех, кто пересекает мост над мертвыми водами Гьёлль, попадая в пределы ее владений? Или… или перед ней все равны, и она ни для кого не делает исключений?
— Я Бальдр… Бальдр Одинссон, — Бальдр не признал собственного голоса, ставшего каким-то вялым и сиплым, как будто великанская рука пережала ему горло. — Я Бальдр. Ты… ты забыла меня?
