— Это не тюрьма. Здесь вас лечат.

— Без разницы. Федералы выковыряли меня из Клунги, припаяли кучу обвинений. И теперь я уже месяц нахожусь под следствием… — он раздраженно глянул в сторону, — и под капельницей.

— Меня зовут Ори Авемис. И я, — она на мгновение осеклась, так как следующее слово застряло в горле, как кость, — знакома с Вирибисом.

По непроницаемой турианской маске было не понятно, как влияют слова Авемис на турианца. Мужчина лишь глянул в сторону окна, но, когда заговорил, вновь уставился на Ори.

— Мой сын погиб. — Его голос не дрогнул ни на одном слове.

— Вы знаете, что это не так. Нет ни одного официального подтверждения, что он погиб. Мы были вместе в лагере перед тем, как сепаратисты устроили беспорядки и подожгли склады с медикаментами.

— Значит, тебе лучше известно, что произошло с моим сыном.

— Это не совсем так. Иначе я не пришла бы к вам.

— Хах! Кажется, я понял. Сейчас так работает контртеррористическая служба? Присылает на допрос маленьких детей? Это что, новый метод давить на жалость?

— Я также, как и вы, хочу знать, что произошло с Вирибисом.

— Чтобы его потом арестовали?

— Я хочу знать, что с ним. И, в случае, если ему нужна моя помощь, оказать её.

— А ты не похожа на оборванцев, с которыми он дружил. И вряд ли ты из Пустошей. У тебя на пластинах написано, что ты не из бедных. Чего ты хочешь от меня и моего сына, девчонка?

— Я хочу знать, где сейчас находится Вирибис!

Последние слова вырвались вместе с горечью от мыслей, что она навсегда потеряла возможность увидеться с другом. Она надрывно вдохнула, кое-как переборов желание расплакаться. Каринирис молчал и внимательно смотрел на девушку, которая при всей кажущейся уверенности и неюношеской твердости, с трудом сдерживала себя, чтобы не расклеиться. Турианец прекрасно видел это в её глазах, по-детски добрых и наивных.

— Ты надеешься, что он жив, и что я знаю, где он скрывается? Иначе, зачем тебе надо было сюда приходить.

— Я искала его среди погибших в лагере. Я искала его среди отправленных после погрома в другие лагеря. Я искала его среди подозреваемых в погроме. Я искала его везде, где могла. И у меня остались лишь вы и…

Ори опустила взгляд, понимая, что, если Каринирис старший не врёт, то оставалась самая трудная и, скорее всего, невыполнимая цель.

— …и контртеррористическая служба.

— Этого я боялся.

— Что это значит?

— Ты сама понимаешь, раз в собственных поисках оставила этот вариант напоследок. Уж лучше умереть, чем попасть в застенки к этим стервятникам. Они служат Иерархии в постоянной готовности к войне и усмирению населения любыми методами. Что им какой-то юнец из гетто? Они его замучают до смерти, пока он не расскажет хоть что-нибудь про местных террористов, про тех, кто за один день превратил Валлум в руины.

В сердце что-то оборвалось. Ори до последнего надеялась, что Каринирис знает, где скрывается его сын. Она надеялась, что друг просто сбежал из лагеря, воспользовавшись общей неразберихой. Ведь перед ним маячила не самая лучшая перспектива добровольно отправиться на допрос к военным или в полицию. Приитусы — семейная пара, борцы за свободу подростков из бедных районов Валлума, не успели вовремя наладить диалог с власть имущими, а ожидание могло закончиться для Вирибиса скверным образом. Поэтому он подвергся сиюминутному порыву, когда услышал звуки тревоги в лагере, и бросился прочь. Добрался до дома в районе Клунги, а когда за его отцом пришла полиция, смог от них скрыться, коря себя за то, что не смог вытащить старика из рук служителей правопорядка. Каждый день в течение месяца Ори начинала с этих мыслей. Она надеялась. И теперь надежда разбилась о реальность, как хрупкое стекло.

— Нигде нет точных сведений о задержанных по подозрению в связях с террористами, уничтожившими Валлум, — обреченно вздохнула Ори.

— И не будет. Тех, кто не переживет допросы, спишут на теракт и беспорядки по городу и в лагерях. Проведут показательный суд над кучкой голодранцев, которые ничего не делали кроме выкрикивания лозунгов против власти Таэтруса. А тех, кто поважнее, будут мариновать в допросных камерах, пока все соки не выжмут, пока не узнают про каждую ниточку и всех кукловодов, которые за эти ниточки дергали. Возможно, что особо везучих тайно помилуют в обмен на рыбу покрупнее. Но Вирибис не выкрикивал лозунгов, а лидеров сепаратистов даже в глаза не видел. Поэтому вряд ли он всё ещё…

Каринирис отвернулся. По тому как утихал его голос, Ори поняла, что мужчина был также, как и она, полон горя от мыслей о судьбе Вирибиса. Он не врал о том, что ему не было известно, где сейчас мог находиться его сын. И от этой правды становилось невыносимо тошно. Ори была не готова мириться с безысходностью, но другого варианта она не видела. Даже её отец, будучи действующим военным, вряд ли мог повлиять на контртеррористическую службу и вообще иметь доступ к сведениям о её работе. Тем более, интерес к судьбе подозреваемого в связях с террористами, мог раз и навсегда вычеркнуть фамилию Авемис из списка законопослушных граждан Иерархии. Этого Ори никак не желала. Она долго не могла отделаться от тревоги за судьбу отца после вранья в лагере о том, что Вирибис приходился ей братом. Но судьба подарила Авемисам шанс избавиться от подозрений, вместе с этим вписав имя Вирибиса в длинные списки без вести пропавших.

— Почему ты ищешь моего сына? — Наконец спросил Каринирис.

— Я обязана ему собственной жизнью. Когда произошел взрыв, мы находились на подземной парковке в торговом центре. И если бы не Вирибис, эта парковка стала бы моей могилой. Я была без сознания, когда он нашел меня. Не смотря на свои травмы, он мне помог. И не сдался даже тогда, когда казалось, что мы ни за что не найдем выход наружу.

Ори показалось, что взгляд Каринириса посветлел. Но мужчина не знал, что стоило говорить, во что верить и на что надеяться.

— И он очень переживал за вас, — из глаз Ори покатились первые слезинки.

Мандибулы на лице Каринириса внезапно дрогнули. Он, глядя на плачущую девушку, был не в силах скрывать собственные эмоции.

— Спасибо, что пришла и рассказала всё. Для меня было важно узнать, что мой сын не превратился в ублюдка… Из-за меня. Из-за моей неспособности вырастить и воспитать настоящего турианца. Я… хочу, чтобы он был жив. Мне большего не надо.

— Что я могу для вас сделать?

— Уже ничего, Ори Авемис. Я и Вирибис обречены. Единственное полезное, что ты можешь сделать — забыть о нашей семье. И полезно это будет прежде всего для тебя. Для нас ты сделала больше, чем кто-либо мог ожидать. Но всему есть предел. Тебе опасно находиться даже здесь. Как тебя вообще сюда пропустили?

— Вы даже не представляете сколько у вашего сына друзей из не-оборванцев. И мы хотим его найти. И хотим, чтобы к нему, как и к многим другим подросткам из неблагополучных районов Валлума, отнеслись по справедливости, а не смотрели на них как на потенциальных преступников, только по той причине, что они родились и живут в гетто.

Глаза Каринириса стали влажными.

— Ты же понимаешь, что это невозможно?

— Невозможно было то, что я и Вирибис выберемся живыми из бетонной западни. Невозможным было не утонуть в потоке воды, грязи и обломков от разрушенных мостов и зданий. Невозможным казалось то, что я вновь увижу родителей. Но сейчас я здесь и говорю с вами. И мне кажется, что невозможное прекратило для меня существовать. Неужели спасти Вирибиса невозможно? Я не хочу в это верить и сделаю всё, что смогу.