Баба Маня обожала нас, единственных, ни с кем не сравниваемых внуков. Ее бордовые петушки на палочках были самыми вкусными леденцами, потому что она делала их для меня и Гоши, мы просили ее:

– Бабушка, снег идет, уже можно петушки готовить.

Она сама расщепляла дощечку, подстругивала каждую палочку, доставала с кухонной полки форму на два петушка, варила сироп и несла с улицы таз со снегом для охлаждения. Это был такой сказочный процесс для детского умишки, не похожий на простые, порой неряшливые готовки бабы Нюси.

И мы с Гошей тоже оценивали двух бабушек, и чаша весов для бабы Мани была больше и глубже. Из нее торчали игрушки, вороха книг, на первых и последних чистых двух страницах которых она разрешала рисовать, джемпера новые и с заштопанными ею локтями, вязаные носки, варежки, вкуснятина жареная, печеная, плавающий в баллоне под марлечкой чайный гриб, и наверху, на всем этом богатстве в ореоле добра и заботы стояло красное яблоко-копилка, размером с человечью голову, полное железных рублей».

Светлячком вспыхнуло воспоминание – полувзрослая Саша считала подружкой бабу Маню, и как десерт, раскладывала секреты и вопросы из еще неограненной и незакаленной своей души за чайными разговорами. Бабушкины наставления были похожи на то воздушное пирожное, которое она принесла давно-давно в коричневом игрушечном тазике, сделав внучке двойной подарок – никогда больше не встреченный вкус сладости и вещица для кукол.

А вот книжный шкаф – водораздел между чистой святой водой и замутненным озером, переходящим в болото. В двадцать один год Саша поняла, что нужно приобрести два шкафа – для одежды и для книг. Однажды предзимним ветреным вечером, когда подмигивала лампочка от перепадов напряжения и Анатолий прилепился спиной к печке, Саша, сидя за столом, на котором стояла посредине сковорода подсолнечных семечек, решила задать важный, как ей казалось, вопрос:

– Па, может, давай купим мебель? У меня книг собралось, и вещи по стульям да по углам кучами лежат.

– Тебе надо, ты и покупай, – равнодушно ответил Анатолий, тупо глядя на сковороду.

Дочь не ожидала такое услышать, и это притом, что она выбрала специально этот вечер, редкий в году, когда отец был трезвый. Зря, выходит, надеялась, что подхватят ее умную мысль: улучшить обстановку к возвращению Гоши из Армии. Сашу заело: «Ах, так! Ну и куплю», – решила она.

Денег на обе вещи не хватало, но чтобы одним разом привезти их в автофургоне, Саша попросила взаймы сто рублей у бабы Мани. Бабушка безрадостно дала деньги, и вроде бы нормально разговаривала, но мысли ее, казалось, ушли в катакомбы и там заблудились.

Через два месяца внучка принесла долг, но баба Маня так же безрадостно отказалась от денег. Саша настаивала на возврате, но бабуля упорствовала. Ситуация по мнению Саши получилась туманная, потому что у помощи должно быть доброе лицо.

И раньше внучка старалась не посещать бабушку с пустыми руками, теперь же объем и качество гостинцев были другими. Баба Маня при виде вкусненького вспыхивала, как спичка, но как спичка и быстро потухала. Для какого-то своего вида задавала она несколько вопросов, а реакция на ответы стала у нее настолько философской, что была похожа на банальное равнодушие: «Ну и ладно… Ну и ничего… Всё бывает…», – и так далее. Она вертела головой, чтобы не смотреть в глаза, барабанила пальцами по столу или раскачивала ногой. Конечно, у Саши возникало желание уйти, чтобы не мешать жаждущему пустоты одиночеству.

– Не знаю, что с ней творится? – удивлялась Валентина, – была человек, как человек, не то, что эта (подразумевалась свекровь).

Постепенно слово мамка – «была у мамки», «обедали с мамкой», – заменилось словом та.

– Представляешь, что та учудила! Прихожу, а она все гобеленовые ткани мои себе в расход пустила: застелила диваны и полы устлала. Экономила, экономила… Лучше бы продала. Говорю ей: мам, оно же чужое, вдруг не будет хватать, я бы этой тканью перекрыла. Ей хоть бы хны. Господи! Навязались на мою голову…

Процесс дичания, начавшийся по подсчетам Саши со шкафа, медленно полз. Как будто в голове у бабушки теперь был преданный, но неисправный хронометр, который отстукивал перекошенные мысли.

– Это, наверное, шизофрения, – говорила Саша брату, который под предлогом занятости не заходил к бабушке, – откуда подозрительность? Мы же ее не обманывали. Принесла ей новые деньги, мама сказала, что сто рублей у нее уж точно есть – три дня назад она ей приносила долг, и баба Маня сидит дома. Говорит – нет никаких денег, мол, откуда им взяться. Но ведь пропадут же! Обмен денег в стране, хорошо мне на фабрике дали зарплату новыми. В сберкассе ажиотаж. Уходи. Нет денег и всё.

Исчезали кое-какие вещи, бабуля не хотела давать толковые ответы, а рассказывала сказочки. Не раз Валентина пожалела, что отнесла матери излишки тканей, которые она боялась хранить дома, но которые могла бы продать знакомым мужа или обменять на деревенские продукты. Если бы приходили воры, то стали бы они уносить метровую куклу в украинском костюме и пригрязненного медведя – Сашины подарки за отличную учебу в первом и во втором классе? Воры бы взяли алюминиевую посуду, продукты, ну и тряпки, какие получше. А насчет пропажи стиральной машины бабушку так занесло в фантазиях, что Валентина несколько дней была под впечатлением:

– Хоть караул кричи, – сделав свои большие карие глаза еще больше, говорила она дочери, – вижу, нет стиралки. Куда делась? Говорит – не знаю. Да как же не знаю, это же не иголка; потом – а я ее выбросила. С какой стати выбрасывать почти новую вещь? И тут она сморозила, мол, пришли братья как-то ночью и забрали. Чего? – говорю, – это один полковник милиции, ветеран войны, у которого пенсия персональная, и другой, пусть победнее, но так еще работает, шабашки делает и также пенсию получает, и они стали бы являться к тебе ночью за стиральной машиной? Ты хоть говори, да не заговаривайся. Взяла меня и выгнала. Вот вредитель.

– Была хорошая бабушка, а теперь «плохишка».

– Во-во, да обидно как! Моя машинка барахлит, а у тебя вообще нету.

Последнее крупное разногласие с бабой Маней получилось у Саши из-за угля. Получая ежегодно бесплатных шесть тонн угля, бабушка скопила угольный запас на несколько лет, и вот решила она отблагодарить Сашу угольным пайком за то, что внучка на протяжении многих лет дважды в год относила нужные документы в контору общепита. Саша, узнав от матери о благом намерении, не купила уголь летом по более низкой цене и поджидала подарок. Уже забрезжили холода, но угля не было. Валентина после нескольких дней расспросов узнала о продаже матерью пайка водителю, который привез уголь. Испытывая стыд за корысть матери, Валентина боялась сказать правду Саше, но холода наступали, пришлось выставлять правду, похожую на шкодливого двоечника.

– Да ладно. Куплю сама, – спокойно ответила Саша.

– Ну, слава Богу! Я не знала, как тебе сказать.

– Неужели ты думала, что я побегу, как склочница, и буду ругаться?

Внучка действительно смотрела на ситуацию философски и не подпустила обиду, которая крутилась рядом и кривым ротиком говорила: «Имею право».

Саша лучше бабушки и матери знала сроки подачи документов на получение угля, поэтому по привычке пришла к бабе Мане после смерти Валентины за бумагами, но получила отказ:

– У меня угля много, – заявила бабуля.

– Дело в том, что тебя вычеркнут из списков, подумают, будто ты умерла. Продай опять свой уголь, будут лишние деньги.

– Ничего не надо мне.

Сашу начинала пробирать кислота раздражения изнутри, но она очень старалась быть вежливой:

– Это неразумно. Если дают уголь, ты жива и, может быть, будешь жить сто лет, то зачем доводить ситуацию до крайности, когда придется доказывать, что ты не медный котелок.

– У меня много угля, а документы я не дам, – убежденно и с улыбочкой юродивого ответила бабушка.