– О, два брата-акробата! Слышь, Никит, а у твоего братана елдак-то будь здоров! С таким только на фашиста ходить! – захохотал. Громкий голос в горячем пространстве потерял сочные обертона, сделался рассохшимся и глухим. Гапон собрал в горсти своё дряблое хозяйство и пропел: – Жду я Маню возле фермы, очень нравлюсь Мане я! Подарю ей много спермы!.. И чуть-чуть внимания!..
Похихикали зашедшие вслед за Гапоном Румянцев и Шайхуллин. На них были одинаковые войлочные шапки, делающие их похожими на прелюбодействующих друг с другом пастушков.
– Шевелите костылями, хлопцы! – прикрикнул Гапон. – Дверь закрывайте! – зачерпнул ковшиком из бадьи, плеснул на зашипевшие камни. – Напустили холоду!..
Я старался не пялиться на его культю, однако ж не выдержал. Кожа её, утрамбованная, заправленная внутрь, запунцовела от жары, а в лунке поблёскивала тошнотворно похожая на сукровицу набежавшая капля пота.
– Ты куда, Никит? – разочарованно потянул Гапон. – Уже, что ль?
Я, пользуясь моментом, вышел вслед за братом. Пока я остужал разгорячённое тело под душем, появился экипированный веником Валера – тяжёлый, весь из оплывшего мяса, с татуированной синей мутью на плече, и принялся что-то выговаривать Никите.
Я прикрутил кран и в наступившей тишине услышал окончание негромкой фразы, произнесённой с какой-то безжалостной добротой:
– …по-моему, всё. Мултанчик конкретно скис. Может, ну его, Никит?
– Нет, – брат упрямо помотал головой. – Не гоношись, щас всё отыграем…
Валера почесал затылок и, похлёстывая себя веником, ушёл париться. Никита быстро ополоснулся холодной водой – до меня долетели ледяные, колючие брызги. Подмигнул и спросил, как у меня настроение. На хрящеватых мочках его повисли, переливаясь, две одинаковых капли, похожие на бриллиантовые серёжки. Я ответил, что отлично.
Вразвалочку прошлёпал кривоносый Шелконогов – жилистый, поджарый. Встал под душ. Издали мне показалось, что по его предплечьям и животу заструилась грязь, но через секунду я понял, что это просто шевелится от воды космато-чёрная шерсть. Никита перекинулся с ним парой слов и удалился в трапезную.
Я же решил поискать туалет, нашёл и столкнулся там нос к носу с Мултановским, который выходил из тесной кабинки. Банный халат его распахнулся на груди, и наружу торчал седой клок, карикатурно напоминающий суворовский хохолок на голове. После Мултановского скверно пахло, и освежитель, распыляющий дух синтетического яблока, не заглушал вонь, а только оттенял её.
Я собирался вернуться за стол, но на глаза мне попалась ещё одна стеклянная дверь. За ней оказалось что-то вроде сауны, но совсем другого толка – там клубился пар и было, скорее, тепло и влажно, чем жарко. На пояснительной листовке, приклеенной снаружи на дверное стекло, сообщалось, что “Хаммам, или турецкая баня, издавна славится…”.
Дальше я не читал, просто зашёл. Присел на мокрую полку, облицованную мелкой разноцветной плиткой. Медленный, щекочущий пот заструился по спине, груди, лицу. И такие же неспешные мысли потекли в моей размякшей голове. Я думал, что всё идёт хорошо, жизнь моя день ото дня налаживается, есть работа и деньги. Старший брат пользуется уважением и относится ко мне лучше, чем я того заслуживаю…
Я глянул через стекло на электронные часы, мигающие красными цифрами. Оказывается, пролетели десять минут. Я подумал, что в следующий заход опять приду сюда, а не в парную.
Все, кроме жаропрочного Валеры, собрались за столом. Мултановский втолковывал позёвывающему Румянцеву:
– Не труповозка, как вы выразились, а служба эвакуации умерших. И мы как раз не против, если данную услугу гражданскому населению оказывают коммерческие структуры. За примерами далеко ходить не надо, – он кивнул на захмелевшего Шелконогова. – Мы замечательно сотрудничаем с нашими коллегами из “Мемориал-авто”, и никаких проблем с конкуренцией нет…
А Шелконогов обращался к обоим сразу – Мултановскому и Румянцеву:
– Я с чего начинал в девяносто седьмом… На собственные средства приобрел “буханочку” и бусик ПАЗ в качестве катафалка…
– “Буханочку”? – переспросил Румянцев. – Сленг такой? Типа возим не покойников, а хлеб?
– Ну нет же! – Шелконогов вытаращился на Румянцева. – “Уазик-452”! Их ещё в народе “таблетками” называют!..
– Димон, – Гапон расплылся в презрительной улыбке. – Это ж старьё, вчерашний день!..
– Старьё, бля?! – оскорбился за “буханочку” Шелконогов. – А то, что там полный привод и проходимость?! Я из таких ебеней покойников вывозил! В ноябре по раздолбанному тракторами полю!..
Я, помня наставления Никиты, молчал и хмуро позыркивал из-под бровей.
– Володь! – неожиданно обратился ко мне Гапон. – Не в службу, а в дружбу, мотнись к чурбанчику, попроси, чтоб принесли ещё сырную тарелочку, солёную, два рыбных ассорти и два мясных…
– О! И вискарика ещё не помешало бы! – бойко подключился Чернаков. – “Блэк Лэйбл”! – Но заметил, какую мину при этом скорчил Мултановский: – Что такое, Андрей Викторович? Всего одну-то раздавили!
– Положим, не одну, а две, – желчно уточнил Мултановский. – Но кто ж вам считает?
Подразумевалось, что весь банкет за его счёт, и он заранее досадовал на непомерные расходы.
– Всё в порядке, Серёг, – сказал Чернакову Никита. – Бери чё хочешь, по-любому чек раскидаем на всех.
Мултановский с нескрываемой благодарностью посмотрел на Никиту.
Брат наклонился к моему уху:
– Ты не обязан для кого-то ходить, спрашивать, понял?..
А Гапон словно бы позабыл о просьбе. Травил очередной анекдот:
– Пьяный заходит в автобус: “А погодка-то заебись!” – пассажиры молчат. Он: “Солнышко-то как светит!” – все молчат. Пьяный: “Ну, раз никого нет, тогда поссу!”
Одиноко похихикал услужливый Шайхуллин и отправился за новой порцией еды и алкоголя.
– Если мы сравним с ситуацией по Москве, – напряжённо произнёс Мултановский, – то там на пушечный выстрел не подпускают к кладбищам частников. Они имеют право только на определённые, спорные виды услуг или торговлю сопутствующим материалом…
– Ну, там своя история, – повёл плечиком Румянцев.
Гапон для увесистости сердито рявкнул:
– Ты, Андрей Викторович, просто вцепился в свой МУП, как вошь за кожух! Времена изменились!..
– Закон, – продолжил вкрадчивый Румянцев, – предусматривает компромиссные формы управления. Кладбищенским оператором может быть как муниципальное учреждение, так и предприятие любой другой организационно-правовой формы. Для развития похоронного рынка нам представляется перспективным разделить комплекс ритуальных услуг. Хотя бы в качестве эксперимента передать часть – подчёркиваю, часть – административных функций…
– Однажды скрестили кибернетику и математику, – вмешался Никита. – Получилась кибенематика!
Трескуче засмеялся Шелконогов. Гапон недовольно зыркнул на Никиту:
– Братан, вот сейчас мешаешь…
Вернувшийся из парной Валера вроде как дружески обрушил увесистые руки-клешни на вялые плечи сразу просевшего под их тяжестью Румянцева.
А Никита передразнил Гапона:
– Из-за печки выполз гусь: “Не мешайте, я ебусь!”
Румянцев сбился с мысли и замолчал. В этот момент вкатился официант, толкая перед собой дребезжащий сервировочный столик. Выгрузил бутылки.
Чернаков, получив свой виски, осведомился:
– Валерк, тебе налить? Не?.. Аркадий? – обратился к Гапону. – Плеснуть?
– Передай, сам налью, – вальяжно ответил Гапон.
Никита сказал нарочито громко:
– Ты, Аркаш, прям дед из частушки… В Эрмитаже как-то дед делал сам себе минет! Возле каждого холста сам себя имел в уста!
Взвыл, словно его ошпарили, Чернаков; Шелконогов прыснул на стол недавним содержимым рюмки. Загоготал, мотая головой, Валерка. Даже хмурый Мултановский позволил себе какие-то скрипучие сардонические звуки, напоминающие смех. Похрюкивал, утирая рыжие слёзы, веснушчатый Пенушкин. Я не сразу понял, что сам хохочу. По части зубоскальства Никита явно не уступал Гапону. Тот побагровел, но быстро совладал с гневом, глотнул воздуху и натужно заухал.
