– Знаешь, Володька, может, они и не помешали бы, линзы, – сказал Никита. – Но в мастерской пыль столбом, цемент этот.

– Нужно очки защитные надевать, – сказала Алина. – Линзы – оптимальное решение.

Никита озорно глянул на Алину и, пританцовывая головой, спел:

– Как за меня матушка всё просила Яхву!.. – Потянулся губами к её щеке. – Всё поклоны била! Целовала Ге!.. Ксаграмму… Выпала, ой дорога нахуй…

Но Алина в этот раз не развеселилась, а поморщилась:

– Никит, придумай что-то новое. И вообще, валите уже! Надоели…

Ничуть не обескураженный Никита чмокнул Алину, потом резко, как затвор, двинул дверной засов. Я кивнул и сказал предельно равнодушно:

– Ну, давай, до вечера… – и сразу отвернулся, шагнул вслед за идущим через тамбур Никитой.

На солнце подмокшие панельки смотрелись не так пасмурно. Да и весь микрорайон казался знакомым, почти родным: серые, как мыши, пятиэтажки, деревца в облетевшей ржавчине, такие же рыжие газоны с кочками жухлой травы. Небо было прозрачным и синим, а медленные облака напоминали гигантские кроличьи хвосты.

Мы выехали из дворов на длинную улицу, прямую, словно взлётная полоса. Людей не было, как и встречных машин, разве что пронеслась пятнистая от грязи фура, и по одной из обочин мелькнула разорённая легковушка – железный остов без колёс и стёкол.

– Просёк, о чём у нас разговор шёл? – спросил Никита.

– Какой разговор? – я отвлёкся от дорожного пейзажа и посмотрел на брата. – С кем?

– Ну, Алинка в коридоре читала, а я, типа, не въезжал. Только я, как ты догадываешься, всё охуенно понимаю, лучше многих…

– Что за доклад?

– Алинка второй год пашет в местной администрации… УВБ – управление внешнего благоустройства. Помощник начальника управления и секретарь. Главный там Кудя, Кудашев Юрий Соломонович… Х-хе, – Никита хмыкнул, – он вообще-то Семёнович, но, блять, хватка в натуре, как у Соломоновича. Ну, и ебальник, честно говоря, тоже. Он по совместительству замглавы администрации – не последний в городе человек. Под УВБ кроме благоустройства находится и ритуалка, в смысле, все вопросы по организации похоронных услуг, эвакуация трупов. Врубаешься, сколько бабла там крутится? Содержание и санитарный контроль кладбищ, ремонт, реконструкция… Это для Куды Алинка доклад сочинила, а он где-то перед прессой его с умным видом зачитает…

Я слушал Никиту вполуха. Суть проблемы я уловил, и хоть слово “откат” не прозвучало, было ясно, что речь идёт о мелкой коррупционной схеме, судя по всему, даже не подсудной.

– Я просто давно не ведусь на тёрки про взаимную выгоду. У них в администрации все такие, – Никита поморщился. – Ебём друг дружку и деньги в кружку. Они просто свой процент со всех городских похоронных бизнесов иметь хотят, а делают вид, что пришли с одолжением. Только это им выгодно, а мне нет. Но категорично отказываться нельзя, потому что тупо начнут мешать. Рычаги у них имеются: налоговая, пожарные, санитарный надзор…

Подъехали к круговому перекрёстку. В центре его голой клумбы возвышался постамент с Т-34 ядовито-бирюзового цвета, будто танк окатили зелёнкой. Местами сквозь свежую покраску пробивался старый защитный оттенок, от чего танк выглядел больным и каким-то лишайным.

– Ну вот, блять, как это? – возмутился Никита. – Дороги убогие, танк нормально покрасить не могут! Благоустроители, ёпт!..

Никита свернул в небольшую, подсобного вида улочку, состоящую из тянущихся блочных заборов, технических малоэтажных построек, с тетрисом разрухи на облицованных белой плиткой стенах.

– Вот тут и находимся, – сказал Никита. – Улица Супруна. Видишь, быстро доехали. От дома если идти, минут пятнадцать максимум…

– А для посетителей не далековато? – спросил я. – Как клиентура добирается?

– Нормально, – успокоил Никита. – Маршрутка рядом бегает. А следующая остановка, между прочим, кладбище – то, которое Новое. Хотя оно относительно новое, с середины восьмидесятых открыли. Но ты прав, Володька, нужна контора в центре, хотя люди по-любому приедут сюда посмотреть, пощупать…

Мы остановились перед железными, окрашенными в облезло-голубой цвет воротами. Одна створка была открыта. Никита вылез из машины, толкнул, с силой потянул за собой вторую. Понукаемая створка взяла неожиданно высокую и пронзительно-ржавую ноту.

Он заехал, а я прошёл внутрь через основной вход, похожий на двухметровый саркофаг – бетонная полуарка и две ступеньки. На двери висела большая табличка “ООО «РЕКВИЕМ»”, и чуть помельче: “Изготовление всех видов памятников”.

Первым бросалось в глаза маленькое кладбище, состоящее из образцов Никитиной продукции. Выставочный фальшивый погост на три или больше десятка надгробий компактно расположился вдоль забора примерно на сотке дворовой земли: всевозможные виды стел – прямоугольные, усечённой треугольной формы, овальные, похожие на чёрные зеркала трюмо, кресты, скорбящие фигуры, цветники, цоколи…

Могилы выстроились в два или три ряда между прижатой к забору одноэтажной постройкой и навесом на железных сваях. Там стояли синяя тонированная “девятка”, белый “гольф” тройка с жёваным крылом и новенькая красная “мазда”.

Справа от навеса находился гаражный бокс, возрастное кирпичное сооружение с двумя въездами. Правые ворота были приоткрыты, одну половинку подпирала гидравлическая тележка с деревянным поддоном на оббитых вилах.

Ямы и выбоины в асфальте были присыпаны гравием. На бетонированной заплатке радужными павлиньими перьями переливались подтёки бензина. Первый же порыв ветра бросил мне под ноги мутные лохмотья полиэтилена, испачканные цементным раствором. Окружили знакомые запахи – солярка, битум, сырой, с отхожим душком песок, окислившееся железо.

– В бытовке, – Никита указал на сплюснутый одноэтажный домик, – думали офис сделать, но сам видишь, выглядит несолидно. Там щас Фаргат живёт… – Никита набрал в лёгкие воздуха и заорал: – Фаргат! Где шароёбишься?!

На крик с отчаянным лаем из ниоткуда выкатился кудлатый, беспородный пёс.

– Вот я! – ответили за нашими спинами. – Ворота закрываю…

Фаргат предсказуемо оказался азиатом, но без ярко выраженного востока. Он больше походил на обрусевшего индейца – взрослый человек с кротким, подростковым выражением лица. На стороже были чёрный пуховик, капюшон которого он накинул на голову, и синяя строительная роба.

Фаргат чуть слышно отдал какой-то шипящий пастуший приказ, и пёс, вмиг угомонившись, потрусил прочь.

– Я услышал… Вы подъехали, – проговорил Фаргат с мягким базарным акцентом. – Пошёл закрыть.

Он и дальше говорил короткими, из двух-трёх слов, предложениями, наверное, чтобы не напутать со смыслом.

– Добрый день… Никита Сергеевич…

– Фаргат, хуле грязь повсюду? – Никита с недовольной миной сначала шаркнул по полиэтилену, затем поддел его ботинком. – Свинарник развели! Люди придут, что подумают?

Фаргат наклонился, подобрал полиэтилен и скомкал.

– Всё чисто! Вчера убирал! – и показал на чёрные мусорные мешки, стоящие рядком возле торца бытовки.

– Ну, так ещё подмети! Нужно каждый раз задание давать? Сам не можешь догадаться? Что, блять, за советский менталитет?! Вон, – кивнул на плиты выставочного кладбища, – опять хуйня эта белая повыступала, памятники как обдроченные выглядят или будто птицы обосрали. Тряпку бы взял и вытер!

– Это высол, – мягко пояснил Фаргат. – Как убрать?

– Ка́ком кверху! Очистителем! – Никита повернулся ко мне. – Вот так и работаем, Володька! Прикинь, он и собаку испортил, нихуя уже по-русски не понимает, только узбекский. Ты его как зовёшь, Фаргат?

– Мечкай, – ласково сказал Фаргат. – Потому что кушать любит…

– А это брат мой младший, – Никита указал на меня. – Владимир Сергеевич. Будет вам пиздянок давать, чтоб не волынили! Понял?

– Понял, – Фаргат улыбнулся уже персонально мне. – Здравствуйте.

Я кивнул ему и пожал протянутую руку.