– Ух ты. Ладно. И сколько же стоят похороны в наше время? – спросила Пегги.
– По-разному бывает. В среднем – около четырех тысяч фунтов. Но если умерший не оставил наследства или у него нет родственников, готовых заплатить за похороны, тогда, согласно закону, расходы на похороны обязан, по закону, взять на себя муниципалитет. Без затей, ничего лишнего – ни надгробий, ни цветов, ни отдельного места, – получается около тысячи.
– Ясно. – Пегги натянула перчатки. – И часто такое случается?
– К сожалению, нередко. В последние лет пять число похорон за общественный счет возросло на двенадцать процентов. Люди все чаще уходят в одиночестве, так что нам работы хватает.
Пегги поежилась.
– Извини, – сказал Эндрю. – Да, тема невеселая.
– Нет, просто это выражение – уходят… Знаю, его используют, чтобы смягчить удар, но все равно… не знаю… звучит как-то мелко, легковесно.
– Согласен. Я и сам нечасто им пользуюсь. Но иногда люди предпочитают описывать это именно так.
Пегги пощелкала костяшками пальцев.
– Все в порядке. Меня шокировать трудно. Минут пять продержусь, а там могу и ноги сделать.
Судя по просочившемуся из-за двери запаху, такой вариант не исключался. И что тогда делать Эндрю? Бежать за ней?
– Коронер рассказал что-нибудь об этом бедолаге? – спросила Пегги.
– Соседи заметили, что его давно не видно, и позвонили в полицию. Те приехали, взломали дверь и обнаружили труп. Умер в гостиной, пролежал не один день, так что тело находилось не в самом лучшем состоянии.
Пэгги тронула пальцем сережку на правом ухе.
– Это надо понимать, что там… – Она поморщилась.
– Боюсь, так оно и есть. Проветрится не сразу, и… это трудно объяснить, но… в общем, запах очень специфический.
Пэгги немного побледнела.
– И вот тут нам на помощь приходит… – быстро вступил Эндрю, поднимая флакон с лосьоном после бритья и принимая вид рекламного агента. Он встряхнул бутылочку, щедро полил на внутреннюю сторону своей маски, потом сделал то же самое с другой маской, которую коллега тут же и повязала, накрыв нос и рот.
– Не уверена, что Пако Рабан имел в виду именно такое его использование, – послышался приглушенный голос Пегги.
На этот раз Эндрю улыбнулся уже по-настоящему и по глазам Пегги понял, что она улыбается в ответ.
– За годы работы я многое опробовал, но убедился, что нужный эффект дают только дорогие средства. – Он достал из сумки конверт, а из конверта вытряхнул ключ. – Войду первым и быстренько осмотрюсь, ладно?
– Делай как знаешь.
Уже вставив ключ в замок, Эндрю, как обычно, напомнил себе, для чего он здесь и что вести себя нужно с максимальным уважением к последнему прижизненному приюту покойного независимо от состояния этого самого приюта.
Эндрю ни в коей мере не был человеком набожным, но старался делать свою работу так, как если бы умерший наблюдал за ним. В данном случае, не желая причинять Пегги лишних неудобств – ей и без того уже было не по себе, – Эндрю ограничился исполнением маленького ритуала: выключил звук в телефоне и осторожно притворил за собой дверь.
Эндрю был рад, что сумел сдержаться, когда Пегги спросила о запахе. Знал, что пережитое в ближайшие минуты изменит ее навсегда. Потому что – и эту истину Эндрю постиг сам – вдохнувший запах смерти уже никогда от него не избавится. Однажды, вскоре после своей первой инспекции, он, проходя по путепроводу, уловил тот самый запах разложения, который почувствовал в доме. Повернувшись, Эндрю увидел между листьями и мусором ленту полицейского ограждения. Ему до сих пор становилось не по себе при мысли о том, как четко он настроен на смерть.
Понять из маленькой прихожей, в каком состоянии квартира, было трудно. На основании собственного опыта Эндрю делил все квартиры на две категории: безукоризненно чистые – ни пылинки, ни паутинки, все на месте – и безнадежно запущенные. Первые огорчали его куда больше, чем вторые. Поверить в то, что умершие больше всего на свете заботились о порядке в доме, было бы слишком просто. Скорее они как будто знали, что, когда умрут, их найдет чужой, незнакомый человек, и не могли оставить после себя беспорядок. В этом смысле они казались Эндрю яркими представителями той части человечества, которые с утра берутся за уборку. Конечно, во всем этом присутствовало определенное достоинство, но у Эндрю разрывалось сердце при мысли о том, что для некоторых мгновения после смерти важнее времени, оставшегося для жизни. А вот хаос, беспорядок и грязь никогда не действовали на него угнетающе. Может быть, умершие просто не могли должным образом присмотреть за собой в свои последние дни, но Эндрю нравилось думать, что они просто презирали условности. Если никто не потрудился оказаться рядом и позаботиться о них, то им-то самим зачем стараться? Невозможно соскользнуть в сон, когда хохочешь в голос, представляя, как какой-нибудь остолоп из муниципалитета поскальзывается на мокром полу в ванной.
Дверь в небольшую гостиную пришлось толкать плечом, что уже указывало на бо́льшую вероятность второго варианта. Так оно и оказалось – запах ударил с концентрированной силой, как будто специально избрал своей целью его нос. Обычно Эндрю старался по мере возможности воздерживаться от применения освежителя воздуха, но здесь ничего другого не оставалось – иначе он просто не смог бы задержаться в комнате даже на минуту. Он щедро попрыскал по углам, но основной удар приберег для середины гостиной, куда пришлось пробираться через разбросанные вещи. Было бы неплохо открыть закоптившееся от грязи окно, но ключ под руку не попадался. На полу валялись хозяйственные сумки с пустыми пакетиками и банками из-под безалкогольных напитков. В одном углу лежала кучка одежды, в другом – газеты и письма, преимущественно неоткрытые. В центре комнаты стоял зеленый складной стул с банками колы в каждом чашкодержателе и телевизор, водруженный на стопку телефонных справочников и готовый вот-вот свалиться на пол. Интересно, не заполучил ли бедняга Эрик растяжение шейных мышц, глядя на наклонившийся экран? Перед стулом лежала перевернутая чашка с приготовленным в микроволновке и рассыпавшимся желтоватым рисом. Похоже, здесь все и случилось. Эндрю уже собрался приступить к делу и начать с почты, когда вспомнил про Пегги.
– Как оно там? – спросила она, когда он вышел из квартиры.
– Довольно грязно и запах далеко не… идеальный. Если хочешь, можешь подождать на улице.
– Нет. – Пегги сжала и разжала кулаки. – Если в первый раз не смогу перебороть себя, то уже никогда не получится.
Она прошла за ним в гостиную и даже не выказала признаков слабости, только, судя по побелевшим костяшкам пальцев, покрепче прижала маску к лицу.
Комнату осмотрели вместе.
– Странно, – пробормотала сквозь маску Пегги. – Здесь чувствуется что-то такое… не знаю… какая-то статичность. Как будто и само это место умерло вместе с ним.
Ни о чем таком Эндрю никогда раньше не думал. Но все в комнате как будто действительно замерло. Несколько секунд они стояли, вслушиваясь в тишину. Знай Эндрю глубокомысленную цитату о смерти, момент был бы самый подходящий. Но тут мимо окна, оглашая окрестности бодрым «Матчем Дня»[8], проехал фургончик с мороженым.
Первым делом принялись за разбор бумаг.
– Итак, что именно я ищу? – спросила Пегги.
– Фотографии, письма, рождественские и прочие поздравительные открытки – короче, все, что может указать на членов семьи, номера телефонов и адреса. Также любые банковские документы – нам нужно понять состояние его финансов.
– И наверно, завещание?
– Да, его тоже. Но здесь многое зависит от того, есть ли у него близкий родственник. Большинство одиноких людей, не имеющих близких родственников, никакого завещания обычно не оставляют.
– Что ж, логика понятная. Будем надеяться, старина Эрик, деньжата у тебя все же найдутся.
Работали четко и методично. По совету Эндрю Пегги освободила место на полу и раскладывала бумаги по разным кучкам, в зависимости от того, представляют они какую-либо ценность или нет. Здесь были счета за коммунальные услуги, напоминания о плате за телевизор, каталог из магазина футбольного клуба «Фулхэм», десятки коробочек из кулинарии, гарантийный талон на чайник и обращение от «Шелтер»[9].
