В любой коллекции животных всегда есть два-три любимца, которые пользуются особыми симпатиями собирателя. Это не обязательно редкие или экзотические животные и не обязательно самые умные. Но в первый же момент, когда с ними сталкиваешься, словно чувствуешь, что они обладают какими-то редкими, не поддающимися точному определению качествами, каким-то очарованием и обаянием, что они наделены индивидуальностью. В Чако у нас было три таких любимца; позднее к ним присоединился четвертый, затмивший их всех, — но об этом после. Все три наших любимца были совершенно непохожи друг на друга, но каждый обладал той индивидуальностью, которая выделяла его из общей массы животных.
Первым из них был Кай, маленькая обезьянка дурукули. Ее принес нам однажды безобразный индеец в изрядно помятой соломенной шляпе, на которой болталась голубая лента. Я купил обезьянку с огромным удовольствием: кроме того, что я вообще люблю обезьян, я очень интересовался именно дурукули, так как это единственный род обезьян, ведущих ночной образ жизни. Кай был величиной с небольшую кошку, шерсть у него была серая, на груди она переходила в светло-оранжевую, а на животе — в бледно-кремовую. Маленькие ушки почти полностью прятались в густой шерсти, покрывавшей его голову. Огромные, словно у совы, светло-янтарные глаза были обведены белыми кругами, окаймленными по краям черной полоской. Такая расцветка мордочки в сочетании с огромными глазами и кажущимся отсутствием ушей придавала обезьянке удивительное сходство с совой. Обезьяна была страшно худой, грязной и запущенной. В первые три дня она очень нервничала, и с ней ничего нельзя было поделать. Мы привязали ее к столбу, рядом с которым стоял большой ящик, и на первых порах обезьянка почти все время проводила в нем. Когда мы пытались установить с ней дружеские отношения, она забивалась в дальний угол ящика и с ужасом смотрела на нас широко раскрытыми глазами; ее маленькие лапки тряслись от страха. Она очень изголодалась и жадно ела то, что ей предлагали, но, какие бы муки голода она ни испытывала, она не выходила из ящика к еде до тех пор, пока мы не удалялись на некоторое расстояние. Но вот как-то раз мне удалось поймать для нее ящерицу; приблизившись к ящику, где сидел Кай, я присел на корточки и протянул руку с извивавшимся в предсмертных судорогах пресмыкающимся. Кай взглянул на лакомство, и соблазн оказался сильнее осторожности. Выскочив из ящика, Кай с тихим писком сел передо мной и крепко схватил добычу. Вдруг сообразив, что он еще ни разу не подпускал меня к себе так близко, Кай уже хотел юркнуть обратно в укрытие, но в это время хвост ящерицы слегка пошевелился. Забыв обо мне, Кай с сосредоточенным видом откусил хвост ящерицы и, помогая себе рукой, начал смачно хрумкать, словно это был корень сельдерея. Я сидел совершенно неподвижно, а Кай, наслаждаясь лакомством, время от времени настороженно посматривал на меня огромными светлыми глазами. Взяв в рот последний кусок ящерицы, Кай пожевал его, вынул изо рта, оглядел, снова пожевал и наконец проглотил. После этого он внимательно осмотрел свои руки и огляделся вокруг себя, чтобы убедиться в том, что больше ничего не осталось. Вытянув заднюю ногу, он энергично почесал бедро, поднялся и не спеша удалился в укрытие. С того дня он стал больше доверять нам.
Вскоре мы обнаружили, что Кай не любит, когда его привязывают на открытом воздухе. Вероятно, он испытывал при этом ощущение полной своей беззащитности. Я принялся за работу и сделал ему клетку. Это было высокое и узкое сооружение с небольшой спаленкой наверху, куда Кай мог удаляться в любой момент. Кай обожал свою спальню и проводил в ней весь день, высовывая в дверцу только голову и передние лапы. В таком положении он обычно и спал, полузакрыв глаза и изредка неожиданно открывая их; через несколько секунд веки снова смыкались, он начинал клевать носом, и в конце концов, после многочисленных вздрагиваний и внезапных пробуждений, его голова ложилась на передние лапки: он мирно спал. Но как только поблизости случалось что-либо интересное или необычное, его огромные глаза широко раскрывались и он высовывался из спальни, чтобы получше рассмотреть, что происходит. Иной раз, не помня себя от возбуждения, он так вывертывал шею, что его голова поворачивалась затылком вниз, и мы уже начинали бояться, что еще немного — и она отвалится. Кай мог поворачивать голову и на пол-оборота назад, совсем как сова. Он был очень любопытен и не мог оторваться даже от такого зрелища, которое внушало ему страх. Иногда он наблюдал за появлением в лагере новой змеи; с тихим писклявым криком спускался он вниз и смотрел на змею через решетку широко раскрытыми от ужаса глазами, время от времени оглядываясь через плечо, как бы для того, чтобы убедиться, что путь отступления не отрезан. Когда ему казалось, что змея слишком близко, он вскакивают на жердочку рядом с входом в спальню и, сидя лицом к сетке, поворачивал голову, продолжая следить за змеей через плечо. Таким образом, Кай мог при первой же опасности спрятаться в укрытие и в то же время наблюдать за пресмыкающимся. Для животного, ведущего ночной образ жизни, Кай удивительно много бодрствовал днем, и едва ли какие-либо события в нашем лагере ускользали от взгляда его огромных глаз и не отмечались его слабым писком.
Однажды я крошил для дятла полусгнившее бревно и обнаружил под корой несколько больших жирных тараканов. Желая угостить Кая, я поймал их и принес ему. Закрыв глаза и полуоткрыв рот, Кай лежал с блаженным видом на полу, принимая солнечную ванну. Когда я позвал его, он вскочил, растерянно глядя на меня. Открыв дверь клетки, я бросил туда самого большого и проворного таракана, считая, что Каю доставит удовольствие поймать его самому. Однако обезьяна, увидев спросонок, что в клетке появилось какое-то живое существо, не стала выяснять подробностей и мгновенно скрылась в спальне. Таракан медленно передвигался по клетке, неуверенно поводя усиками. Немного спустя Кай осторожно высунулся из двери и начал разглядывать, кого я ему принес. Он подозрительно осматривал таракана, и на его мордочке, как всегда в моменты нервного возбуждения, видны были только два огромных глаза. После долгих размышлений Кай решил, что насекомое безвредно и, быть может, даже съедобно. Спустившись на пол, он сел рядом с тараканом и начал рассматривать его вблизи. Таракан к этому времени закончил прогулку и решил привести себя немного в порядок. Сложив на животе руки, Кай сосредоточенно следил за тем, как насекомое умывается и отряхивается. Затем он вытянул осторожно лапу и легонько, одним пальцем, ударил таракана по спине. Таракан немедленно задал стрекача, а Кай испуганно отпрянул назад и обтер руку о грудь. Таракан, лихорадочно работая ногами и усиками, добрался до передней стенки клетки и начал пролезать через проволочную сетку. С пронзительным верещанием Кай бросился вдогонку и пытался схватить его, но было уже поздно. Я поймал таракана и снова посадил его в клетку. На этот раз Кай неотступно следовал за ним, время от времени притрагиваясь к его спине и обнюхивая после этого свои пальцы. Решив наконец, что, несмотря на отталкивающую внешность, таракан должен быть съедобным, Кай схватил его обеими лапами и, крепко зажмурив глаза, с выражением отчаянной решимости и отвращения, сунул в рот так, что дрыгающие ноги насекомого торчали оттуда, словно усы у моржа. С тех пор я стал угощать Кая только предварительно умерщвленными тараканами, иначе он слишком долго набирался духу для того, чтобы схватить насекомое, и оно успевало пролезть через сетку.
Обзаведясь собственной спальней, куда всегда можно было спрятаться в трудную минуту, Кай стал гораздо более доверчивым и ручным и даже позволял нам гладить его. Зажав в кулаке кусок банана или несколько виноградин, Джеки протягивала кулак Каю. Обезьянка спускалась вниз и с серьезным видом начинала отгибать палец за пальцем, добираясь до лакомства. Поглощая ежедневно множество фруктов и насекомых, а также пару кружек молока, смешанного с витаминами и сырыми яйцами, обезьяна начала быстро прибавлять в весе, а ее мех стал густым и блестящим. В ней уже нельзя было узнать то жалкое, облезлое, запуганное существо, каким мы ее впервые увидели. Основная заслуга тут принадлежит Джеки: Кай любил ее больше, чем меня, и Джеки приходилось чистить и кормить его, возбуждать его аппетит различными лакомствами и играть с ним, чтобы ему не было скучно. Я твердо убежден (говорю это без всякого тщеславия, так как в этом нет моей заслуги), что вряд ли в каком-либо зоологическом парке есть обезьяна дурукули, которая выглядит лучше, чем выглядел Кай, когда его привезли в Англию.
