А покуда менестрель пустился в обратный путь, глянем, что поделывал всё это время Дракон.

Дракон был не в духе.

Жалел, что не остановил менестреля.

Жалел, что не отправился следом. А впрочем, искать надо было в первые же часы после его ухода: теперь-то где сыщешь! Дракон ведь не знал, в какую сторону отправился юноша, а время стёрло следы и запахи, и даже фантастическое обоняние драконов не помогло бы.

Жалел ещё и о том, что не сразу распознал, отчего общество менестреля было ему и невыносимо и сладко одновременно: только оставшись в одиночестве, понял, что была это любовь.

Ах, не надо было, не надо было его отпускать!

Не отправился же на поиски менестреля Дракон ещё и руководствуясь вот какими соображениями: улетит — а менестрель вернётся, разминутся тогда. Не лучше ли просто подождать возвращения юноши, должен же он вернуться — хотя бы и за лютней. А уж кто его пото́м из башни выпустит!

Решив так, Дракон несколько успокоился. Но время теперь для него иначе текло. Для драконов что неделя, что год — пара взмахов крыла, вот что это такое, а не время. Однако же время в одиночестве казалось настоящей пыткой: Дракон уже и разучился быть один.

«Что ж он так долго не возвращается?» — думал Дракон, едва ли не каждую минуту проверяя смотровое окошечко. И чем бы ни занимался, всё время отвлекался и по сторонам поглядывал.

Дракон хандрил — и погода хандрила. Давно уже пора начаться весне, а природа всё ещё спала, припорошенная снежком, да и небо то и дело хмурилось: солнца Серая Башня уже второй год толком не видела! Так уж было заведено в этих землях, что погода от настроения Дракона зависела, и теперь крестьяне побаивались, что и в этом году без урожая останутся.

На людской памяти, а вернее, по легендам, такое уже случалось, и бедствие продлилось целых сто лет: тогда Дракон залечивал раны после сражения с Нордью. А теперь всё повторялось, вероятно, потому что, как заметили крестьяне, менестрель исчез из Серой Башни. Куда он делся — не знали, но шёпотом поговаривали, что съел Дракон менестреля, потому и хандрит: совесть замучила! Правда, за всё существование Серой Башни Дракон ни разу на людей не нападал, но кто его знает, может, и не совладал с драконьими инстинктами.

Спрашивали про то у сказительницы, как у самой старшей, но она всё больше отмалчивалась и отвечала только: «Ждать надо». А чего ждать — молчок. Были у сказительницы кое-какие догадки, верные догадки: не зря ведь менестрель у неё о Драконе расспрашивал, значит, и пропал по той же причине. Отправился искать способ снять проклятие с Дракона и не вернулся покуда, вот Дракон и томится в одиночестве. Год пути до королевства да год обратно — этой весной, выходит, менестрель вернуться должен, если не сгинул. Сказительница даже весточку голубем послала своей сестре, чародейке, что в Чёрнолесье жила, попросила, чтобы та кости раскинула да отписалась, что за будущее у Серой Башни и её владельца. Чародейка ответила так же, как отвечала крестьянам сама сказительница: «Ждать надо». Старуха успокоилась.

А Дракон всё хандрил, хандрил… пока не решил вот что. «Отправлюсь-ка я в Тридевятое королевство, — сказал сам себе Дракон. — Может статься, менестрель туда вернулся, или знают о нём. Помнится, говорил он, что оттуда родом». Мысль была здравая, и мужчина даже удивился, что она не пришла ему в голову раньше. В тот день солнце впервые выглянуло на небо в Серой Башне — на минуту всего, но крестьяне обрадовались: на поправку идёт!

Итак, Дракон решил полететь в Тридевятое королевство. Там он никогда прежде не бывал и дороги туда не знал, так что первым делом отправился в библиотеку за картой, чтобы посмотреть, где оно находится. Предполагал, что искать нужно где-то поблизости от королевства вздорной принцессы. Как там оно называлось?.. Но прежде надо карту найти! А карту забрал менестрель, о чём Дракон, разумеется, не знал. Полдня Дракон потратил на поиски, перевернул всю комнату вверх дном, но карта так и не отыскалась. Дракон досадливо клацнул зубами: другой карты у него не было. В самом деле, не спрашивать же дорогу у вздорной принцессы? Нет уж, увольте, вторично с ней встречаться Дракону нисколько не хотелось!

Ещё полдня Дракон просидел на троне, раздумывая, а пото́м решил вот что: «Полечу-ка я в город, где с менестрелем повстречался! Лавок там предостаточно, может, и карты найдутся».

Дракон за пару шагов пересёк трапезную, по пути накинув на плечи плащ, рванул дверь… и подхватил едва ли не упавшего прямо на него менестреля, который как раз в это время дотащился до башни и привалился к двери, чтобы отдышаться, а пото́м уже постучать.

— Господин менестрель! — не поверил своим глазам Дракон, покрепче сжимая это чахнущее кашлем сокровище.

— Вот я и вернулся, господин дракон, — сипло проговорил менестрель. — Надо мне важную вещь тебе сказать!

— После! — не дослушал Дракон, подхватил юношу на руки — сам стоять тот уже не мог — и отнёс на чердак, где уложил на кровать, ужасаясь и виду, и состоянию путешественника: менестрель дошёл, кожа да кости, лицо было обветрено, руки в ссадинах, а уж кашлял — так и вовсе точно лаял! — Прежде нужно подлечить тебя немного. Лёгкие застудил, не иначе. Ну, ничего, я медовый отвар сварю, он тебя мигом на ноги поставит… — пообещал Дракон.

Но менестрель уцепился за его рукав, не давая Дракону уйти, и повторил:

— Надо мне важную вещь тебе сказать.

— Подождёт, — возразил мужчина.

— Не подождёт, господин… — Тут менестрель запнулся, но докончил уверенно: — Эмбервинг.

Дракон вздрогнул. Его зрачки вертикально вытянулись, на скулах проступило несколько янтарных чешуек. Полтысячи лет он не слышал этого имени — своего имени! Полтысячи лет он убеждал себя, что забыл его. Он взглянул на менестреля почти с ужасом. Тот пошарил за пазухой и протянул Дракону свёрнутый трубкой пергамент. Мужчина помедлил, отступил даже, но пото́м всё же протянул руку и взял свиток, на секунду коснувшись пальцами пальцев менестреля. Они дрожали.

— Вот что ты забыл, — едва слышно сказал менестрель. Силы его окончательно покинули, но он вздохнул с облегчением: принёс, вернул!

Дракон медленно развернул пергамент, впился в него глазами. Оттуда сверкали на него золотом вышитые буквы, выведенные знакомым до боли почерком, которого он полтысячи лет уже не видел. Эмбервинг. Эмбервинг.

— Эмбервинг… — глухо произнёс Дракон каким-то чужим голосом.

Менестрель, уже начавший было забываться, встрепенулся и открыл глаза. В комнате стояло золотое сияние — светился Дракон. Это сияние очень было похоже на то, что юноша уже видел прежде, — когда они вместе лежали в постели. Янтарные искры летали по чердаку, похожие на светлячков, а Дракон молодел на глазах. Менестрель рассудил верно: только вернув Дракону имя, можно было снять проклятие. Да это и не проклятие было, должно быть… Но вздох облегчения замер у юноши на губах: он заметил, что Дракон начал таять, как предрассветный туман. В висок острой стрелой впилась мысль: а что, если потерянное имя — это то, что вообще держало Дракона в этом мире? Менестрель похолодел: неужто ошибся и… Он дёрнулся, свалился с кровати — встать сил не было — и обхватил колени Дракона руками.

— Подожди! — выдохнул он. — Позволь сказать прежде… Знаю, знаю, что жизнь человеческая коротка: одно мгновение всего лишь, если глядеть глазами дракона. Один только миг счастья, а пото́м — долгие века одиночества и боли. Знаю! Но всё равно хочу прожить это мгновение здесь, с тобой, господин Эмбервинг! Так что не уходи…

Последние слова менестрель выговорил почти одними губами, беззвучно. На глаза нашла пелена, и он лишился чувств.

Пришёл в себя менестрель неожиданно, точно выдернули из забвения за шиворот и встряхнули. Он лежал на кровати, накрытый покрывалом, в одной только рубашке. Раны были перевязаны, от бинтов пахуче пахло хвоей. В голове было пусто. Что он здесь делает? Что было до этого? Юноша повёл глазами, взгляд зацепился за лежавший на полу пергамент, и разом всё вспомнилось. Менестрель подскочил: Дракон! Где Дракон?!