Вино, – часто говорил он Трубецкому, – прекрасный реактив. В нем обнаруживается весь человек: кто скот, тот в вине станет совершенной скотиной, а кто человек, тот станет выше человека[6].

Другой русский философ, Николай Онуфриевич Лосский, напишет в путеводителе по русской философии о его интеллектуальном наследии:

«В философии Соловьева много недостатков. Часть этих недостатков перешла по наследству к его последователям. Однако именно Соловьев явился создателем оригинальной русской системы философии и заложил основы целой школы русской религиозной и философской мысли, которая до сих пор живет и развивается».

Может, и тебе засесть с бокалом, кружкой, тазиком и увидеть то, что видел Соловьев (нет, не Софию), а победное движение философии к свободе человеческой личности.

В Индии первоначально, более чем в какой-либо другой стране Востока, человеческая личность была поглощена внешней средой; это была по преимуществу страна всякого рабства, неравенства и внешнего обособления.

Речь идет о варно-кастовой системе, существующей там де-факто до сих пор, а значит, даже в современной Индии (в XXI веке) положение человека в обществе детерминировано его происхождением. Варны – это сословия, принадлежность к которым была связана с профессией. Их четыре: брахманы – жрецы, ученые; кшатрии – воины, правители; вайшьи – земледельцы, ремесленники, торговцы и шудры – слуги. Первые две на протяжении всей истории сосредоточивали в своих руках все богатство и власть в стране. Позже варны расслоились на более мелкие иерархические группы – касты. В кастовом делении роль играет еще этническая, клановая и территориальная принадлежность. Социальные рамки этих сообществ накладывают отпечаток на выбор профессиональной деятельности или ее смену (это невозможно), заключение брака (только с представителем своей касты), кучу правил приема пищи, ритуалов очищения и прочее.

Кроме того, есть те, кто не просто в низшей варне, вроде шудр, но кто вообще вне системы. Неприкасаемые. Они находятся за бортом варнового деления, а значит, и общества, узнать их можно по четырем признакам. С такими нельзя сидеть за одним столом, им не предоставлен доступ к главному ресурсу – источникам воды, их не пускают в храмы, они никогда не смогут стать частью семьи, принадлежащей к чистым кастам, даже ходить по одной дороге с остальными неприкасаемым запрещено. Это приводит не только к дискриминации огромной социальной группы, но и к резервации – практическому разделению территорий внутри одной страны.

И вот в этой-то стране рабства и разделения несколько уединенных мыслителей провозглашают новое, неслыханное слово: все есть одно; все особенности и разделения суть только видоизменения одной всеобщей сущности, во всяком существе должно видеть своего брата, себя самого.

Что это означало для индийского общественного сознания? Допущение мысли, что нет разницы между брахманом и неприкасаемым, которое было закреплено не только в законах, но и древних священных текстах, а значит, не могло быть помыслено. Для человека той эпохи это был разрыв шаблона.

Представьте, вы живете в реальности, где источником несправедливости является не государство или отдельный монарх, не кучка узурпаторов, а сама логика существования Вселенной. Тогда это не несправедливость, а естественный ход вещей.

Для индуса социальная стратификация присутствовала со дня основания мира. Подтверждения есть в Ригведе («Веде гимнов» – собрании религиозных стихов), в одном из четырех главных древних индийских текстов (II тысячелетие до н. э.).

Где в десятом гимне, мифе о творении по-индийски, описывается жертвоприношение первосущества Пуруши: «Тысячеглавый, тысячеглазый и тысяченогий пуруша. Он закрыл собою всю землю и возвышался над ней на десять пальцев. Пуруша – это все, что стало и станет». В этой истории не для слабонервных из тела Пуруши творят мир: «Из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо. Из ног – земля, страны света – из слуха».

Создают из его тела и людей, но уже с изначальной социальной принадлежностью. Согласно священному тексту, рот Пуруши дал жизнь жрецам, руки – воинам, бедра – земледельцам, торговцам и ремесленникам, а ноги – слугам. Ни слова о неприкасаемых при обустройстве мироздания стало поводом исключить их и из социального устройства.

А тут философы провозглашают, что неравенства и следующего за ним обособления не существует, ведь раз все – есть одно, значит кастовости не должно существовать тоже. И начать стоит с барьеров в голове, а реальность подтянется. В конце концов, конституция Индии 1950 года включает в себя идеи равенства всех граждан и запрет практики неприкасаемости в любой форме. Лучше поздно.

Буддизм – в этом его мировое значение – впервые провозгласил достоинство человека, безусловность его человеческой личности. Это был могущественный протест против той слепой внешней силы, против материального факта, которым на Востоке так подавлялась человеческая личность и в религии, и в общественном быте, это было смелое восстание человеческого лица против природной внешности, против случайности рождения и смерти.

Кроме подчинения внешней силе (варно-кастовой системе), рядовой индус пребывал в религиозном рабстве учения о Сансаре и кармической череде перерождений. Идея перевоплощения душ живых существ в соответствии с кармической закономерностью – центральная в индуизме. В соответствии с законом воздаяния жизнь человека должна быть подчинена стремлению точно исполнять религиозные, семейные и общественные предписания, чтобы не проснуться в следующем перерождении баобабом. Хотя и это до конца не гарантирует счастья (точнее отсутствия несчастья) ни в этой, ни в следующих жизнях. Потому что карма – это обезьяна с гранатой в несущемся грузовике вечности.

Буддизм, по мнению Соловьева, изменил целеполагание человека, даровав ему свободу, если не в этой жизни, то от этой жизни. Четыре благородные истины буддизма, суть учения Будды в том, что человеческое существование есть страдание и разочарование (раз). Причиной страдания является наша привязанность к миру, то как мы цепляемся за изменяющиеся вещи, не хотим признать их текучести, а своими действиями (цепочкой причин и следствий – кармой) только укрепляем порочный круговорот рождений и смертей – сансару (два). Можно быть страдающим хомяком в колесе перерождений или выйти из него путем пробуждения (Будда – не имя собственное, а обозначение того, кто проснулся – вышел из кошмара) – достичь нирваны (три).

Нирвана прерывает цикл бессмысленных перерождений, согласно буддийской интеллектуальной традиции – страданий. Достигнув нирваны, тебе уже не придется быть заточенным в колесе беспощадной внешней причинности. Четвертая Благородная истина описывает средство достижения нирваны, призывая следовать Восьмеричному Пути самосовершенствования (конец).

Здесь человеческая личность находит свою свободу и безусловность в отречении от внешнего природного бытия.

Вернемся к главной цели буддийской практики для понимания значимости ее для общества. Нирвана – это своего рода свобода: от перерождений; желаний, неизменно приводящих к страданиям; привязанностей. Это состояние покоя сознания, потому что для буддиста ничего все же лучше, чем что-то. Но, в свою очередь, это отрицание собственно бытия. Даже такого несовершенного, как жизнь человека в Древней Индии.