Виктор Нель
Монолог
Филология - наука о полете слова.
Баллистика - наука о полете пули.
Чувствуешь неотвратимые параллели?
Слово. Слова. Слава. Глава. Глаза. Глаз.
Буква. Бука. Рука.
Пуля.
Люблю совмещать кромку прицела с кончиком мушки. В момент их слияния щелкает невидимый механизм смерти. Клик - клик. Как механизм затвора.
Глаз. Рука. Пуля.
Пуля снайперского Винтореза - тяжелая и узкая, как барракуда, у нее акулий оскал и несгибаемая воля. Она оставляет иголочные проколы, проходя насквозь, это тяжелое и скользкое веретено. Пуля моего Скорпиона - тупорылая пуля, неустойчивая, как пьяный мотоциклист. Пьяная пуля, гениальное дитя изувера-конструктора, сминает ткани и по-бульдожьи крошит кости.
Ты странный человек, Александр Сергеевич, ты думал, мною можно владеть. Мельница думает, что владеет ветром. У таких как ты нет сил управлять такими как я. Что ж, ты жил этим самообманом довольно долго. Тебе нужен был исполнитель, а мне - повод. Четырнадцать раз я исполнил твой приговор, четырнадцать раз ты находил для меня очередную мишень. Ты искренне верил, что я работаю за деньги. За те деньги, которые ты платил, можно работать. Ты думал, ты купил мою руку и глаз, глупый самодовольный петух, разжиревший на чужом зерне.
Ты убирал конкурентов, свидетелей и вчерашних соратников. А я жил. Я жил единственно достойной для таких как я жизнью. Я шел единственно приемлимой для меня тропой - тропою крови. Для рожденного в полнолуние под знаком льва нет другой дороги. Нас трудно свернуть с предначертанного пути. Нас не переделать ни плетьми наказаний ни пряниками карьер. Ни даже гуманитарным дипломом.
Согласен, мы пытаемся совладать с собой или ищем оправданий. Что делать, если нет подходящей войны, и со скобарями омона не по пути? Что делать, если нет наслаждения выше, чем смотреть в замирающие зрачки, из которых по капле уходит жизнь? Мы - просто другой биологический вид. Нас можно звать, как вам угодно. Зовите нас хищниками, плотоядным зверьем. Как вам угодно. Ты называешь себя главой. Бизнесменом. Ты, просто рассчетливый и сообразительный бухгалтер. Травоядным никогда не понять зова крови. Тем, у кого в жилах томатный сок.
Спасибо тебе.
Если б не ты, я бы стал полуночным монстром, подстерегающим случайных прохожих. Ты дал мне возможность утоления страсти, подбрасывая таких же уродов, как ты сам.
Есть работа? Что ж. Мой четырнадцатый уже полуистерся из памяти. Его поросячий визг не звучит больше живо и ясно. Наш четырнадцатый, твой неизменный многолетний попутчик. Он уже думал, что я ваша общая собственность. У него даже было имя, которое никто не помнит. Ему даже было позволено назначить несколько недавних целей. Он даже шутил, что не хотел бы видеть меня в стане врага. Сентиментально, как ни странно это звучит. Стан врага. Нет ни врага, ни стана. Ни даже своих и чужих. Есть только я и другие, из которых выбирается новая кукла для последней игры. Какое-то время у тебя было право подбора новых мишеней. Все когда-то проходит, Александр Сергеевич.
У нее не будет внутренней охраны. У нее? Значит, это будет пятнадцатая? Нет, не думай, что это имеет значение. Ты помнишь третью и седьмую? Ты знаешь, что разницы нет. Эротичнее выстрела нет ничего. Внутренней охраны не будет. Конечно, теперь я знаю, как легко тебе было убрать внутреннюю охрану.
Не люблю оптические прицелы. Снайпинг похож на стрельбу в тире. Снайпинг платоничен как порнография. Между глазом и мишенью возникает магическое единство, когда нет на пути холодных стеклянных диоптрий. Появляется живая трепещущая связь, необъяснимая и прекрасная, освящающая собою неизбежность последующих мнгновений. Еще лучше подойти вплотную, чтобы видеть глаза. Говорят, на сетчатке остается последнее изображение. Как фотография, сотканная из отключающихся рецепторов. Если так, меня бы могли опознать одиннадцать раз. Если бы это кого-то интересовало.
Внешняя охрана пропустит. Что ж, ты можешь купить кого угодно. Ты всегда блестяще расчищал мне дорогу. Только теперь тебе даже не пришлось никого покупать.
Знаешь, лишь этим и живут такие как я. Все остальное - только подготовка и ожидание. Предчувствие мига предельного напряжения. Когда сознание чисто и ясно, как росяное утро. Когда слышен каждый срип половиц под твоими шагами и шорох отдуваемых сквозняком занавесей, и в памяти остается такая мелочь, как трещины на обоях и лепка под потолком. Кто сказал, что высшее счастье - дарить жизнь? Отнять жизнь - во сто крат сильнее. Знаешь ли ты, жаба, как звучит полуночная мостовая? Темный город раскручивает слепые ленты улиц. Черный плащ и перчатки представляют тебя ночи, как равного. Бордовая стена кирпичей раскалывается податливой трещиной двери, ступени звенят под шагами судьбы. И эта судьба - ты.
Она обернулась, когда шелест ветвей был надорван взводимым курком. Она была не из тех. Не из тех, кто, хватаясь за сердце, сползают на пол по влажной стене. Не из тех, кто, визжа, катаются по полу, брызгая слюной. Она не пыталась совать мне мятые, потные купюры. Она даже не встала с кресла. Просто спросила. Ты понял, студенистая жирная амеба, она просто спросила, и голос ее не дрожал:
-Кто вас послал?
-Зачем?
-Что вам за дело, зачем? Вам не важно, я все равно унесу это имя с собой. Ведь так?
-Так.
-Тогда скажите.
-Александр Сергеевич.
Не знал, что есть на Земле кто-то, для кого ты хоть что-нибудь значишь. Ты понял, скотина, ты сам, а не твои счета и автомобили. Так вот почему тебе не пришлось заботиться об охране - это просто была твоя охрана. Твоя собственная охрана в одном из твоих тихих укрытий.
Я много раз видел, как убивает пуля. Как Оборотень разрывает ткани. Я знаю, как взгляд замирает под действием яда. Тут я впервые увидел, как убивает слово. Не радуйся, падаль, она жива. Но разницы нет. Я видел свое отражение, застывшее в ее глазах. Мне больше не было там дела. Мне вообще больше нет дела. Ты победил. Ты, простой арифмометр, переиграл меня на моем поле. Ты отнял у меня главное. Мне никогда уже не увидеть того, что довелось увидеть сегодня - своего отражения в мертвых глазах живого.
