По-моему, я стукнулся о рекламную тумбу, потому что когда мне удалось оглядеться, она была совсем рядом. Мой верный «хорнет» лежал на боку. А вокруг нас с ним стояло несколько байков, слышался глухой рык моторов и отчаянно воняло горячим машинным маслом.

– Ксо! Живой гоблин-то! – хохотнул кто-то, наклонившись ко мне. – Ты гляди, Тони, какой тучный! О бочку башкой хряснулся, и хоть бы шею свернул.

– Я не тучный.

– Да это гайдзин, банда! Гляди, глаза как в анимэ. И наверняка синие!

– А почему тогда говорит по-английски?

Мне удалось приподняться на руках и сесть, опершись спиной о круглый бок тумбы. Кажется, все кости остались целыми, только в животе пульсировал горячий комок. Там, где в него рукоять байка врезалась.

– Гляди, с толмачом ездит! Эй, ты бака, что ли? Или правда гайдзин?

Я поправил динамик на ухе, потрогал его усик, провёл пальцами до микрофона под губой. Все уцелело, только дужка немного погнулась. Я столько раз в детстве слышал вопрос «ты дурак?», что уже его не замечаю.

– Эй, ахо! Трафик-то нулевой, ты как в Тони въехать умудрился? – Этого парня я разглядел – тощий и с крупной головой, а глаза блестят как у лангуста и такие же круглые. И будто чем-то удивлён. А на шее у него какая-то странная штука висела, прямо под челюстью.

– Ну, поехали? – спросил девичий голос.

Байкеры уже стали натягивать шлемы обратно, как один из них провёл рукой по крылу своего мотоцикла и сказал:

– Тормози, камайну. Знакомиться будем. С кого страховку трясти? С тебя, Чипаня? Или ты расплатишься, Пец?

– Ты чего, Тони?

– Вот и идите юзом. А нам с парнишкой потарахтеть надо. Надеюсь, он меня поймёт…

Он ловко спрыгнул с байка и шагнул ко мне, затем вытянул руку и коснулся моего смарта, чудом уцелевшего, когда я упал на асфальт. По коже у меня мелькнул слабый разряд тока, и я догадался, что с меня сняли имя и адрес, как при задержании. Когда меня в прошлом году в маншёне арестовывали, так же точно было.

Мне повезло, что смарт не повредился. Паспорт, карточку соцстраха и банковский код ещё можно по сети скачать, если с работы. А вот отпечатки пальцев, радужку, голос и мою голограмму пришлось бы заново в полиции снимать.

– Э, да ты чёрный! Слышь, камайну, у него чёрный паспорт. Местный он, наш, никакой не гайдзин.

– Да ну?

Любопытные байкеры тут же слезли с колёс и столпились вокруг меня, и я увидел, что среди них две девушки. Прически у них были такие же короткие, но в ушах и губах блестели колечки, как у модных девчонок с музыкального канала.

– Встать-то ему помогите, чего уставились? – сказала одна, поменьше ростом. Колец у неё было всего три – в губе и на бровях.

Голова у меня закружилась, и я нащупал за спиной тумбу с оборванными листами бумеля, чтобы не упасть. Огни в чёрном провале улицы, из которой вылетела ватага байкеров, плыли будто в мареве пожара. Живот вдруг скрутило, и я согнулся едва ли не пополам, унимая его горячие толчки.

– Может, в больницу отвезти? – спросила та же девица, легко раздвинув приятелей. Она глянула на меня снизу вверх, и вдруг отшатнулась. Свитер сполз у меня с плеча, и показались курчавые светлые волосы. – Ковай! – вырвалось у неё.

– Чего испугалась? – подступил вожак, но я уже поправил одежду и ничем не отличался от них, разве что был выше и крупнее каждого в отдельности. – Отойди, Аоки, а мы пошумим чутка с малюткой. Поглядите пока его самокат, чего там с ним…

– Нашёл малютку. – Аоки уже усмехалась, словно ей было стыдно своего испуга. Мне показалось, что она глянула на меня с любопытством, но это было бы глупо.

– Ты вообще как, Егор? – обратился ко мне Тони. Говорил он резко, со свистящими звуками, но некоторые буквы у него словно пропадали. Вместо них мелькали другие, которых нет в алфавите. У нас в школе некоторые парни и девчонки тоже так говорили, когда цифровых глюков перебирали. – Въезжаешь, что случилось?

– Ты врезался в мой «хорнет», и я упал.

– Это с какой стороны поглядеть! У тебя на мопеде противоударный чип стоит? Не стоит. Ты нарушил правила безопасной езды, дахо. Ладно, позиционирование догадался нормальное поставить, а то бы я тебя вообще по забору размазал. Воткнул бы автоматику, и мы бы тебя заранее заметили, понял? Ты вообще въезжаешь, о чем я с тобой толкую?

– Да, я по-английски почти всё понимаю.

– Слышь, Тони, у него хондовская пукалка! Ей лет семьдесят, не меньше! Как ещё ездит-то, педаль ей в колёса? Масака! Даже не знаю, допилит до гаража или нет…

– Помолчи, Зид. Бу-коросу!

Тут вторая девица, которая до этого молчала, будто очнулась от транса и уставилась мне прямо в лицо, вытянув шею. Глаза у неё по-собачьи блеснули. А зрачки были как звёздочки, глубокие и чёрные. Я по голику видал – такие глаза у девчонки бывают, когда она циалисом закинулась, а у неё какая-то дрянь с плацентой или что-то вроде этого, не помню. И если у неё ребёнок заведется, то он может заразить её своим ген-материалом.

– А он ничего, Тони. Ты погляди, какой крепыш, а жуткий! И глаза синие… Не, мне нравятся такие тормоза, честно. Давай его в нашу банду примем? Колёса-то есть у него.

– Да кончай ты спицы красить, Флора! – рассердился главарь. Почему спицы, я не понял. Может, это потому, что у неё от зрачков будто чёрные спицы расходятся? Очень похоже, правда. – Наших данконов тебе мало, момо? Уже кэцу оттопырила! Все, камайну! Молчать, ясно? Все заткнулись. Слушай крепче, рэйдзи: ты мне крыло погнул? Погнул. Значит, платить кто будет, смекаешь?

– Тони, – сказала вдруг меньшая девушка, с голубым шлемом под мышкой. Она уже вернулась к своему байку и села на него.

Голос её звучал как-то слишком строго, будто она была недовольна командиром. И причину своего недовольства ей оглашать отчего-то не хотелось. Она глянула на меня с жалостью, и от этого жжение у меня в брюхе растеклось убежавшим молоком. Девушка вдруг запустила руку в карман кожаной куртки, достала маленькую конфетку и бросила её мне. Да так ловко попала, что я схватил её зубами! Все засмеялись. Я развернул её и положил на язык, и в голове сейчас же прозвенел тихий колокольчик, стало как-то тепло и даже мягко.

– Зачем «Кокамело» тратишь? – обозлился Тони. – Штука – сто иен!

– Да ладно, не жмись! Пусть пососёт!

– Всё, я сказал, – с напором ответил их босс. – Не лезь, Аоки, в наш разговор. И кончай моими конфетами бросаться.

Она сердито напялила шлем и крутанула ручку газа, пустив по улице шумное эхо. И губы при этом так крепко склеились, что колечко вперёд выпятилось. Она показалась мне очень сердитой, будто этот парень её крепко разозлил. Он и мне, честно, как-то мало нравился – стукнул в бок и ещё чего-то хочет. Но тут уж я сам виноват, что на чип никак денег насобирать не могу.

– Ну ты понял, сюнэн. Я твои данные скачал, никуда не денешься. Думай, где рубли брать будешь, а счёт я тебе на днях выставлю… Икудзо, камайну!

Байкеры прыгнули на аппараты и разом взревели моторами, чуть не оглушив меня. У них всюду, на аппаратах, одежде и байкерсах нашивки и эмблемки с собако-львами блестели – золотистые такие. Вокруг заметались блики от ярких боков их машин и спиц, они слились с огнями фонарей и опутали меня словно паутиной. А фары у них, видать, инфракрасные были, потому что совсем не светились. И тут я заметил, что у них на баках одинаковые надписи – слово «камайну» слоговой азбукой. И значок рядом, будто собаку со львом смешали. Грива львиная, а хвост как у айбо, или у живой собаки. Я азбуку эту, кану по-нихонски, хорошо знаю, потому что народ у нас на острове только ей пользуется. А старые нихонские иероглифы почти никто не понимает. Только чиновники, которым всякие указания из Токё приходят.

Вот, значит, у байкеров этих даже название есть – «камайну», то есть «собако-львы». Недаром же Тони это слово сказал.

Вот сел я в седло и подумал: «Ну как я так мог, замечтался! Куда глядел? Ладно мой старый байк битый-перебитый, на нём царапин и вмятин не сосчитать, а человеку крыло погнул». Про деньги я даже не думал, ну какие там могут быть проблемы с жестянкой? Возьми да разогни, молотком подстучи для красоты, если перед девчонками неудобно или просто порядок любишь. Я сам так сто раз делал, и отец. Ничего, в порту мусор помету пару выходных, вот и накоплю – я на заборе под окном объяву видал.