История разгрома 2-й роты вызвала волну возмущения всего батальона. Никто не сомневался, что участь оставшихся у красных 28 офицеров была ужасной, что те из них, кто попал в плен живым, завидовали павшим. Их мученическую кровь в батальоне всецело возложили на совесть полковника Борисова, пославшего 35 душ на авось, в непроглядную метель, на десять вёрст, разбить многие сотни красноармейцев.
20 января (2 февраля) в батальон поступили сведения, что красные продолжают интенсивно наращивать силы на станции Гуково. Получив подкрепление, их отряд теперь насчитывал до 2000 бойцов, большей частью латыши, при 13 пулемётах. Не дожидаясь наступления противника и несмотря на неудачу 2-й роты, полковник Борисов не отказался от активных действий. Для ликвидации угрозы он вновь решил действовать не всем батальоном, а направил 1-ю роту – 94 офицера с двумя пулемётами под командованием подполковника Плохинского.
Метель утихла. Ударил сильный мороз. Около 22 часов 1-я рота двинулась вдоль железной дороги. При слишком неравном раскладе сил добровольцы уповали на внезапность. Впереди цепью шли разведчики – 6 офицеров, за ними на вагонетках везли пулемёты и двигалась рота. За 5 часов преодолели все 10 вёрст и под утро, после 3 часов ночи, вышли к станции Гуково.
Уже чуть-чуть начало светать, когда шедшие по леску справа от железнодорожного полотна разведчики у станционной сторожки наткнулись на часового. Прапорщик Пауль стал с ним переговариваться, прося пропустить на станцию погреться. Его напряжённый голос и незнание пропуска насторожили часового. Разговор оборвался. Справа, согнувшись, красные стали рассыпаться в цепь, стремясь обойти разведчиков. Как добровольцы узнали впоследствии, их заранее предупредили об опасности. Двое офицеров поползли к часовому, который, почуяв неладное, молясь и осеняя себя крестом, пошёл на них. Раздался выстрел – и часовой упал замертво. Грянули ответные выстрелы. Разведчики подались назад и попали в сферу огня чужих и своих. Схватившись за ногу, с криком упал поручик Кабуц. Прапорщик Пауль что есть мочи прокричал подполковнику Плохинскому, сообщая о раненом. Офицерская цепь поднялась и одним броском оказалась на линии разведчиков.
«Заработал наш пулемёт, но в землю: не установили подъёмного винта, – описывал бой под станцией Гуково С. М. Пауль. – Через минуту бойко застучали два пулемёта. Стрельба продолжалась минут десять. Встаём и идём в атаку. “Товарищи” бросают винтовки и бегут. В канаве перед будочкой, где стоял часовой и находился караул, два брошенных пулемёта. Спокойно расстреливаем мятущихся большевиков»[22]. В пылу атаки подполковник Плохинский поднял на штык пулемётчика. Раненный в правую руку штабс-капитан Згривец перехватил винтовку левой рукой и заколол другого. Повалился на снег смертельно раненный командир 3-й роты штабс-капитан Пейкер.
За железнодорожным полотном суетился красноармеец, наводя станковый пулемёт «Кольт-Браунинг» на наступающих офицеров. Метким выстрелом его снял штабс-капитан Некрашевич[23]. Пуля сбила мушку и угодила наводчику прямо в лоб. Прапорщик Пауль тут же разворачивает и устанавливает захваченный «Кольт-Браунинг», готовясь открыть огонь по бегущим в разные стороны красноармейцам.
В считаные минуты офицерская цепь захлестнула спящую станцию. Попытки оказать сопротивление жестоко пресекались. К такому стремительному развороту красные явно не были готовы и в панике спасались кто как мог. Одни вскакивали в стоявший под парами поезд, другие врассыпную разбегались по окрестностям. Состав тронулся и стал медленно набирать ход. Бежавшие по перрону красноармейцы лихорадочно цеплялись за поручни, пытаясь втиснуться в вагоны, где и без них царила сплошная давка. Кто-то из красноармейцев достал гранату и хотел бросить её на перрон из окна, но она взорвалась в вагоне, сея смерть и доводя панику до запредельного градуса. Всё же эшелон смог развить скорость и оторвался от преследования. Подоспевший пулемёт проводил его длинной очередью. Готовились уйти ещё два состава. Но их остановили офицеры, вовремя вскочившие на паровозы.
Добровольцы быстро подавили разрозненные очаги сопротивления. На вокзале свирепствовала мясорубка. Приклад и штык соревновались в жестокости. Свистели пули, довершая расправу. «Врываемся на станцию, – писал С. М. Пауль. – Раненого начальника отряда – латыша взяли в плен. “Товарищи” попрятались под скамейки, забились в углы. Повыволокли всех на перрон и тут же расстреляли. Кто-то из них вступает в разговор, размахивает руками и развязно говорит: “Да я, «товарищи», не виноват, я…” Кто-то из офицеров бьёт его по лицу. Вытягивается. “Виноват, ваше высоко-дие”. Отдельные выстрелы, и жизни потухают. Кто-то из “товарищей” даже бросается на нашего командира роты. Раскроили череп. Кровь широкой струёй заливает перрон»[24].
Около двадцати минут продолжался бой. Он словно смерч пронёсся по станции Гуково. «В несколько минут весь перрон усеян трупами красных, – описал кульминацию боя В. Е. Павлов. – Красные бегут в беспорядке к своим эшелонам, к двухэтажному зданию, из окон которого стреляют по перрону. За ними в здание врываются офицеры. Груды убитых покрывают полы. Вскоре в здании не остаётся ни одного живого большевика»[25].
Ускользнувший со станции эшелон красных, в версте-двух за ней, на всех парах проскочил железнодорожный мост, где его в упор обстреляла донская офицерская дружина. Мост был заминирован, но мины не сработали и эшелон избежал разгрома и умчался проч.
По сведениям В. Е. Павлова[5], при взятии станции Гуково ранним утром 21 января (3 февраля) 1-й офицерский батальон потерял 7 офицеров убитыми и 20 ранеными, а трупов красноармейцев на путях, на перроне, в железнодорожных вагонах и в станционных зданиях насчитывалось более 500. Кроме того, офицеры захватили 13 пулемётов и около 300 человек.
Добровольцам досталась богатая добыча. «На станции брошенный состав – пять товарных вагонов. В одном вагоне обмундирование: шинели, брюки, ботинки и обмотки. Один вагон, полный чернослива (конечно, уже не на полный груз). В третьем вагоне груда белого хлеба, мешка два с сахаром, два бочонка с маслом и сырое мясо. В четвёртом – походная печь, брошенная кухонная посуда и кое-какая одежда и, между прочим, совершенно новый комплект германского обмундирования. В пятом – две свиньи и пять барашков»[26]. По перечню трофеев видно, что красные готовились к наступлению на Новочеркасск основательно.
От пленных добровольцы узнали, где они зарыли убитых накануне офицеров. Яму нашли и раскопали. То, что открылось глазам, заставило содрогнуться видавших виды фронтовиков. Изуродованные тела офицеров 2-й роты красноречиво говорили о чудовищных предсмертных пытках, которым подвергли их красные. Но и этого им оказалось мало – раненого штабс-капитана Добронравова, после нечеловеческих издевательств, бросили в ледяную яму ещё живым.
«Взятые в плен, убитые и раненые офицеры были раздеты, – свидетельствовал о запредельной жестокости красноармейцев С. М. Пауль, – и над ними надругались: выкалывали глаза, отрезали языки, вместо погон вбивали гвозди и чуть ли не живых ещё закапывали. И мы мстили за это… Я останавливаюсь подробно на первом сражении, так как оно как-то запечатлелось, а потом был уже угар, туман какой-то»[27]. Увиденный кошмар решил участь пленных красноармейцев – всех их расстреляли.
Акты садизма по отношению к пленным офицерам не являлись редкостью, но этот случай запомнился добровольцам особенно изуверским. Возможно, он врезался в их сердца потому, что случился одним из первых, на заре вооружённой борьбы. Потом пролились реки крови, океаны слёз, многими людьми овладело помрачение, одурь братоубийственной бойни, и большинство её кровавых эпизодов их память уже не сохраняла… «Большевики с самого начала определили характер Гражданской войны. Истребление… – высказывался А. И. Деникин. – Выбора в средствах противодействия при такой системе ведения войны не было. В той обстановке, в которой действовала Добровольческая армия, находившаяся почти всегда в тактическом окружении – без своей территории, без тыла, без баз, представлялись только два выхода: отпускать на волю захваченных большевиков или “не брать пленных”… Когда во время боёв у Ростова от поезда оторвалось несколько вагонов с ранеными добровольцами и сёстрами милосердия и покатилось под откос в сторону большевистской позиции, многие из них, в припадке безумного отчаяния, кончали самоубийством. Они знали, что ждёт их. Корнилов же приказывал ставить караулы к захваченным большевистским лазаретам. Милосердие к раненым – вот всё, что мог внушить он в ту грозную пору»[28].
