…К вечеру, закрыв солнце, подобралась к деревне огромная тёмная туча. По надречью растёкся веющий холодом сумрак. Гром приглушал говор компании. Алёша, оглупевший от вина, не слышал, не слушал уже мужиков, он наблюдал за этой, нависшей над землёй, завораживающе клубящейся массой, из которой выскакивали молнии.

Мужики, как ни в чём не бывало, сидели, лежали. Но вот наконец туча напоролась своим отвисшим брюхом на копья огромных елей… Шум холодного вперемешку с градом дождя заглушил недавний свист ветра. Градины звучно ударяли в стены телятника, колотили в крытую шифером крышу, сыпались с неё крупными ледяными картечинами.

Мужики, утащив с собой бесчувственного, словного мёртвого, Алексея, спрятались в телятник. Кто-то сказал:

– Как бы в деревне стёкла не вышибло.

На улице билась о стенку, ворочала телегой, больно ржала привязанная лошадь…

Алёша с трудом отогнал воспоминания и открыл глаза.

С потолка на толстом проводе свисает лампочка-груша… которую нельзя есть. Мысли о еде противны. В голове шумит, тело, как большая болячка, – словно били! Пинали ногами в кирзовых сапогах человек десять… лежачего.

Алёша разлёживался до вечера, а в ушах всё не умолкала песня. Видимо, именно от этой песни, уже выученной наизусть, он сегодня и проснулся.

Наконец Алёша встал: надо идти в Погост к Александру. Обещал ему. Вчера тот довольно громко, горячо дыша в ухо, нашептал Алёше: «Приходи завтра под вечер ко мне, тайну лодки расскажу. …Не думай, моего дома не спутаешь, он крайний от старого кладбища, от пустыря, и у него спереди на фронтоне, под самым козырьком, “тарелка” – спутниковая антенна. В Погосте у меня у первого появилась».

…Алёша освежился, вылив на голову целую черпуху колодезной воды, приставил к двери дома палку, вышел на деревенский угор и…остановился на полувздохе: неожиданное воспоминание поразило его!.. Первый раз в жизни вспомнился отец. …Они стояли здесь же, перед спуском к реке. Отец большой, неестественно высокий, прямо великан. Наклоняется «горой» к Алёше: «Вот, Алёша, наше деревенское поле. Раньше здесь рожь сеяли, ржаной хлебушек, а по самому берегу сажали капусту и репу. Но это давно. Теперь луг. Примечай! Весной поле зелёное – молодая травка поднялась. Потом жёлтое – всё в мать-мачехе, в молодых одуванчиках. Я их маленькими солнышками зову. Потом колокольчики распустятся – поле голубым с синим отливом нарядится. Стоят колокольцы – нам позванивают. Редко кто слышит. Как ромашка в цвет войдёт, поле в белом платье окажется. Любимое моё время. Ну а потом уж скосят. Ромашка цветёт – косить пора».

…Теперь ромашки почернели, трава начала желтеть. Только в одном месте, сразу за телятником, выкошена небольшая проплешина, валяется на ней несколько рулонов сена.

Алёша постоял ещё несколько секунд и стал спускаться к реке, вода в которой порядком поднялась и помутнела – видимо, где-то в верховьях прошёл сильный дождь.

Александр встретил Алёшу на веранде.

– Пришёл?!

– Пришёл. Здравствуйте.

– Здорово! Садись напротив меня! – показал он рукой на деревянное кресло-качалку.

Сам Александр сидел на деревянной лавке с резной спинкой. На веранду, похоже, он вышел только что, выглядев гостя в окно. Облаченный в камуфлированный костюм и домашние тапочки, Александр нервно прикуривал мятую сигарету.

– Не могу уже без этого. А всю армию не курил, хотя заставляли, – сказал, выдохнув изо рта дым. – Хочу тебе тайну лодки рассказать, – заулыбался он, растирая ладонью опухшее после вчерашнего лицо.

– А вы на подводной лодке служили?

– Служил… Да только я не про атомную. Про деревянную! Мою осиновку!

Он помолчал немного, жадно затягиваясь и напуская на веранду пелену неприятно пахнущего дыма.

– Раньше у нас в деревне… (в которой ты сейчас живёшь) два стоящих мастера по лодкам было: Емелин отец да мой. Ну как? Мой отец сначала не умел. Он и моложе. Пришёл к Александру Ивановичу: «Сделай, Александр Иванович, милость, научи». – «Как, – говорит, – научить? Осина есть?» – «Есть». – «Где да где?» – «Там-то и там-то». – «Далеко. Время нет идти. Я, парень, сам как учился: бесплатно в работниках лодку делал и всё смекал. Только вот теперь у меня заказа нет…»

Подумал и говорит:

– Вот что, я тебе срисую. Думай, что это осина.

А под рукой как раз полено оказалось, круглешок. Александр Иванович на нём всё гвоздём и выцарапал: где сколько отступить, как чего расчертить. И толщину стенок указал, и расстояние между сторожками.

– Если по этой указке сделаешь – быть тебе мастером. А разводить будешь – приду.

Отец всё по указаниям и сделал. Только осень. Приморозки сильные. Из-за чего, прежде чем работать, около осины надо костёр распалить, нагреть её, – а то расколет.

Больше недели вдвоём с мамой бились. Сделали, надо разводить. А Александра Ивановича не предупредили, он в город уехал. Что делать? Зимой уж дышит, дело не терпит. Давай сами. Над огнём греют и чащинки вставляют. И развелась! Надо с огня снимать – пришёл Александр Иванович. Здоровый старик был. Проревел медведем:

– Тут, Алёшенька, я и не к чему! Как игрушку сладил.

С огня помог снять, ещё кой-чего сказал и ушёл по своим делам. В честь его и мне имя дали.

Так вот, умер Александр Иванович, умер мой отец. А мне так захотелось лодку сделать, самому сделать! Мочи нет!

Сыскал осину. Тут у полянок. Толстая! А как определить, что на лодку гожа?.. Обними её: кончики пальцев не соединились, значит, ладная. Понятное дело, что надо стараться, чтоб без сучков, чтоб здоровая, чтоб не сбежистая, не высокая. Желательно, чтоб кора зелёная.

Нашёл я её осенью, всю зиму радовался, мечтал. Делать, думаю, буду по весне. Приду, спилю и сразу делать буду. А по весне не вышло – свадьбу играл! Перенёс на осень. Летом не проверял, как она. Пришёл по осени делать, а она уже давно молнией убита. Верхушка отрублена, и до самого корня трещина. Вот беда!

…Давай снова искать.

Нашёл! Рядом делянка, мужики лес заготавливают. Я им поставил бутылку, сговорил помочь. А где бутылка, там и вторая, и третья. Никто не говорит: давай напьёмся до поросячьего визга, все говорят: давай выпьем по чуть-чуть…

Пошли всей бригадой, а запил сделали худенько, из-за чего осина не упала как надо, а с комля вдоль по стволу лопнула, назад пошла. Хорошо никого не убило…

…И вот, только когда старший мой, который через пять месяцев после свадьбы родился, в школу пошёл, сбылась мечта, сделал я лодку.

Пришёл на место опять осенью. Со мной помощником сосед, бывалый мужик. Листья уже опали, лежат на земле, преют. Лесок редкий. Среди деревьев стоит осина крепышом, кудрявым богатырём. Не высокая: только-только до первого сучка лодка выйдет. Ветки у неё толстые, далеко разрослись в разные стороны, переплелись, словно спутавшиеся волосы. Царь-дерево.

Долго мы запиливали, осторожничали, чтоб уронить и не расколоть. Наконец упала она с сильным треском точно на подложенные тоненькие брёвнышки, это чтоб готовый кряж не по земле катать, а по подкладам. Отпилили сколько надо, окорили. Запахло живым осиновым духом. Смотрю, а по белому оголённому стволу кое-где тёмные пятна.

– Что такое? – испугался.

– А это синяки от ударов. – Петька тот скорее понял.

(…Как вчера было…)

…Немного повернули осину, подкатили по кряжам, установили её так, чтоб бугорком вверх. А она белая-белая – руками трогать страшно.

Принялись размечать, расчерчивать. А как, думаешь, расчерчиваем? Не карандашом. А берём нитку, тонкую верёвку метров шесть или больше, натираем её ольховой головёшкой, натягиваем по осине в том месте, где надо черту поставить. Нитку оттягиваем – хлоп! – черта готова. Так всё и разметили.

После этого, первым делом, носы опилили, закруглили их топором, чтоб лодка по воде походней шла. Отесали слегка дно, рубанком огладили – получилась подошва, с ней лодка устойчивее будет. Что дальше делать? Надо нутро выбирать. А эта работа многодельная. Только к вечеру выбрали мы большое.