Джалил Мамедгулузаде
БАРАШЕК
I
Кум Кебле-Мамед-Гусейна прислал ему из деревни в пода-рок барашка.
Кебле-Мамед-Гусейн хотел было зарезать барашка, но, пощупав его худую спину, с досадой отбросил нож.
- Кожа да кости! - сказал он жене.
Та посоветовала пустить барашка попастись в саду, нагу-лять жирок. Барашка втолкнули в сад, но животное даже не притронулось к сочной зеленой траве.
Из соседнего дома Азиз-хана доносилось пение. Зычный голос самого Азиз-хана выводил:
Словно чистый снег,
белеешь на горе!
Груди, как гранат,
созревший на заре!..
Оставив барашка, Кебле-Мамед-Гусейн вошел в комнату, повязал кушак, надел чуху, сунул в карман кисет с табаком, заткнул трубку за кушак и сказал жене:
- Я возьму барашка.
- Куда? - спросила жена. - За него и рубля не дадут.
- Нет, не продавать. Понесу хану, авось выгадаю на этом что-нибудь...
И, подхватив барашка под мышку, он зашагал к дому Азиз-хана. Песни и хлопанье в ладоши слышались все явственней:
Словно чистый снег...
Груди, как гранат...
У больших ворот ханского дома стояла группа крестьян, во дворе тоже стояли крестьяне и о чем-то громко спорили. В саду, под тутовыми деревьями, паслось несколько барашков. В углу двора, под навесом, была привязана неоседланная белая ло-шадь. Из кухни доносился стук ножей. Слуги шныряли между кухней и домом, проносили из кухни полные блюда, а в кухню пустую грязную посуду.
Кебле-Мамед-Гусейн поднялся по лестнице и, войдя в пе-реднюю, обратился к одному из слуг:
- Братец Садых! Доложи хану, что Мамед-Гусейн принес ему барашка.
Через несколько минут изрядно пьяный Азиз-хан, вытирая салфеткой губы, вышел в переднюю и, увидев выглядывавше-го из-под мышки Кебле-Мамед-Гусейна барашка, начал гла-дить его, приговаривая:
- Барашек, барашек! Какой славный, какой красивый ба-рашек! Бара... бараш... бэ-бээ...
И от переполнившей его душу нежности стал целовать ба-рашка в глаза. Не теряя времени, Кебле-Мамед-Гусейн начал расхваливать барашка:
- Ах, какой прекрасный барашек, хан! Можно сказать, благородный барашек! Вижу, несет его крестьянин на базар. Кое-как уговорил продать мне его за три рубля. Знал я, что у вас гости, и решил, что он пригодится для плова. Отменный барашек!
Хлопанье в ладоши в соседней комнате усилилось. Один из русских гостей появился в дверях и стал звать Азиз-хана. Хан пошел за ним, но, сделав несколько шагов, обернулся, посмот-рел на Кебле-Мамед-Гусейна, вынул из кармана трехрублевую бумажку, подержал, хотел положить обратно в карман, разду-мав, протянул Кебле-Мамед-Гусейну, затем снова отдернул руку и наконец бросил бумажку на пол и побежал к гостям.
Кебле-Мамед-Гусейн поднял деньги и, спустившись во двор, хотел пустить барашка пастись с теми, которые щипали травку в саду. Но увидев, что крестьяне все еще продолжают громко спорить о каком-то арыке, прислуга по-прежнему сну-ет взад и вперед и на него никто не обращает внимания, Кеб-ле-Мамед-Гусейн накрыл барашка полой чухи и направился к воротам.
Придя домой, он зарезал барашка и съел.
Барашек и в самом деле оказался очень тощим... II
Прошло недели две. Как-то раз, слоняясь без дела, Кебле-Мамед-Гусейн подошел к дому Азиз-хана. Во дворе слуга вы-тряхивал ковер. Увидя в воротах Кебле-Мамед-Гусейна, он оставил ковер и подошел к нему. Началась беседа о том о сем. В глубине двора были видны два барашка. Кебле-Мамед-Гу-сейн начал выговаривать слуге за то, что тот оставляет ворота открытыми: барашки могут выйти на улицу, и мальчишки-сорвиголовы утащат их...
- Будь покоен! - отвечал слуга. - Какой собачий сын осмелится утащить у хана барашка?..
Потом Кебле-Мамед-Гусейн стал расспрашивать о здоровье хана. Ему хотелось разузнать, когда предполагается очередной кутеж. Слуга сказал в разговоре, что послезавтра у хана будут гости: мировой посредник и жена русского врача. Кроме них, приедут и пристав с Демир-тепе, и Гулам-хан, и Сефи-хан... Через два дня в доме Азиз-хана опять стоял страшный шум. На этот раз были специально приглашены и музыканты с пев-цом. В воротах толпились мальчишки со всей улицы.
Кебле-Мамед-Гусейн растолкал мальчишек и начал стучать в ворота. Ворота были открыты, но он не хотел входить во двор.
Песня и музыка, хлопанье в ладоши, крики слуг во дворе - все сливалось в оглушительный шум.
- Братец Велигулу, братец Велигулу! - окликнул Кебле-Мамед-Гусейн проходившего с подносом слугу. - Подойди-ка на минутку...
Велигулу отнес посуду и подошел к Кебле-Мамед-Гусейну. Поздоровавшись с ним и спросив о здоровье, Кебле-Мамед-Гусейн сказал:
- Братец Велигулу! Надо же совесть иметь! Я человек бедный! Как-нибудь попроси хана, чтобы отдал мне три рубля за барашка... Клянусь жизнью, у меня безвыходное положе-ние... Уже две недели я все хожу и никак не могу получить свои деньги. И совестно как-то...
- Хорошо, передам! Только хану теперь не до тебя. Завт-ра скажу.
И Велигулу хотел уже уходить, но Кебле-Мамед-Гусейн схватил его полу и, обняв за шею, начал упрашивать:
- Нет, нет, очень прошу, скажи сейчас, сейчас же скажи.
- Да что ты в самом деле? Как я могу говорить хану сей-час о таких вещах, сам видишь, что он занят гостями. Кебле-Мамед-Гусейн рассердился.
- Велик аллах! Что это значит? Я за своими деньгами пришел, при чем тут гости? Братец, заклинаю тебя Хазрат-Аббасом, поди к нему сейчас же и принеси мои деньги.
В эту минуту повар позвал Велигулу. Обещав как-нибудь уладить дело, Велигулу побежал на кухню и, взяв большой круглый поднос с пловом и другими кушаньями, понес в дом.
Один из молодых ханов танцевал перед музыкантами. Гос-ти хлопали в ладоши. Сделав круг, танцующий остановился перед женой врача и поклонился, приглашая ее. Дама отказы-валась, уверяя, что не умеет танцевать. Гости окружили ее и стали упрашивать. Наконец она сдалась и попросила музыкан-тов сыграть трепака. Гости стали хлопать еще усерднее. Жена врача начала плясать. Азиз-хан наполнил бокал, вышел на середину и выпил за здоровье ханум. Потом достал из кармана три рубля, всунул в папаху одного из музыкантов и принялся хлопать в ладоши.
Не дождавшись Велигулу, Кебле-Мамед-Гусейн прошел в переднюю и стал смотреть на танцующих. Азиз-хан вынул еще трехрублевку и вложил в папаху дру-гого музыканта, игравшего на кеманче.
