Мистер Скорсуэлл, отложив ведомости в сторону, обратился ко мне:
- Вам не платят сколько полагается, мистер Маршалл?
- Да, не платят.
Миссис Смолпэк стала что-то объяснять, но он жестом остановил ее:
- Минуточку.
Он стал что-то подсчитывать на листке бумаги, затем обратился к ней:
- Вы знаете, что этому человеку недоплачивают? - спросил он. Недоплачивают уже больше года.
- Он - калека, - огрызнулась она, бросив это слово как оскорбление.
- Это к делу не относится, - сердито заметил инспектор. - Он имеет право получать такое же жалованье, как и всякий другой. Вы должны возместить ему восемьдесят семь фунтов. Если вы сейчас выдадите ему чек, я завизирую ваши ведомости на жалованье; в противном случае нам придется возбудить против вас дело.
Миссис Смолпэк с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Чтобы ее заставляли платить мне такую сумму! Это было выше ее сил. Но деловая сметка взяла верх над эмоциями. Ведь ее имя часто упоминалось в светской хронике газет, ей нельзя было рисковать своей репутацией благотворительницы. Капитуляция бывает порой неизбежна.
Быстрым, решительным взмахом пера она выписала чек и повелительным жестом толкнула его в мою сторону, словно приказывая мне принять его.
- Вы уволены! - грубо и зло сказала она.
Честь ее была спасена, победа осталась за ней.
Я не проронил ни слова. Сняв с крючка свою шляпу, я вышел вместе с мистером Скорсуэллом. Когда мы спускались в лифте, он заметил:
- Вы счастливо от нее отделались.
На улице при расставании мы обменялись рукопожатием.
До самого вечера я оставался в городе. Возвращаться в пансион в часы, когда все на работе, мне никак не хотелось.
Присутствие людей как-то скрашивало его, без них от его стен веяло мерзостью запустения. Опустевшая столовая, молчащее пианино, ненакрытый стол - вот что меня ждет, если я сейчас пойду домой.
А в моей комнате разве лучше... Постель, которая поздно вечером обещает покой и отдых, сейчас, при свете дня, напоминает койку в тюремной камере. Эта комната была терпимой только при электрическом освещении.
Итак, я решил провести остаток дня в городе. Зашел в кафе. Ужин обошелся мне в пять шиллингов, но зато угостился я на славу. Прежде чем сделать заказ, я внимательно изучил меню и потребовал самые дорогие блюда. Купил также пачку табаку и курительной бумаги и стал свертывать толстые сигареты, милостиво поглядывая на сидящих за соседними столиками.
Я притушил сигарету, когда она была на три четверти выкурена, но, уходя, извлек окурок из пепельницы и спрятал в карман. Я мог позволить себе разок сумасбродную выходку, но понимал, что нельзя окончательно терять чувство реальности. Я знал, что это блаженное чувство обеспеченности долго не продлится!
В последующие месяцы, работая понемногу в разных местах, я воспользовался заметками, которые делал, возвращаясь домой после вечера, проведенного у тележки с пирожками, и написал небольшой рассказ о Драчуне. Назвал я его "Возмездие". Мне казалось, что это хороший рассказ, но в ту пору я писал с уклоном в натурализм и потому неубедительно. Я еще не научился видеть того, что скрывалось за мрачными сцепами, которые я описывал.
Я послал рассказ в "Бюллетень" и несколько недель спустя прочел отклик на него в отделе "Ответы корреспондентам": "Необработанно, но сильно. Продолжайте в том же духе".
На этот раз конец недели в Уэрпуне был для меня триумфом. Семейство наше восприняло ответ редакции, отклоняющий мое произведение, с такой радостью, словно рассказ уже появился в печати. Это было поощрение со стороны людей авторитетных, подтверждение того, что я на верном пути. Вырезку из журнала я носил при себе, часто вынимал ее из кармана, смотрел на нее.
Я решил прочитать рассказ Драчуну и как-то вечером захватил его с собой. Однако, подойдя к тележке с пирожками, я, к своему удивлению, увидел у печки Стрелка Гарриса в белом фартуке. Он встретил меня широкой улыбкой. Теперь у него были зубы. Большие и белые, они сплошными рядами сверкали у него во рту.
- Провалиться мне на этом месте, если это не "Душитель Льюис", собственной персоной, - крикнул он, когда я поднялся на край тротуара. - На, держи. - Он протянул мне руку, и я пожал ее. - Довелось на этих днях кого-нибудь придушить? - спросил он и оглушительно захохотал.
Мне было не по себе. Его шутливый тон не находил у меня отклика.
- А что с Драчуном? - спросил я.
- Инфлюэнцу подцепил. Я взялся пока подменить его. Ну а ты-то как живешь? Драчун говорил мне, что ты часто здесь околачиваешься.
- Да я тут чуть ли не каждый вечер бываю, но тебя ни разу не видал. А ты все такой же.
- А чего мне меняться? Дела мои - на мази.
- Ты еще долго торчал в гостинице после моего ухода?
- В этом проклятом заведении? - с презрением воскликнул Стрелок. Очень мне надо! Я его скоро бросил, стал продавать пирожки около кино и в других местах. А вообще-то славно нам там жилось, ничего не скажешь. Старика Шепа прогнали. Жалкий побирушка! Так и юлил, когда хотел выпить, в глаза заглядывал, как голодный пес. Вспомнить противно!
Он приложил руку рупором ко рту:
- Горячие пирожки и сосиски! - Затем снова обратился ко мне: - А знаешь, гостиницу-то сожгли.
- Ничего об этом не слышал, - сказал я.
- Как же! Дотла сгорела. Говорят, девки прямо из окон прыгали, пока парни брюки натягивали, а Малыш все водой поливал. Так и не узнал я, кого же старуха Фло подговорила поднести спичку. Ведь все было застраховано, и на большую сумму. Я бы это сделал за сотнягу, а вторую содрал бы с нее за то, что стал бы держать язык за зубами, - ну да она сама не промах, старая стерва.
- А что стало с Артуром?
- Артур приходил сюда в прошлую пятницу вечером, искал тебя. - В голосе Стрелка звучала радость от того, что он может мне сообщить эту весть. Артур ведь обзавелся лодкой и ловил лангустов в Тасмании. Я его почти три года не видел, он говорит, что жил на острове на каком-то, целых шесть месяцев. Совсем один. Занятный он малый. Велел передать тебе при случае, что придет сюда в следующую пятницу.
Я обрадовался, что снова увижу Артура. При одной мысли, что скоро я смогу выложить ему все мучающие меня вопросы, мне начало казаться, что они уже решены. На душе стало веселее.
