– Нет! – сказала она решительно. – Я такое не хочу! Мы с Тимом…

Она чуть было не брякнула про джинсы и шнурки, но очень вовремя появился Отар Шалвович, неся на подносе благоухающие чашки. И молоко он перелил из пакета в молочник – Катя даже забыла, что он у нее есть! И сахарницу, кажется, того… отмыл. Ей стало стыдно за все разом: и за свою бесхозяйственность, и за паутину в углах, и даже за то, что она не лучший вариант для их единственного сына… впервые стало стыдно за это. Ну или почти стыдно. А за паутину совестно было однозначно. Она, конечно, знала, что визита Тимовых родителей нужно ожидать, – но не так же скоро?! Во всяком случае, сегодня она их точно не ждала! Свадьба, оказывается, такое сложное мероприятие! И его нужно планировать как минимум за два месяца, а лучше и вовсе за полгода! И платье шить! Которое потом никуда больше нельзя будет надеть! И по стоимости оно будет как вся ее зарплата за год, если не больше!

– Нет! – повторила Катя. – Я не хочу!

– Да никто и не заставляет! – Лидия Эммануиловна деликатно смочила в чашке губы и бросила фотографию обратно на стол. – Я тоже не хочу! И я бы такое сроду не надела! Корсет! Вся грудь наружу! Вчерашний день! Безвкусица! Но вот юбка! То, что надо! И вы меня в обратном не переубедите!

– Ли-и-идочка… – примирительно прогудел Отар Шалвович, – ну что ты кипятишься! Никто же и не настаивает. Кате и самой не нравится! Будет все, как она захочет!

Был прекрасный момент, чтобы сказать про белые джинсы, уже купленные, кстати! И Тим просто обязан был ей в этом помочь! Но он вдруг зачем-то стал перебирать эти проклятые фотографии и расспрашивать у маман, кто, где и когда, а также как это он не поехал туда-то и туда-то, а она все заглядывала через его плечо и два раза даже открыла рот, но… почему-то смолчала.

– Пейте кофе, Катюша, – придвинул ей чашку отец Тима. – Пока не остыл.

– Спасибо! – Она взяла чашку с полагающимся к ней блюдцем – тоже отмытым и даже протертым до блеска полотенцем, кстати, – и горестно вздохнула.

– Ты чего вздыхаешь? – спросил вездесущий Лысенко, материализовавшийся прямо у нее за спиной. – Тебя ж вроде муж ждет, и вообще все в шоколаде?

– Так, – неопределенно бросила Катя. – Вообще…

– Вообще надо жизни радоваться! Вот мы с Лилькой живем и радуемся! В воскресенье с Кирюхой в кукольный театр идем!

Внезапное превращение разгильдяя и бабника Лысенко в примерного семьянина было столь непредсказуемым и невероятным, что Катя только еще раз вздохнула. У них с Лилей было все так, как Катя желала бы для себя: свадьба в тихом семейном кругу и никаких регулярных инспекторских проверок со стороны ближайших родственников. Без окрика «Стой, кто идет?» и без первого предупредительного выстрела в воздух, после которого можно было шарашить по нарушителю прямой наводкой. Она же лично за три месяца семейной жизни таких проверок с предупредительными выстрелами и без пережила уже три! По одной в месяц… Это не считая той нервотрепки, что перед свадьбой! И что, и дальше так будет продолжаться? Или ей стоит сменить замки, номер телефона и вообще поставить квартиру на круглосуточную охрану с лазером внутри, сжигающим все, что вторгается без ее санкции?! В последний раз она обнаружила дорогую свекровь в ванной комнате, куда вошла вымыть руки! И та заглядывала под ее собственный умывальник! Спрашивается, зачем?! Любезная Лидия Эммануиловна, разумеется, ничего не сказала, говорила в основном она, Катя. От испуга и неожиданности такого наговорила, признаться… что родственница, кажись, пропустила плановую проверку и теперь явится не скоро… И зачем это Тимка дал ей ключи, вот вопрос?!

– Тим, где наши ключи? – строго спросила она.

– У меня. – Муж несколько растерялся. – Мы едем домой? Или пешком идем?

– Пешком, – решила она. – Голову проветрить надо. Это твои ключи у тебя. А мои у меня. А запасные где?

– У родителей. Да что случилось, Кать?

– Пока ничего! – загадочно сказала жертва проверок. – Ничего не случилось… пока!

– Ты голову решила проветривать или загадки решать? Я соскучился.

Господи, как хорошо, что Тим пошел характером в отца! То есть и в мать, конечно, немного – любит настоять на своем, – но большей частью все-таки в милейшего Отара Шалвовича.

– Я тоже соскучилась… – Катя прижала его руку через куртку к себе. И зачем они пошли пешком? Могли и на метро поехать, и даже Лысенко мог подвезти, если бы она попросила. Быстро бы добрались домой, поднялись по темноватой, до последней щербатой ступеньки знакомой лестнице, открыли бы дверь в привычное тепло… Да, а там Лидия Эммануиловна и не метено! Не говоря уж о влажной уборке! И летняя обувь не вычищена и валяется вперемешку с зимней! И во всем виновата она, Катя! Потому что мужчина не должен убирать в доме! И уж тем более не должен отскребать грязь с ее босоножек и закидывать их на антресоли! Да уж… и окна мыть она не любит… и постельное белье у нее не накрахмалено, и даже – вот ужас! – не выглажено с двух сторон, и кастрюли не сияют, будто их купили только вчера!

– Тим, а почему запасные ключи у твоих родителей? – запустила она пробный шар. – Почему их Томке не отдать? Ты же с ней каждый день видишься, если что?

– Если что, мы с Томкой разъезжаемся в разные концы после работы и поймать ее потом невозможно! А родители ближе и все время дома!

«Ага, дома они… У нас они в основном дома!» – грустно подумала Катя и вздохнула. Сегодня вечером в ее звуковом сопровождении преобладали вздохи.

– И я у них часто бываю, – жизнерадостно продолжал Тим. – И мама всегда может подвезти, если что!

– Если что… – протянула она. – Угу…

– У тебя что, голова болит? – внезапно обеспокоился муж.

– Нет! – поспешила заверить его Катя. – Ничего не болит!

– А мне показалось…

– Тебе показалось! – твердо добавила она. – Ничего не болит, Тимка… – Она снова прижала его руку, а потом потянулась и потерлась носом о его щеку. – Правда-правда!

– Зря мы пешком идем… холодно, и грипп кругом!

– Ага! Как выскочит! – внезапно развеселилась она. – А я без оружия!

– Ты всегда во всеоружии! – Муж посмотрел на нее таким любящим взглядом, что Кате стало жарко. Она потянула на куртке змейку вниз и сняла перчатки. Затем сунула руку к нему в карман.

– Ого, какая горячая! – удивился Тим. – Катька, ты действительно часом не заболела?

Врач в нем никогда не уходил далеко, и она даже рассердилась:

– Ты мне еще температуру померь прямо тут, на улице!

– И померю! – Он привлек ее к себе, потрогал губами лоб, щеку, потом поцеловал в уголок губ: – Нормально… жить будете, пани Тодрия!

– Скрипковская-Тодрия! – надменно сказала она, заправляя под шапку прядь волос.

– Пардоньте мое невежество! – расшаркался он. – Никак не могу привыкнуть! Хотя ты могла бы называться просто Тодрия… чем плохо?

– Тим, давай не будем, – быстро попросила она. – И потом, воздух холодный. Если я буду разговаривать, а тем более спорить, я точно простужусь! А мы пошли пешком, чтобы я дышала, а не простужалась!

– Да и подарки уже пора присмотреть… твоей маме… и моей!

– Подари ей новый фонендоскоп, – стараясь держаться в рамках светского тона, проговорила Катя и тут же мысленно добавила: «Чтобы она приходила с ним к нам, и оставалась ночевать в соседней комнате, и втыкала его в уши, и прикладывала к стенке, чтобы слышать все!»

– У нее хороший фонендоскоп…

– И хорошие кастрюли, и тарелки, и чайник тоже хороший… и характер… – Она все же не смогла сдержаться, чтобы не выпустить эту шпильку, но Тим, кажется, ничего не понял.

– Кстати, о характере. Мама говорит, что ты ее напугала!

– Что-о-о?! – Катя даже выдернула руку из его кармана. – Когда это я ее напугала?!

– Ну, когда она в последний раз к нам приезжала. Она была в ванной, руки мыла, и тут ты вошла совершенно бесшумно. Она говорит, что от страха чуть не описалась!

– Это я от страха чуть не описалась! – буркнула Катя. – Это я зашла руки вымыть, а она у нас в ванной! И зачем-то заглядывает под умывальник, между прочим! Что она там забыла? – Катя совсем выпустила из виду, что обещала себе быть вежливой и ничего такого Тиму про его матушку не говорить, и вообще желательно ничего о ней не говорить, и не обсуждать ее поведение, потому что… потому что это было некрасиво! Но она все равно не исполняла обещанного и говорила! И обсуждала. Сплетничала, короче. И даже не один раз. И поэтому сейчас она рассердилась еще больше.