Макси с Нати жутко удивились, когда мы с Виолеттой привели их в соседний дом (ключ мне дал Ромальо), но обрадовались, узнав, что я остаюсь в Буэнос-Айресе. Минут через двадцать во двор заехало четыре грузовика.

На то, чтобы занести всю мебель в гостиную, у рабочих ушло чуть больше часа, а затем, в игру вступили мы. Я прошелся по дому, быстро определил, что куда ставить, и началось… Мы с Макси таскали мебель, а девочки разбирались с мелочами: стелили постели, расставляли фотографии и прочее…

Надо сказать, Макси не врал, когда говорил о своей физической форме. Он ни в чем мне не уступал, как выяснилось. Один бы я ни за что не справился, а вместе мы довольно быстро все сделали.

К вечеру дом был закончен. Вся мебель стояла на местах, да и девочки со своей задачей прекрасно справились. Конечно, все это стоило нам огромных усилий. Мы с Макси (уже без рубашек, между прочим) были мокрыми, как мыши. Хоть выжимай. Пот струился по лицам и телам так, словно мы попали под дождь.

Зато было весело. Наверное, сегодня смеха из этого дома доносилось больше, чем обычно. Надеюсь, со временем его не убавится. А смеялись мы друг над другом. Вот, например, однажды Нати решила подшутить. Закутавшись в белую простыню, она выглянула из-за угла, когда мы тащили наверх кровать моей мамы. Макси от неожиданности вздрогнул, пошатнулся и едва не упал. Позже мы долго смеялись, хотя в момент самого происшествия, было совсем не до смеха. В тот момент, я мог пересчитать на спине все пройденные ступеньки и оказаться придавленным тяжелой кроватью. К счастью, Макси успел вовремя поймать предмет мебели. Нужно было слышать, как Виолетта потом отчитывала Нати, параллельно выясняя, все ли со мной в порядке.

Признаться, мне польстило то, как моя подруга испугалась за меня. Взволнованно приплясывая возле нас, она была бледной, как смерть, и не сводила с меня встревоженного взгляда своих прекрасных глаз. Но я снова категорично внушил себе, что на такую реакцию Виолетту сподвигли исключительно дружеские чувства. Возможно, после того случая, она привязалась и привыкла ко мне, но не более того. Тем не менее, невольно в груди у меня разлилось приятное тепло.

Был еще один случай, неловкий до ужаса. По крайней мере, для меня. Мы с Виолеттой стояли возле комода в комнате мамы. Я рассказывал ей, кто изображен на фотографиях. Никто из нас не заметил, как Макси и Нати связали нас простыней. То есть, мы, конечно, заметили, но было поздно. Мгновение – и наши тела оказались прижатыми друг к другу. И, черт возьми, как мне тогда хотелось оставаться в таком положении вечно! Нет в мире ничего прекраснее, чем оказаться прижатым у Виолетте и несколько мгновений смотреть в ее глаза. А глаза эти, между прочим, выражают нечто такое, чего я не могу понять. Что это за чувство? Подсознание выдает мне только одно определение: любовь с некоторой примесью смущения. Но я быстро отмел это. Какая там, к чертовой бабушке, любовь?! Какое смущение?! Нет, мой мозг определенно все воспринимает неправильно! Через мгновение я закрыл глаза, потом снова открыл их и рассмеялся. Виолетта потрясла головой и последовала моему примеру. Мы легко освободились от простыни и с тем же смехом начали гоняться за Макси с Нати. Было весело.

Когда мы со всем разобрались, уже смеркалось, поэтому засиживаться было особо некогда.

- Спасибо за помощь, ребята! – махали мы с Виолеттой друзьям минут через пятнадцать.

- Всегда пожалуйста! – со смехом ответил Макси.

С этими словами, он взял Нати за руку, и парочка поспешила удалиться. Мы с Виолеттой переглянулись, и она тихо произнесла:

- Ну, что? Наверное, нам тоже пора, а то папа поднимет на ноги полицию.

- Да, конечно, – улыбнулся я. – Спасибо тебе. И за идею, и за помощь, и за все остальное тоже.

Я понимал, что в моей груди снова вспыхнет волна чувств, но все равно обнял подругу. Трудно сказать, сколько времени длилось это самое объятие. Виолетта даже не думала сопротивляться, и от этого сердце безудержно колотилось, а мурашки пробегали по тем местам, где наши тела соприкасались. И как же мне тогда хотелось впиться в ее губы поцелуем…

Наверное, уже в тысячный раз напоминая себе, что этого делать нельзя, я отпустил Виолетту. В то мгновение мне даже показалось, что на ее лице отразилось немое сожаление, но уже через секунду она снова улыбалась. Видимо, почудилось. Дурацкий влюбленный мозг!

Вернувшись в дом Кастильо, мы застали Германа и Ромальо за ужином. Ольгитта, как обычно, суетилась неподалеку.

- А, вот и вы! – обрадовалась экономка. – Давайте, садитесь, а то все остынет.

- Сейчас, только руки помоем, – ответил я, направляясь вместе с Виолеттой к мойке.

Минут через пять, когда все ели божественное рагу, Герман вдруг спросил:

- Чем вы сегодня занимались?

Мы с Виолеттой переглянулись. Что это с ним? Обычно, он таких вопросов нам не задавал.

- Ничем особенным, – пожал я плечами.

- Да? – приподнял бровь Герман. – Тогда почему ты такой усталый и вспотевший.

Я поперхнулся рагу от смеха, и Ромальо пришлось похлопать меня по спине. Честное слово, иногда Герман меня просто в ступор вводит! Вот уж, действительно, каждый думает в меру своей распущенности!

- Так чем вы занимались? – продолжал друг моей мамы, когда у меня прошел кашель и смех.

Тут уж сама Виолетта, похоже, поняла, в чем дело, и тоже расхохоталась. Это было так заразительно, что я к ней присоединился. Ольгитта и Ромальо сдерживали смех только из солидарности, что было заметно, по их смущенным лицам. Герман, однако, спокойно сидел и ждал.

- Успокойся, пап! – отсмеявшись, воскликнула его дочь. – Мы занимались вовсе не тем, о чем ты сейчас подумал. Если точнее, готовили сюрприз матери Федерико.

Герман сначала удивился, а потом смутился.

- Извините, – сказал он, заливаясь краской и глядя в свою тарелку. Кажется, у меня началась паранойя.

Дальнейший ужин прошел уже в более дружелюбной обстановке. Никто никого взглядом не сверлил и дурацких вопросов не задавал.

- Кстати, Федерико, – спохватился Ромальо через пару минут. – Все никак не соберусь спросить. Когда вы вернулись из Рима, Герман говорил, что ты от кого-то спас Виолетту. Может, расскажешь, что произошло?

Мы с подругой переглянулись и, решив, что это уже давно не секрет, вместе, дополняя друг друга, рассказали о стычке с пивососами.

- Ничего себе, – присвистнул Ромальо. – Ну, ты, Федерико, даешь! Джеки Чан отдыхает! В одиночку, против целой толпы…

- И отделаться, при этом, только парой синяков! – подхватила Ольгитта.

А Ромальо вдруг с осуждением посмотрел на своего друга и заявил:

- Вот, скажи, Герман, как ты мог, вообще, такое подумать о парне, который спас твою дочь?!

Тот молчал, но выглядел донельзя смущенным. Мне стало как-то неуютно. Ведь и Герман, и Ромальо знают, почему я так поступил, а для Виолетты (ну, не считая еще Ольгитты) я – просто герой. А интересно, бросился ли я спасать свою подругу, не будь у меня к ней никаких чувств? Ну, конечно, бросился бы! Ведь мы с ней все равно бы подружились. К этой девушке невозможно не привязаться.

Наконец, с ужином было покончено. Мы с Виолеттой поднялись наверх, Герман с Ромальо ушли в кабинет, а Ольгитта осталась в столовой. Взгляд экономки почему-то обжег мне затылок и невольно заставил обернуться. Женщина смотрела на меня с откровенным подозрением. Понятия не имею, что я не так сделал, но разбираться было особо и некогда, потому что Виолетта уже тянула меня за руку.

- Ох, боже ты мой! – расхохотался я, едва мы вошли в комнату моей подруги. – Что сегодня с ними?! Один черте-что предполагает, другая вслед подозрительно смотрит!

Виолетта тоже покатилась со смеху и с трудом выдавила:

- Ты про Ольгитту? Заметила!

Минут десять мы не могли прийти в себя, хохоча над дурацкими ассоциациями взрослых. Нет, конечно, они должны беспокоиться за нас, но не до такой же степени!

- Слушай, а ты не понял, почему Ольгитта так на тебя посмотрела? – отсмеявшись, спросила моя подруга.