В тот день, когда Краюхин решил выйти в тайгу для проверки компаса, рассвет был медленный, тягучий, солнце томительно долго прорывалось сквозь клубы тумана, стоявшего над тайгой. Потом поползли облака, и солнце то скрывалось за ними, то выглядывало, одаривая Улуюлье потоками яркого света и тепла. «Только бы на ненастье не повернуло, осложнит мне всё дело», — опасался Краюхин. Но приметы не сулили ненастья. С вечера выпала такая обильная роса, что трава стала мокрой, как после дождя. Несмотря на сумрачный рассвет, птицы пели заливисто и звонко, что тоже предвещало хороший день. По макушкам деревьев пробегал ветерок, раскачивал их, освежая застоявшиеся таёжные запахи. «Это хорошо, что зноя не будет, легче идти», — осматривая небо, думал Краюхин. Он так привык к преодолению трудностей, что, когда становилось чуть полегче, радовался этому как доброму предзнаменованию. «Может быть, успею по двум маршрутам пройти», — рассчитывал он.

Краюхин отошёл уже от стана метров на пятьдесят, когда вдруг услышал голос откуда-то сверху:

— Товарищ начальник группы, позвольте спросить вас об одном деле.

Это говорил Бенедиктин, высунувшись из своего короба. Краюхин остановился. Возвращаться ему не хотелось, и он громче обычного сказал:

— Что у вас, товарищ Бенедиктин?

— Вы, говорят, на контрольные маршруты пошли?

— Да, пошёл.

— А я ведь тоже этой работой по выявлению магнетизма занимаюсь.

Краюхин сделал несколько шагов назад, чтоб лучше слышать, что скажет Бенедиктин.

— Я пытаюсь совместить собственные геоморфологические наблюдения с… — Бенедиктин замялся, подыскивая точное слово.

— А вы что, уже так освоили местность, что можете контролировать компас? — спросил Краюхин, не скрывая недоверия.

— В известной, конечно, мере. Но уже не новичок, — скромно ответил Бенедиктин.

— Что же, пробуйте! Ошибки компаса случались здесь у многих охотников. Это факт.

Краюхин не мог больше задерживаться, его влекло в тайгу; он зашагал дальше, но хорошо расслышал то, что ему крикнул вдогонку Бенедиктин:

— Буду стараться, товарищ начальник группы!

Краюхин оглянулся. Если б Бенедиктин мог в это мгновение видеть глаза Краюхина! «Ну что это за отвратительная манера чиновеличания! Как гадко!» — говорил его взгляд.

Но вскоре Краюхин забыл и думать о Бенедиктине. На линии, по которой он двигался, начались его памятные вехи. Он вынул из полевой сумки карту с планшетом, компас, тетрадь и начал наблюдения. Он то и дело останавливался и, положив компас то себе на ладонь, то на пенёк, подолгу всматривался в показания стрелки. В течение дня он проделывал эту однообразную работу много раз и выполнял её с удовольствием. Он хотел сейчас только одного: чтобы этот круглый, умный предмет под стеклянной крышкой увёл его совсем-совсем не туда, куда могла привести его условная тропа. Но компас не хотел ошибаться и вёл его строго по карте. Стрелка компаса, как ни встряхивал её Краюхин, не металась, не дрожала, она спокойно скользила по циферблату и замирала на одном и том же месте. И показания её опять-таки совпадали с картой.

К концу первого маршрута Краюхин пришёл так точно, что сам подивился. Можно было подумать, что он шёл не по условной линии, а по тропе, проложенной с помощью приборов. Нет, на магнитную аномалию тут не было даже и намёка!

Прошло уже немало дней, как он покинул раскопки у Тунгусского холма. Вероятно, Софья ждёт его. Возможно, там есть уже какие-нибудь важные новости. Но возвращаться туда, не сделав до конца своей работы, Краюхину не хотелось. «Уж пусть лучше подождёт Соня. Если ей удалось наткнуться на новые данные, то день-два не решат вопроса, а если ничего нет, пусто, тем более моего присутствия не требуется», — думал он.

Правда, втайне какой-то червячок сомнения точил его. «Соня, вероятно, скучает. Ведь не ради же этих разнесчастных раскопок приехала она сюда! Ради тебя, только ради тебя она оказалась здесь. Не будь тебя, она могла бы сидеть в своём архиве или вести поиски в самом городе. Иди, иди к ней, побудь возле неё, порадуй её».

Этот червячок сомнения минутами так начинал точить его душу, что он готов был бросить все дела и скорее бежать к Тунгусскому холму. Но, поразмыслив, он откладывал всё на следующий день. «Ладно, сегодня пробуду здесь, а завтра видно будет. Соня? Ну что же, если и поскучает… Она ведь знала, что я возле неё сидеть не буду, у меня нет для этого времени, я должен ходить и ходить по тайге. Геолога, как волка, кормят ноги…»

Начав мысленно оправдывать себя перед Софьей, он обычно и приходил всё к тому же выводу: «Подожду. Сегодня кое-что сделаю, а завтра видно будет…»

Краюхин сидел у тихо дымившегося костра, опустив плечи и тупо уставившись в раскрытую тетрадь. Рука его неподвижно лежала на колене. В стиснутых пальцах торчал остро отточенный карандаш. Только что Краюхин написал этим карандашом строки, каждое слово которых отзывалось болью в сердце:

«Прошёл по всем четырём маршрутам безрезультатно. Пробивка шурфов продолжается пока так же безрезультатно».

Перечитав, он подумал: «Написано, как у плохого десятника: безрезультатно — безрезультатно, будто слов других нет». Но исправлять ничего не стал. «Неловко сказано, но зато верно. Правду не подмалюешь даже самыми звучными словами».

Краюхин закрыл тетрадь и засунул её в полевую сумку. Потом он развернул карту Улуюлья, положил её на чурбак и, запустив пальцы в свои густые, сильно отросшие волосы, задумался: «Что предпринять дальше?»

Вдруг совсем неподалёку от стана залаяла собака. Краюхин быстро свернул карту, встал. «Кто же это идёт?» Ещё через минуту послышалось лёгкое посвистывание — так удерживают собаку, когда не хотят, чтоб она уходила далеко. Было очевидно, что на стан шёл кто-то чужой. «Уж не посыльный ли из штаба экспедиции?» — мелькнула догадка в уме Краюхина. С нетерпением он ждал появления человека, всем существом чувствуя приближение какого-то очень важного момента в своей жизни. У каждого случается подобное — ничего, совершенно ничего не ведаешь, а каким-то неизъяснимо сложным озарением всех чувств уже знаешь, что вот сейчас произойдёт особенное, неповторимое…