— А что это — лучше или хуже?' — прямо спросил простодушный Сёма.

— Лучше, Сёма, лучше! Это даёт больше данных об Улуюлье. Вот смотри: это накипь от железа, а это каменноугольная зола. Следовательно, в этих краях есть и железо и уголь! — объяснила Софья.

Затаив дыхание, её слушал не только Сёма, а и все.

— Ага, видел как! Оно ещё покажет себя, наше Улуюлье! — с восторгом произнёс Марей и гордо приосанился.

Теперь можно было идти на обед, но никто не уходил. Все с интересом наблюдали за Софьей. Она вначале сфотографировала траншею, потом сделала зарисовки в большой, в твёрдых корках альбом.

— А что, Софья Захаровна, завтра будем копать? — спросил сутулый Емельян Васильевич, исполнявший обязанности старшего артели.

— Всё теперь зависит от Алексея Корнеича. С ним надо совет держать.

— Ум хорошо, а два ещё лучше, — промолвил Марей.

— А он когда будет?

— Обещался быть сегодня-завтра.

— Эх, сходить бы к нему! Будь я помоложе… Обрадуется он! — сказал Марей.

— Для него это так важно, Марей Гордеич, что я просто не знаю, как он рад будет! Ах, так бы и взлетела! — Софья всплеснула руками, а в глазах её были печаль и досада.

— А что, если мне пойти поискать Алексея Корнеича? — с готовностью и без всяких колебаний вызвался Сёма.

Но Марей остановил его:

— Нет, сын мой, это дело тебе неподходящее. Тайги не знаешь, заблудишься, что тогда?

Софья поддержала Марея.

— Нет, Сёма, не пойдёшь. Алексей Корнеич сам явится. Ну, обедать и отдыхать! — скомандовала она.

Весь остаток дня и вечер провели в ожидании Краюхина. Сидели у костра, пили чай со смородинным листом, рассказывали по очереди всякие были и небылицы, а сами посматривали на окружающий лес, чутко прислушивались к каждому звуку, доносившемуся оттуда. Но Краюхин так и не пришёл.

Утром Софья ушла на раскопки, наказав, чтобы её немедленно кликнули, если появится Краюхин. Но шёл час за часом, а зова со стана не слышалось. Софья ходила по траншее, спускалась в Купель Краюхина, перебирала находки, но стройного, убедительного вывода не складывалось. Что же это такое? С чем она столкнулась? Что это за явление! Как нужен Краюхин! Крайне необходимо обменяться с ним мнениями, высказать свои догадки… Ну, где же он, где же? Почему он не идёт?

К обеду Софья вернулась на стан. Вид у неё был сумрачный и усталый.

— Всё нету нашего сокола, — не глядя на неё, произнёс Марей.

Софья раздражённо махнула рукой.

— Обещал же! Я не знаю, право, что за человек!

— Что-нибудь его держит, Софья Захаровна, какой ему резон зря-то по тайге мотаться? Тут комаров невпроворот, а уж там, в Заболотной тайге, совсем от них продыху нет. Бывал. Знаю.

По голосу чувствовалось, что Марей хочет защитить Краюхина. Софья уловила это и уже спокойнее сказала:

— Конечно, Марей Гордеич, без дела он в Заболотной тайге сидеть не будет, но у меня-то всё остановилось.

— Гляди, вот-вот явится.

Во время обеда из таёжной дали послышалось пение. Разобрать слов было невозможно, но пение приближалось. Всех это настолько заинтересовало, что, отложив ложки, стали прислушиваться с серьёзными и удивлёнными лицами. Улыбался один Марей.

— Соловей наш летит, — наконец проговорил он.

— Кто это — соловей? — спросила Софья.

— А это Уля — дочка Михаила Семёныча Лисицына. Мы её соловьём прозвали за голос. Уж такой голос — на редкость!

«Уля… Странно! Почему же мне Алёша никогда о ней не рассказывал?» — с каким-то смутным беспокойством подумала Софья и спросила:

— Она откуда же появилась тут?

— Уля-то? Она тут почти всегда живёт. Летом на рыбалке, осенью и весной на охоте. Сходит зимой к подружкам, повеселится — и опять в тайгу. Отменная охотница! А сейчас она на Синем озере жила с докторшей Анастасией Фёдоровной, — объяснил Марей.

Софья слушала Марея одним ухом, а другим ловила мелодию, доносившуюся из леса. Ульяна пела свою любимую песню: «Не брани меня, родная, что я так люблю его».

Вдруг из чащи с весёлым визгом к Марею на грудь бросилась собака.

— Ах ты, бесёнок! Ну будет, будет тебе, Находка! — теребя визжавшую собаку, говорил Марей.

Находка не унималась. Подпрыгнув, она горячим красным языком лизнула Марея в нос. Чтоб остановить её буйство, Марей был вынужден прицыкнуть. Находка прижала уши и легла в тень, всё ещё игриво повиливая длинным загнутым хвостом.

— Ишь какая животина! Ни на шаг от Ули не отстанет. Ну, правда, и та ей добром за преданность платит. И кормит и поит! А вот и она сама! — под конец воскликнул Марей.

Он очень обрадовался приходу Ульяны. Встал, широко раскинул руки, с лаской в голосе сказал:

— Ну иди, иди, соловушка, обедать будем. Как раз вовремя угадала!

— Дедушка, здравствуй, родименький! Уж так по тебе соскучилась! — Ульяна говорила это ещё на ходу, не видя из-за палаток чужих людей, сидевших вокруг костра. Увидев их, она остановилась, смущённо опустила голову, но, что-то решив про себя тряхнула своими тяжёлыми косами и пошла прямо к костру.

Софья смотрела на неё, как на привидение. Что-то чудесное было в появлении девушки. Невольно вспомнились знакомые с детства сказочные слова: «Жили-были… Кругом на тыщу вёрст таёжное окиян-море… Вдруг однажды откуда ни возьмись выходит девица-красавица…»

Ульяна была в розовом ситцевом платьице, голубенький платочек парусил над плечами, за спиной ружьё, вместо пояса — патронташ. Загоревшее лицо пылает румянцем смущения, но голубые глаза глядят смело, пристально, чувствуется, что всё видят, всё примечают.

— Здравствуйте, приятного аппетита! — произнесла Ульяна, и первый раз глаза её встретились с глазами Софьи. «Она. Ей письмо в Мареевку от Алексея Корнеича носила», — подумала Ульяна и потупилась, сразу оцепенев.

— Иди, Уля, на речку, искупайся, да и обедать. — Это сказал Марей.

Ей показалось, что голос его доносится откуда-то издалека. Она поняла, что надо на этот голос как-то отозваться, и махнула рукой.

— Что, не хочешь купаться? — Старик воспринял её жест по-своему. — Ну, тогда садись, Уля, бери вон чашку.

— Алексея Корнеича мне надо. К нему меня послали, — всё ещё не двигаясь, тихим, сдавленным голосом сказала Ульяна.