— Ну, зачем же на вышку?! У нас в городе есть выставочный зал! — воскликнул Максим, про себя подумав: «Художник в припадке самокритики».

Но тот словно не слышал его слов.

— Среди моих сверстников есть люди со всякими странностями. Одни пристрастился к рюмке, другой… — художник засмеялся, давясь словами и откашливаясь: — Другой неравнодушен к кошкам… Нет, знаете, увольте от такого занятия… И отчего всё это?.. От одиночества!

— Вы что же, совершенно одиноки? — спросил Максим, когда художник умолк.

Старик не сразу ответил, присматриваясь к Максиму и про себя взвешивая, доступен ли ему такой сложный разговор.

— Формально — нет, фактически — да, — наконец сказал он, по-видимому решив, что с Максимом можно говорить откровенно.

Максим вопросительно взглянул на художника, ожидая, что он расскажет о себе. Но тот замолчал, и у него был такой вид, что казалось, к начатому разговору он уже не возвратится.

— Если вы не торопитесь, — тихо и как-то особенно проникновенно сказал художник, — то я вам расскажу… то ли быль, то ли притчу.

— Пожалуйста, — ответил Максим.

— В таком случае присядем, — предложил художник и, разостлав на колоде свой плед, только что подобранный Максимом в лесу, первый сел на него.

Максим примостился на краешке, намереваясь за разговором покурить.

— Так вот. Жили-были на белом свете три друга, и каждый мечтал о своём счастье. Но счастье представлялось им по-разному. Первый думал, что счастье — это богатство, второму счастьем казался талант, а третий считал, что счастье — семья… Долго ли, коротко ли, но все они достигли своего счастья. Однако у всего есть конец, есть конец и у человеческой жизни. Перед смертным часом собрались друзья, чтобы подвести итоги. Первый сказал: «Богатым я был, а счастья не испытал. Умираю скрягой и человеконенавистником». Второй сказал: «Талантливым я был, а счастья не испытал. Ухожу из жизни истёрзанный одиночеством». Третий сказал: «А я познал, что такое счастье. Ухожу обласканный близкими и оставляю земле самое ценное — новых людей».

Художник взглянул из-под стёкол пенсне на Максима и засмеялся, хотя ему было совсем невесело.

— Вот как бывает!

— Бывает! В притче много смысла, — сказал Максим, раздумывая, к какому роду счастья относит он своё собственное.

— Но случается и так: человек обеспечен, талантлив, имеет семью, а настоящее счастье его идёт где-то рядом. — Старик произнёс эти слова глухо, угрюмым тоном, и Максим понял, что всё это он сказал о самом себе.

— Случается и так. Всяко случается, — поспешил согласиться Максим.

— Пора домой. Я могу подвезти вас до города. Не хотите? — спросил старик.

— Если вас это не обременит, то я с огромным удовольствием. У меня уже ноги гудят.

— Ноги гудят? Никогда не слышал такого выражения, — складывая кисти и краски в ящичек, удивился художник.

— Что вы! Это очень ходовая фраза, и не только у охотников.

— Тогда, вероятно, запамятовал.

Через десять минут Максим сидел в легковой машине на заднем сиденье. Рядом с ним лежал ящичек с красками, складной мольберт и свежий, ещё не просохший этюд в грубом подрамнике из плохо оструганного соснового дерева. Художник разместился рядом с шофёром и всю дорогу молчал. Максим подумал, что старик утомился и задремал. Но когда машина покатилась по мостовой окраинных улиц города, он вдруг бодрым голосом спросил:

— А где вы живёте, молодой человек?

— Я живу где-нибудь у трамвайной остановки.

— О нет! Так не пойдёт. Услуга за услугу, — засмеялся художник, полуобернувшись к Максиму. — Вы спасли меня от нареканий домашней работницы. Она бы за такую потерю перепилила мне шею.

Вскоре машина свернула на набережную и остановилась у ворот дома профессора Великанова, который благодаря великолепному саду был известен всему городу.

— Ну вот я и приехал, — сказал художник, открывая дверцу машины.

— По-моему, это дом профессора Великанова, — взглянув в окно, сказал Максим.

— Совершенно правильно. Я и есть профессор Великанов, — проговорил художник.

— Ну, знаете, случай! Давно собирался с вами познакомиться, — смутился Максим. — А я-то вас за профессионала-художника принял!

Он вышел из машины, помог Великанову вытащить его вещи и, пожимая руку, сказал:

— Позвольте и мне назваться. Я брат вашей сотрудницы Строговой.

— Максим Матвеич? — Великанов был изумлён и смущён не меньше Максима. — Я же о вас много слышал и от сестры вашей, и от других работников… Это вы были директором политехнического института в предвоенные годы?

— Да, я. И странно, что, живя в одном городе, мы нигде не встретились раньше.

— А что тут странного? Вы были в политехническом, а я в университете… Два «хозяйства», две дороги… тысячи научных работников… К тому же перед войной сидел я в Москве по пять-шесть месяцев в году, проталкивая в Учпедгизе свой учебник.

— А потом началась война… Пять с половиной лет Высокоярск только снился мне.

— Ну вот видите! Душевно рад, что случай свёл нас.

— Взаимно рад и я. И не будь этого случая, всё равно напросился бы к вам, Захар Николаевич. Есть к вам дела, и неотложные дела.

— Прошу! В любое время дня и ночи прошу.

— Спасибо вам и до свидания.

Они попрощались. Максим вернулся в машину.

«Как это хорошо, что встретился я с ним не в кабинете, а в лесу. Всё получилось просто, человечно, без официальных сложностей… Хорошо, очень хорошо!» — думал Максим.

Анастасия Фёдоровна была человеком беспокойным, неугомонным, умеющим даже в самое маленькое, порою пустяковое дело вносить азарт и страсть. Где бы она ни оказывалась — дома ли, на службе ли, в командировке ли, — всюду её кипучая энергия находила применение. Она не любила никакого бездействия, презирала тугодумов, ипохондриков, нытиков и любила людей, скорых на руку и на слово. Временами она была резковатой, но всегда справедливой.

Работая в Новоюксинском районе заведующей райздравом, она добилась образцового порядка и чистоты в общественных помещениях. Рассказывали, что однажды, появившись на заседании исполкома райсовета в прокуренном, замусоренном зале районного Дома советов, она отказалась докладывать о санитарном состоянии района, публично пристыдила председателя райисполкома за такое позорное содержание зала. Заседание было прервано и началось только после тщательной уборки.