© Харитонов С. В., 2019

Маринка, как потом рассказывали её родители, родилась в тот день, когда Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР, Герой Советского Союза, трижды Герой Социалистического Труда Никита Сергеевич Хрущёв стучал ботинком по столу в Нью-Йорке на заседании 15-й Ассамблеи ООН. Интернета тогда ещё не было, а телевизор считался неслыханной роскошью. Да и то только среди тех, кто про него вообще слышал. А большинство населения страны, жившее в деревнях и посёлках, радовалось электричеству, громкоговорителю посреди улицы, кинопередвижке по праздникам или, если председатель колхоза пробивной, по выходным. И потому слух о ботинке, облетев земной шар, наткнулся на железный занавес границ великой страны и медленно, как туман утренний, стал вползать через уже появившиеся коротковолновые радиоприёмники на кухни диссиденствующей интеллигенции в городах.

Именно в такой семье Маринка и родилась. Всё было прилично и благополучно. Папа – младший научный сотрудник в одном из секретных институтов, мама аспирантка МЭИ. Оба в меру диссиденствующие, поругивающие на кухне партию, выписывающие «Иностранку». И портрет Хемингуэя на стене.

Сталин развенчан, коммунизм через двадцать лет наступит, а пока комнату вот в коммуналке дали в связи с рождением ребёнка. И революции по всему миру, и все люди – братья. Ну, почти все, кроме той американской военщины, которой наш Хрущ уж как пригрозил, поставил её на место. И хоть принято партию поругивать, а гордость за страну и её руководителя есть.

Короче, время было весёлое и боевое. Время надежд. И энергетика тех дней вошла в Маринку с первым дыханием, с первым криком.

Росла девочка боевой и весёлой. Надувала через соломинку лягушек, засушивала жуков и бабочек, потом выхаживала найденного на земле птенца, хомячка у подруги лечила и к шестнадцати годам твёрдо решила стать врачом. Последний год в школе зубрила химию, русский и анатомию, но весной, уже во время выпускных экзаменов, состоялся семейный совет, на котором родители, взвесив свои возможности, связи и знакомства, решили, что преодолеть конкурс в двадцать три человека на место не получится. И поступить легко можно только в МЭИ, где мама была уже доцентом кафедры теплоэнергетики.

Но романтика больших турбин, дающих свет людям, Маринку не впечатлила, и был выбран запасной вариант – к тёте во Владивосток, в тамошний мединститут. Там и требования пониже, и учиться полегче. А тётя Валя приютит, накормит и присмотрит, чтоб не загуляла.

На улице лето молодое, листики свежие, светло-зелёные, пух тополиный. Солнышко тёплое, духотой многодневной не надоевшее.

И нервотрёпка экзаменов, и вечер выпускной, танцы, рассвет в Лужниках – всё пролетело как один миг. Вот уже Маринка поднимается по трапу самолёта, оглядывается и кажется ей, что она видит сквозь стеклянную стену аэропорта заплаканную маму.

И чего реветь? Не на каторгу же едет – учиться!

Со вступительными экзаменами проблем не было, и вот уже она – первокурсница. С таким упоением окунулась в учёбу, что спать забывала. Некогда – всё лекции да семинары. С утра до вечера. Короткие каникулы с книжкой на диване проведённые, и опять – с утра до вечера. А весной, в апреле, вдруг как-то раз три пары отменили. Пошли с девчонками по бульвару прогуляться – тут-то Маринка и вынырнула из забытия учебного. Вокруг поглядела – а навстречу ей парень-морячок идёт.

Хорошо, что лето уже было близко и хвостов накопить Маринка особенно не успела. Эдуард, второй штурман с теплохода «Красная Украина», дожидался конца профилактического ремонта своего корабля и времени свободного у него на берегу было полно.

Корабль чинился, сессия кое-как спихивалась, и к середине июля Маринка поняла, что беременна.

Сначала испугалась, потом обрадовалась, Эдику сказала. Стали строить совместные планы, как дальше жить. Официально к тёте Вале переехали, заявление в ЗАГС подавать собрались. Всё здорово. Только однажды вечером Эдик домой к тётке не пришёл. И утром не объявился. Маринка туда-сюда, по знакомым звонить, в порт поехала – а «Красной Украины» нет.

Где? Куда?

– Дак вчера ещё ушла. В кругосветку, на восемь месяцев.

– Она в пароходство, мол Эдик, муж мой, штурман…

А там паспорт попросили, головой сочувственно покачали, штампика из ЗАГСа не найдя и, вздохнув, позвонили в отдел кадров. Минут через десять ответ – Эдик действительно есть, штурман. И трудится на «Красной Украине», точно. Только видите ли, девушка, жена у него дома в Мурманске, мужа своего героического, в плавание на корабле научном ушедшего, ожидает…

В феврале, сразу после каникул, Никита родился. Первую неделю тётка ещё терпела, а потом насупилась, стала бубнить, что, мол, с дитём-то какая учёба. И после второго курса Маринка вернулась домой, в Москву. Ребёнка – родителям, благо, мама-доцент свободный график имела, да и отец на работе не надрывался, а сама – на вечерний, учиться. А днём санитаркой в больнице.

Пять лет как один день пролетели.

И настала перестройка. Отца сократили первого. Он дома засел, энциклопедию Большую Советскую читать стал. С первого тома. Потом советская наука и промышленность перестала нуждаться в новых разработках в области теплоэнергетики и мама тоже посвятила себя выращиванию внука.

Жрать стало нечего. И Маринка, с дипломом врача, пошла в Лужники.

А в разваливающейся стране к тому времени спортом занимались в основном рэкетиры с бандитами. На стадионах же работали челноки. Кто сам продавал привозимый товар, а кто, подраскрутившись и заработав денег, нанимал продавцов. Вот Маринка и подрядилась стоять на трибуне с 9 до 19 каждый день, за 5 процентов от выручки. Ничего, жить можно – хозяин хороший попался, с деньгами не обманывал. И товар был всегда ходовой, и место бойкое – самый вход на трибуне С. За билет на право торговли на этой трибуне, говорят, по 100 долларов платили перекупщикам.

Утром хозяин баулы привозил, Маринка шмотки раскладывала, чаю из термоса с соседкой, кандидатом филологических наук попьёт, пока толпа не набежала и всё, до вечера покоя не будет. Народ-то сюда со всей страны едет, люди разные. И украсть товар могут, и денег недодать, и фальшивками расплатиться. Глядеть в оба надо. А вечером хозяину по описи всё сдать, деньги отсчитать – короче, раньше девяти домой она за полгода ни разу не приходила. Правда, и денег зарабатывала – по четыреста-пятьсот долларов в месяц. Всю семью кормила. Отец так работу и не нашёл, по второму разу энциклопедию читать начал, а мама с внуком возилась. Вот и выходило, что Маринка – кормилец единственный. Безысходно и перспектив никаких.

А тут соседка, продавец-филолог, в Америку собралась ехать на заработки. С собой позвала. Ну, она хоть язык знает, а Маринка?

Зато диплом врача. Да ещё московский. И ведь образование в СССР самое лучшее в мире было. Так считалось. С таким-то дипломом в Лужниках торговать?

А врачи в Америке знаешь сколько получают?

Короче, соблазнила. Пару месяцев в языке натаскивала, а потом Маринка купила турпутёвку и с накопленными восемьюстами долларами приземлилась в стране великих и равных возможностей.

План был прост – путёвка на 3 недели. За это время она находит работу по специальности и начинает жить примерно, как в сериале Санта-Барбара.

На второй день пребывания в заокеанском раю выяснилось, что все тут говорят не на английском, а на американском, который только отдалённо напоминает тот академический язык, который Маринка учила в школе и которому натаскивала её никогда не бывавшая за рубежом и не общавшаяся с иностранцами подруга-филолог.

М-да-а, проблема.

Ещё больший сюрприз был в том, что её диплом ведущего московского вуза здесь не котировался. Даже на должность медсестры не брали. Только в техперсонал, нянечкой по-нашему. Утки выносить. Ну ладно, начнем с этого, с малого, а там, глядишь и…