Итак, я заканчиваю лекцию на высокой эмоциональной ноте. В первом ряду сидит дама лет пятидесяти, немного привлекательная, но со следами надвигающейся старости. Гляжу на нее, и вспоминаются строки Есенина: «Пускай ты выпита другим / Но мне осталось, мне осталось / Твоих волос стеклянный дым / И глаз осенняя усталость». По привычке романтизирую ее образ. С другой стороны, думаю про нее: «Ничего особенного, обычная слушательница, коих мы с Костей, моим партнером, видели не одну сотню». После окончания лекции она подходит ко мне, и говорит:

– А вы индивидуальные занятия проводите?

Отвечаю:

– Да провожу, но беру дорого, одну тысячу рублей за час.

Она:

– Нет проблем, оставьте телефон.

Оставил телефон, через месяц звонок:

– Володя, это Надежда, помните меня?

Я:

– Да, конечно помню.

А сам ни черта не помню, столько учеников за это время прошло… Она:

– Как насчет индивидуальных занятий?

– Можно конечно.

– Вы готовы приехать ко мне завтра?

А за окном уже зима, холодно, ветрено, слякотно и противно. Я говорю, морщась в трубку телефона:

– А где вы живете?

– На Беговой. Дом на ножках знаете?

– Да, конечно знаю.

«Еще бы мне его не знать, – думаю я про себя. – В середине семидесятых годов я частенько бывал на Беговой. Я работал на доставке железнодорожных билетов, и этот район был моим».

Она говорит:

– Завтра я вас жду, квартира номер шестьдесят седьмая, второй подъезд, восьмой этаж.

Я ей отвечаю:

– Хорошо, а когда мне приехать, утром или вечером?

– Лучше утром, часиков в десять.

– Хорошо, в десять часов утра я у вас.

Про себя думаю:

«Чего хорошего в такую погоду – ни свет, ни заря, переться на эту Беговую? В обычные дни я только в десять часов встаю, так как ложусь поздно. Ну, да ладно, делать нечего. Как говорится, подписался…»

Спрашиваю у нее:

– Надежда, а сколько вы по времени планируете заниматься?

Она отвечает:

– Ну, часа два. Значит, я жду, когда вы приедете.

– Хорошо, договорились.

Наступило завтра, погода стала еще хуже. Валит снег, наземный транспорт едва ходит. Ужас, а не погода. Я доехал до метро «Беговая» и решил пройти от метро пешком. Этот «дом на ножках» находится от метро не близко – две длиннющие остановки. Иду, а в голове крутятся воспоминания, как я тут носил билеты. Все-таки мысль материальна, она сохраняется там, где ты жил, где в прошлом тебя застали сильные переживания, где ты любил, ненавидел, учился, работал. Иду на занятие, в вокруг места все знакомые. Вот дом номер двадцать два. Это дом работников ипподрома. Я его запомнил, потому что там хорошо подавали на чай. А вот дом номер два. Помню, принес в этот дом билеты. Год шел одна тысяча девятьсот восемьдесят первый. В квартире сидят ребята, человек восемь, девчонки и мальчишки. Пьют, курят, пьяные все и горько плачут. Я продаю им билеты. Спрашиваю:

– А что, случилось?

– Сегодня годовщина как Высоцкий умер.

И давай еще сильнее рыдать. Один парень, стоявший сзади, протягивает мне рюмку водки:

– Выпей за упокой души Володеньки.

Я выпил, и ноги понесли меня на Ваганьковское кладбище. Народу к Высоцкому в тот год пришло так много, что очередь растянулась на пять километров. Ну, да ладно, чего все это вспоминать…

Иду по Беговой улице дальше, вот дом номер семь – хороший дом, в те времена в нем жила элита Большого театра. Эти люди были радушными, на чай не скупились… Дальше здание ипподрома. Помню, в былые времена захаживал сюда, ставил то на иноходцев, то на «коротких», то на «длинных».

А вот и «дом на ножках». Подхожу ко второму подъезду, набираю домофон. Ученица спрашивает:

– Володя?

Отвечаю:

– Володя.

– Проходи.

Поднимаюсь на восьмой этаж. Надежда открывает дверь. В халате, видимо только с постели. Этюд в постельных тонах, одним словом. Она меня спрашивает:

– Кофе, чай?

– Кофе, – почему-то отвечаю я, хотя люблю чай.

Пока Надежда заваривает кофе, я смотрю по сторонам. Квартира стандартная, но хорошо обставлена. На полу огромный, во всю комнату персидский ковер. У стены в углу кожаные пуфики. Под потолком роскошная люстра, на стене висит портрет хозяйки, выполненный маслом. Около пуфиков стоит большой аквариум с флегматичными рыбками. В сторону балкона грустно склонил голову деревянный слон, привезенный, видимо, из Юго-Восточной Азии. В книжном шкафу книги, в основном классика, в другом шкафу рюмки, фужеры и мелкий фарфор. У окна компьютер с большим экраном. Краем глаза вижу – открыты торги на фондовой секции ММВБ¹. В комнату входит Надежда, несет на подносе кофе. Я ее спрашиваю:

– О! Уже торгуете?

– Да какой торгую, только смотрю, я еще не умею торговать. Вот ваше кофе, вот печенье, вот курага, изюм, мед. Коньяка хотите?

– Нет, – говорю, – в другой раз, а сейчас давайте заниматься.

– Давайте, – упавшим голосом отвечает Надежда.

Начали заниматься. На экране компьютера я показываю важные элементы торговой программы:

– Вот окно сделок, вот окно заявок, а вот так строится график цен в пятиминутном масштабе.²

Вспоминаю важную мысль и делюсь ею с ученицей:

– Да, кстати говоря, а вы в каком масштабе собираетесь торговать? Внутри дня или между дней?³

Она внимательно посмотрела на меня и говорит:

– А в каком масштабе работаете вы?

Отвечаю заготовкой:

– Я давно на фондовом рынке, поэтому работаю в разных временных масштабах.

Одним словом мы с ней занимаемся. Проходит минут сорок. Надежда говорит:

– Кофе еще хотите?

– Кофе? – механически переспрашиваю я. – Давайте попозже.

Вижу, что надо начинать объяснять тетке серьезные вещи, она уже созрела. Я ей говорю:

– Вот смотрите, цена акций Газпрома начала расти, поэтому эти акции надо купить. Слушайте меня внимательно. Мы покупаем, правда, пока виртуально, одну тысячу акций Газпрома по цене двести пятьдесят три рубля за одну акцию, на сумму двести пятьдесят три тысячи рублей.

В это время на наших глазах цена Газпрома резко пошла вверх: двести пятьдесят четыре, двести пятьдесят пять, двести пятьдесят пять с половиной… Через пятнадцать минут цена акций была на уровне двести шестьдесят с половиной рублей.

– Так, – говорю я. – Теперь мы фиксируем прибыль, то есть, продаем акции Газпрома по текущей цене.

Достаю калькулятор и торжественно объявляю:

– Прибыль составила семь с половиной рублей с одной акции Газпрома, а у нас с вами, Надежда, была куплена одна тысяча этих акций. Это означает, что мы заработали за пятнадцать минут семь тысяч пятьсот рублей. Надежда реагирует бурно:

– Ой! Володя, как классно! Такая работа мне начинает нравиться.

За окном валит снег, и кажется, что скоро он завалит весь город.

На следующий день, несмотря на обильный снегопад, мы опять занимались. Опять кофе, опять торговля. В голове вертятся строчки из песни Нани Брегвадзе: «Снегопад, снегопа-а-ад…» При очередной паузе в торговом процессе я спрашиваю свою ученицу:

– Надежда, а зачем вам торговать ценными бумагами? У вас, вроде, все в порядке, отличная квартира в центре Москвы, мебель, рыбки вон плавают, горячая вода, деньги есть на кофе…

Она посмотрела на меня как сквозь меня. Знаете, так некоторые люди иногда смотрят: вроде на тебя, а на самом деле через тебя. То ли у них такое зрение, то ли так у них получается, то ли эта внешняя форма отрешенности, то ли эти люди принадлежат к внеземной цивилизации. В общем, Надежда выждала паузу и говорит:

– Скучно как-то. Куража нет.

– А зачем вам кураж, – говорю я, – когда и без куража у вас все в порядке…