Она повернулась к стражу, бросив, наконец-то, ветку, опустила руки – и Раэн смог выдохнуть. И даже отвести глаза. И поклониться, пряча лицо. Почтительно поклониться, низко, не спеша выпрямляться. Не смотреть же на нее такими глазами! Моя. Хочу. Не моя – так будет. Кровь билась в висках, горели губы, сохло во рту… Что-то говорил страж, глядя на него хмуро и настороженно, но Раэн все-таки сглотнул горячий воздух, комом ставший в горле, и заставил себя замереть. Как охотник перед ланью. Не спугнуть. Ни движением, ни взглядом, ни дыханием – только не спугнуть!

«Не лань. Точно не лань. Уж скорее дикая кошка», – мелькнуло, когда она сама шагнула навстречу, мягко, пружинисто, совсем не по-девичьи хищно. Уверенно встретила его взгляд – и на Раэна будто плеснуло ледяной морской водой. Такой вот, зеленой, она бывает у скал, с которых можно прыгать без опаски – дна все равно не достать. И неважно, что поверхность прогрета солнцем, внизу – холод и мрак. И это сестра Надира? Близнец, вторая половина? Невозможно! Хотя…

«Отчего же? – шепнул голос из глубины его собственной тьмы. – Разве холод не обратная сторона тепла? Благодари богов, что они поделили этих двоих пополам. Иначе – устоял бы ты? Хватит ли тебе огня, чтобы согреть ее лед? И не сгоришь ли ты в ее пламени? А она – в твоем. Она человек. Всего лишь человек! Слабый, кратко живущий… По сравнению с тобой – бабочка-однодневка. Тронь пестрые атласные крылышки – и без того жалкий срок сократится еще сильнее…»

Но как же хороша! И почему до сих пор не замужем?! Где червоточина? Проклятие, погибшие женихи… Плевать! Он снимет любое проклятие, в этом мире не может быть ничего, с чем он не справится.

– Почтенный?

Голос привратника хлестнул по нервам. Опомнившись, Раэн непослушными пальцами расстегнул кошель, путаясь в складках тонкой кожи, вытащил свернутый в трубочку лист, залитый на торце сургучом. Повернув печатью вверх, сунул письмо подозрительно взирающему привратнику и снова нарочито медленно согнулся в поклоне, на этот раз почтительно-изысканном, тщательно рассчитанном. Выпрямился. Она смотрела на него, потом, протянув обнаженную до плеча смуглую руку, не глядя взяла у стража бумажную трубочку, все так же не отводя взгляда. Смотри, девочка, смотри. Таких, как я, ты нечасто видела. И видела ли вообще?

– Светлейшая госпожа… Наиб ир-Дауд, пусть пребудет он в мире и благоденствии, шлет вам привет и благие пожелания.

Чуть склонив голову набок, она всмотрелась в печать, и, не вскрывая письмо, снова подняла глаза на Раэна.

– Благословение богов на моего драгоценного дядю. Здоров ли он… почтенный целитель?

В мягком грудном голосе слышалось сомнение. Не верит? Почему? И почему так внимательно смотрит на лекарский знак, привычно болтающийся на груди?

– Когда я покидал светлейшего наиба, и он, и господин Надир были совершенно здоровы.

Повинуясь наитию, Раэн поднес бронзовую бляшку к губам, подтверждая свои слова магической клятвой, как принято у храмовых целителей. Вспыхнуло бело-зеленым, и в холодно-строгом лице Наргис что-то дрогнуло, смягчилось. Да в чем дело? Неужели только в его виде, далеком от привычного образа почтенного старца-лекаря? Нет, здесь что-то другое. Слишком много напряжения. Не любопытство, а… страх? Далеко стоит – трудно понять всю гамму… Но страхом веет отчетливо.

– Да хранит их Свет, – тихо откликнулась Наргис. – Благодарю вас, почтенный.

Замерев с письмом в руке, она еще раз окинула его долгим взглядом, от белой шелковой рубашки и дорогих тонких штанов до щегольских сандалий узорчатого плетения. Словно невзначай задержала взгляд на серебряном поясе – да, храмовые лекари такое не носят, дороговато для них будет. Разве что служат при дворе шаха или… наиба области. Снова подняла глаза, изучая лицо…

Раэн стоически выдержал осмотр, борясь с искушением поймать взгляд Наргис и чуть-чуть подтолкнуть к нужному решению. Смотри, девочка. Я очень благопристойная личность, хоть и чужестранец. Не бойся, пригласи меня в дом, расспроси о дяде и брате. Ты ведь так долго их не видела, ты беспокоишься… И одернул себя, гася уже готовую формулу воздействия. Нельзя. На чужой земле, защищенной местной родовой магией! Опасно. И в высшей степени подозрительно. Доказывай потом, что всего лишь хотел познакомиться поближе.

– Еще не сменится луна, как я снова отправлюсь в те края. Не прикажет ли светлейшая госпожа передать ее ответ наибу?

Раэн говорил ровно и спокойно, словно с норовистой лошадью, стараясь успокоить ее звуком голоса. Расслабил и опустил плечи, чуть склонил голову, копируя позу Наргис. Взгляд – мягкий, ненавязчивый, не прямо в глаза, а мимо – на мочку уха. Не страшно ведь, да? Я – хороший. Кто же тебя напугал? Тонким слоем размажу. В самом прямом смысле!

И она дрогнула. Заколебалась, но почти сразу же выпрямилась, вдохнула глубоко…

– Войдите в дом, почтенный, будьте гостем нашей семьи.

Потом он сидел среди горы узорчатых подушек на толстенном красно-черно-голубом ковре и пил обжигающий кофе из маленькой фарфоровой чашки. Конечно, наедине с Наргис его не оставили, какие-то старухи в цветастых платьях окружили почтенного господина целителя, наперебой подсовывая печенье, сырные лепешки, варенные в меду орехи, сушеные и свежие фрукты… Не желает ли почтенный еще кофе? А может быть, лимонного шербета, чтобы освежиться? Варенья из лепестков роз? Госпожа сама собирала свежие бутоны. И как здоровье драгоценнейшего господина Ансара? Говорят, ночи в степи и летом холодные, а у него ломит кости. Здоров ли Надир, бедный мальчик? Госпожа совсем извелась в разлуке с братом, ведь раньше они никогда так надолго не расставались!

Раэн улыбался, покорно жевал тягучее приторное варенье, кивал и отвечал, отвечал, отвечал… Совсем рядом, в двух шагах, на низком, покрытом ворохом шалей диванчике, Наргис читала письмо, отделенная от него стеной услужливости и беспокойства. Хмурилась, торопливо бегая взглядом по строчкам, закусывала губу.

Раэн же цедил кофе, прикрываясь чашкой от бесконечных расспросов, и думал о том, что варенье пахнет не розами, а ею, что между бровей у нее – чуть заметная складка, а на руке немного выше локтя – несколько крошечных царапин с уже подсохшими капельками крови. Неужели не нашлось, кому срезать проклятую ветку? И что, в сущности, в ней нет ничего особенного – еще одна красивая девушка, которых здесь, как цветов. И совершенно непонятно, почему… Впрочем, понятно: в Дом удовольствия пора заглянуть, только и всего. А еще – что она кого-то ждала. Белоснежный шелк с золотым поясом, тяжелые узорные кольца-серьги, цепочка с янтарной каплей в золотой оправе – наряд совсем не для садовых работ. И ветку она так и бросила там, на дорожке, зачем же срезала? Для кого?

Допивая третью чашку, он думал, что это уже напрасные страхи, мало ли зачем богатая, не обремененная заботами девушка может срезать розы. И может быть она всегда ходит дома в платье ценой в годовой заработок мастера-ремесленника. И боится любого незнакомца, много ли она их видела в золотой шкатулке харузской усадьбы за высокими стенами? А пальцы у нее тонкие, холеные, с нежно-розовыми ноготками в форме миндалин, такими только бутоны и собирать. Или шить шелком и жемчугом. Что там они еще делают, высокородные красавицы из местных сказок? Ах да, влюбляются в незнакомцев сразу и на всю жизнь…

Дочитав, она подняла на него безмятежный, совершенно непроницаемый взгляд. Улыбнулась приветливо и безучастно идеальной фарфоровой улыбкой, холодной, как стакан с шербетом, подсунутый кем-то из прислуги. И суетливая толпа, хлопочущая вокруг, как-то незаметно растворилась, повинуясь то ли едва заметному движению бровей, то ли просто взгляду.

– Дядя пишет, что ваше искусство спасло его драгоценное здоровье, почтенный. Да хранят вас светлые боги, господин целитель.

– Мое имя Арвейд, госпожа. Арвейд Раэн. Помочь светлейшему ир-Дауду было для меня честью и удовольствием.

Почему она не спрашивает о брате? Ансар не стал писать о его ране, чтобы не беспокоить любящую сестру? А о нападении? Проклятье, стоило плюнуть на принципы и прочесть письмо… И Ансар хорош, мог бы предупредить, о чем не стоит ей говорить.