Дора Гая посмотрела на мужа и добавила:
– А ты знаешь, что, когда ты натыкаешься на что-то полезное и очень интересное, у тебя глаза загораются, как страшдественские украшения? Так что прекращай светиться и пойди умойся с дороги, а потом наконец нормально поужинаем.
В семье Мокрица и Доры Гаи существовало одно правило: время ужина при малейшей возможности было неприкосновенным. Никаких перекусов на рабочем месте, никакой спешки, зато обязательно свечи и серебряные приборы, будто каждый ужин был праздничным. Но он и был праздничным – единственная возможность сесть за один стол лицом к лицу и хоть до некоторой степени побыть просто мужем и женой.
Однако Дора Гая оказалась не в силах сдержать своего недовольства по поводу того, что ей снова предстояло надолго прощаться с мужем и провожать его в чужую страну.
– Щеботан не так уж и далеко, – успокаивал ее Мокриц. – И когда я переманю местных ребят на свою сторону, все будет хорошо.
Дора Гая прочистила горло.
– Гарсоны. У лобстеров ребята называются гарсонами.
– Чего?
– Гарсоны. По-щеботански. Но не волнуйся, большинство из них говорит по-морпоркски. И знаешь почему? Потому что никто из нас не удосуживается выучить щеботанский.
– Не важно, как их называют. Как только там проложат железную дорогу, я смогу хотя бы чаще приезжать домой. – Мокриц замолчал, чтобы проглотить еще один кусок пирога. – Кстати, Гарри только что получил клик от короля Ланкра с просьбой в перспективе проложить железнодорожные пути и до их королевства, чтобы – я цитирую – «Ланкр смог занять законное место на мировой арене».
– Не нужно их недооценивать, – заметила Дора Гая. – У них живут ведьмы. Они залетают на семафорные башни и выпрашивают у ребят кофе… по крайней мере одна из них точно так делает. Особенно когда ребята совсем неопытные и в смене нет гоблинов. А еще там и все гномьи шахты на Медянке. Не сомневаюсь, что железная дорога им пригодится.
Мокриц нахмурился.
– Ребята говорят, что это невозможно. Слишком крутой подъем, и к тому же Ланкрский мост не выдержит веса поезда. Извини. Но полагаю, можно сказать его величеству, что мы направим к ним землемеров, когда разберемся с Щеботаном. – Мокриц отложил вилку. – Вот такие дела, и кажется, впервые за долгое время у нас обоих выдался свободный вечер. Чем займемся? Как ты смотришь на предложение отпустить прислугу на вечер…
И Дора Гая ответила с улыбкой:
– Да… И чем же мы займемся?
– Это чистая механика, – объявил Думминг Тупс, попивая чай в Необщей комнате Незримого Университета. – Только выглядит как волшебство.
– Значит, надо запретить, – решил главный философ, поддевая целый пирог на вилку. – Выглядеть как волшебство – это наша работа.
– Что ж, – сказал Наверн Чудакулли, демонстративно пропуская его слова мимо ушей, – зачем стоять на пути прогресса, если можно на нем прокатиться, прав я или нет? Кто-нибудь хочет прокатиться на поезде? Здесь так душно, и потом, не хотим же мы, чтобы люди сочли нас ретроградами.
– Но я и есть ретроград, – заметил лектор Современного Руноведения. – И горжусь этим.
– И тем не менее пора посмотреть паровозу в лицо. Господин Тупс покажет дорогу.
Волшебники выехали из университета небольшой процессией карет, которая вызвала изрядный ажиотаж на анк-морпоркском вокзале. Думминг Тупс, хорошо зная своих коллег, предупредил об их приезде заранее, и по такому случаю для волшебников пустили специальный поезд, особенно хорошо оснащенный подушками.
– Разумеется, вы поедете первым классом, господа, – сказал начальник станции, которого Думминг Тупс тщательно подготовил. – Но если угодно, кто-то из вас может прокатиться в кабине машиниста. – Он замялся и добавил: – Хотя сомневаюсь, что в ваших мантиях это будет безопасно.
Аркканцлер от души расхохотался.
– Юноша, мантия волшебника не подвержена возгоранию. Боги правые, да если бы не это, мы бы каждый день сгорали заживо еще до завтрака!
Думминг, который уже несколько раз катался на Железной Ласточке в течение последних недель, а потом вел с Диком Кексом увлеченные беседы, успел разобраться в основах механики и теперь с удовольствием наблюдал, как величайшие умы университета переживают свою первую поездку по железной дороге.
Это было короткое путешествие до Подверха и обратно, включающее ужин на полпути, который продлился дольше самой поездки. На финишной прямой декану разрешили подергать сигнальный трос на зависть всем остальным волшебникам, и на каждой остановке долго махали флажками, свистели и хлопали дверями, чтобы все волшебники успели поучаствовать в процессе. Железная Ласточка шла на всех парах, и огнеупорные волшебники по очереди забирались в кабину, заглядывали в топку и оставались довольны 36.
Вдоволь наигравшись и устав, на обратном пути в Анк-Морпорк они признали новый вид транспорта феноменальным. Главный философ хотел было поспорить, но он был слишком сыт.
– Удивительно, люди нам машут, когда мы проезжаем мимо, – воскликнул Чудакулли. – Никогда такого не видел. Кто бы мог подумать? Люди улыбаются, глядя на машину. Ты что это там записываешь, господин Думминг?
Думминг покраснел и ответил:
– Люблю отмечать проходящие поезда, знаете… Мне просто интересно… Ты словно смотришь, как будущее проезжает мимо.
Аркканцлер улыбнулся:
– Тогда нам стоит быть поосторожнее с дверями, которые закрываются, потому что будущее несется по этим рельсам очень быстро. И кто знает, что появится дальше.
Был прекрасный солнечный день. Жаворонки пели в чистом синем небе. В такой день нельзя было не радоваться жизни. Мокриц, желая сменить обстановку, решил прогуляться вокруг участка и шел пружинистым шагом вдоль проложенных рельс.
И прямо здесь в этот безупречный день… Да, здесь, вне поля зрения всех, кроме, конечно же, самого Мокрица, на рельсах, по которым должна была проехать Железная Ласточка, вывернув из-за поворота на пологий скат, ведущий к станции, он увидел два маленьких… существа. Кролики, хотелось верить ему, тут полно кроликов… Даже на участке они постоянно попадались под ноги. Но на одно мгновение весь мир замер прямо у Мокрица перед глазами, и он закружился в своей собственной вселенной, откуда выглядывал в настоящий мир.
Вот стояли паровозные амбары, там горожане выстраивались в очередь в ожидании аттракциона, а прямо здесь, на рельсах, лежало будущее железной дороги. Время замедлило ход и сосредоточилось в одном мгновении, и Мокриц был единственным свидетелем чудовищного зрелища. Как будто странная сверхскоростная партия шахмат разыгрывалась у него на глазах.
И вдруг ноги сами понесли его вперед… быстрее, быстрее, слишком запыхавшийся, чтобы крикнуть, он бросился к двум детям, которые сидели на корточках у рельсов, прижав к ним уши и хихикая, потому что те так смешно дрожали и ходили ходуном, так громко, и…
ПРЯМО ЗДЕСЬ, ПРЯМО СЕЙЧАС!
И… мимо…
Мокриц очнулся. В этом был свой плюс. В одно мгновение на него налетела Железная Ласточка и он умер, но вот он лежал и медленно приходил в себя, в белой комнате, где пахло камфарой и другими лекарствами, пахло резко и успокаивающе, и это было живое подтверждение того, что уж хотя бы нос Мокрица остался на своем месте, потому что остального тела он не ощущал вообще.
Приглушенные тихие звуки постепенно приближались и набирали громкость, складываясь в слова, обнадеживающе отчетливые и проникнутые сердечностью. На их фоне проступила фигура в белом халате, объяснявшая:
– Ему то хуже, то лучше, но хуже уже реже, а лучше – все чаще. Крепнет буквально на глазах, переломов нет, хотя приличная пара сапог погибла с концами. Но будет тебе известно, госпожа, даже у нас в больнице уже нашлись люди, которые вызвались скинуться на новую обувку.
Мокриц напрягся, силясь вырваться из полуобморочного состояния и вернуться в здесь и сейчас. Здесь и сейчас на нем не было и живого места, но в то же время на него смотрела Дора Гая. За ней маячил внушительных размеров некто в белом халате, принадлежавший к тому типу людей, которые в юности интенсивно занимались силовыми видами спорта, да и сейчас были бы не прочь, вот если бы только живот был поменьше и кости не ломило.
