Дыхание Гаары стало хриплым от напряжения: противники вложили все свои силы в то, чтобы он как можно усердней защищался. И пытаясь подавить столь привычную агрессию, джинчурики мучался от головной боли, скалясь и сжимая кулаки. Он приближался к большому складу не торопясь, чувствуя чакру Вару и еще одного шиноби. Песок с жутким скрипом отворил перед ним железную дверь, и Гаара вошел внутрь, замечая впереди мужчину с обнаженным клинком.

— Поднимешь свой песок еще на сантиметр, и горло ей зашить не успеешь, — послышался голос откуда-то сверху, и Сабаку-но поднял взгляд. На втором этаже стоял Кайро, держа Кейджи за волосы и прижимая лезвие ножа к ее шее. Бывшая шиноби лишь морщилась от неприязни, но буря в голове от этого не утихла. Гаара свел руки перед своим лицом, согнув пальцы в печати, но противник сделал шаг вперед, сверкнув катаной, а Кайро вновь заговорил. — Ты так одержимо ее сторожил, что же случилось? Решил, что жизнь жалкой деревни дороже твоей подруги, вот и оставил ее без присмотра? — спросил он его с насмешкой, поднимая Вару выше.

Гаара встретился взглядом с бывшей шиноби и не увидел в ней ничего, кроме любопытства. Она знала, что все обернется для них именно так. Тот самый момент, когда он должен сделать правильный выбор и доказать ей каждое сказанное им слово. Если сможет. Если все понял.

— Знаешь, женские руки всегда напоминают нам о прошлом. И неважно, что мы чувствуем при этом: они тянут нас назад, к истокам, к нашим самым грязным и омерзительным воспоминаниям. Ты когда-нибудь убивал женщин? Нет, не песком. Собственными руками. Ощущение их крови на ладонях — это нечто совсем иное, будто совершил самый страшный грех, — томно протянул Кайро, медленно и уверенно проводя ножом по горлу Вару. Им нужно сделать это — отдалиться друг от друга раз и навсегда, но никто так и не решился на этот шаг. Секунда — и Гаара сжал зубы так сильно, что один из них треснул, наполнив рот металлическим привкусом крови. А затем тело бывшей шиноби растворилось белесым облаком, и джинчурики поднял тучи песка в воздух, отвлекая внимание противника и нанося ему уверенный удар. В этот момент в его голове, казалось, что-то разорвалось, и Сабаку-но упал на колени, сплюнув горсть окровавленного песка. Это обжигающее течение демонической чакры, наполняющее каждый сосуд, каждую клетку его тела: сила, приносящая ему победу раз за разом. Отрицая ее, он чувствует лишь боль, казалось, уже просвечивающую сквозь вены.

Кто-то хватает его за лицо, и, резко поднимая голову, Гаара видит лишь Вару. Песок, оказывается, все это время кружился вокруг него, разодрав кожу на ее плечах и руках. В зеленых глазах бывшей шиноби нет и намека на печаль, сожаление или мольбу: он не заслуживает чего-то иного. Она пытается ему что-то сказать, но, пустив струйку крови из губ, тут же смыкает их, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой.

— Скажи, если бы я вдруг умерла… Что бы ты почувствовал?

Сожаление. Он испытывал сейчас лишь сожаление.

***

Когда клон растворился в руках Кайро, Вару воспользовалась его замешательством и со всей силы ударила его в лицо: из носа хлынула кровь, и, простонав, внук Арэты сделал шаг назад, тут же получая ногой в грудь. Он перевесил через перила и полетел вниз, судя по грохоту, неудачно угодив в груду металлических инструментов. Однако глянув вниз, бывшая шиноби не увидела ничего, кроме песка. Более плотная волна проскользнула к стене, скорее всего, впечатав в нее того парня с катаной. Но даже после такого удара Гаара не успокоился, и песчинки вокруг него завертелись, набирая скорость. Кейджи своей кожей ощутила жар от исходящей от джинчурики чакры и помедлила лишь мгновение, в ступоре схватившись за стальные перила.

— Черт возьми! — выругалась она, низко склонившись. — Я не могу.

Медленный выдох, и Вару спустилась вниз, тут же прикрывая лицо от назойливого песка. Он раздирал ей кожу на плечах, и одежда быстро пропиталась кровью. Эта боль не могла сравниться с тем, что этот человек сделал с ней, с близкими ей людьми, с ее семьей. И она никогда и ни за что его не простит. Словно в их с братом игре, где они врали друг другу, пытаясь запутать, боль вдруг пронзила живот, и, резко выдохнув, Кейджи осторожно обхватила выступающее лезвие. Кто-то вынул катану из ее спины, оставляя на пальцах глубокие порезы, и бывшая шиноби упала на колени. Всхлипнув, пожалуй, слишком жалобно, Вару со всей силы вонзила кунай в чужую ногу и поползла вперед так быстро, как могла. Гаара боролся с вырывающейся из него чакрой, бормоча бесчисленные отрицания, и, подобравшись достаточно близко, Кейджи вновь поднялась на колени, хватая джинчурики за лицо.

Он посмотрел на нее сначала с неистовой жаждой крови, а затем с удивлением, будто ожидал увидеть кого-то другого. Она хотела сказать ему, что он все так же омерзителен ей, но поперхнулась. Что-то стекло по подбородку. Вару сделала еще один тяжелый вдох, сосредотачивая тонкие нити чакры на своих пальцах: быть может, единственная возможность все исправить — это забыть. Гаара вдруг несильно сжал ее запястье, но исходящая от него демоническая сила невыносимо жгла, и Кейджи поморщилась. Вся ее сосредоточенность сбилась, и пришлось резко прервать технику, чтобы не навредить.

— Не бросай меня, — сказал он тихо, и чакра Шукаку вдруг исчезла. Обессилев, Сабаку-но упал лицом Вару в плечо, и та неуверенно обняла его. Совершенно беззащитный, никому не нужный.

Когда-то она дала обещание. Отомстить за страх, за страдания, за пролитую кровь. Это ведь их мечта — одолеть монстра, убившего их родителей. Достав из сумки кунай, Кейджи лишь испуганно уставилась на него: его очертания расплывались от застелившей глаза пелены слез. Сжав губы от нахлынувшего вдруг отвращения, бывшая шиноби попыталась сделать над собой усилие, но лишь оттолкнула Гаару от себя.

— Да пошел ты! — прошептала она сквозь слезы, прижимая ладони к кровоточащей ране на животе и склоняя голову до земли.

Быть может, Гаара в самом деле видел их: тонущих в трясине отчаяния, а затем высоко вознесшихся. Быть может, ему однажды удастся стать таким же. Но Кейджи не хотела быть тому свидетелем.

Трепетное ожидание всегда кажется вечностью, но твой побег — мимолетен, будто все пережитое ничего не значит. Мир менялся стремительно, смятый яростной хваткой войны, но даже совершив столь много ошибок, насчитав десятки тысяч часов очередного фрагмента своей жизни, Вару, зная, что он скоро явится по ее душу, ясно видела перед глазами тот проклятый вечер. И испугалась вновь, так же сильно, до безумия, будто и не думала вовсе об этом каждый божий день. Будто цепь, сплавленная из ее сердца, не натягивалась каждый раз, когда она пыталась забыться и начать жизнь с чистого листа. Без Песчаного демона, убившего ее мать. Без Сабаку-но Гаары, который зализывал ей раны, нанесенные его же зубами. Без Казекаге, что спас Сунагакурэ, как и обещал. Даже такой, как он, обезумевший от ненависти, сдержал свои клятвы. А она так и не смогла убить его и предала все, из чего был соткан ее собственный мир. Предаваться воспоминаниям, когда уже ничего нельзя изменить, — невыносимо. Это их конец, размытый и потерянный.