Другой пример ухудшения общения в реальной жизни – покупки. Сегодня многие стараются избегать зрительного контакта с продавцами, потому что это предполагает определенный уровень общения. Люди предпочитают делать покупки в интернете, использовать автоматическое сканирование и ждать, пока кассиры и кассовые аппараты наконец-то исчезнут, а им на смену придут специальные датчики на товарах, способные автоматически списывать деньги с вашего «кошелька» при выходе из магазина.
Это может быть удобно, но не разумнее ли воспринимать магазин не как место чьей-то работы, а как место общения? Такой подход оказал бы сотрудникам магазинов больше уважения.
Джарон Ланье в книге «Кому принадлежит будущее?» спрашивает: «Какая роль будет отведена «лишним» людям, когда они перестанут быть нужными?» Что произойдет с теми, кого вытеснит XXI век? Что мы собираемся потребовать от бывших продавцов, работавших в книжных или музыкальных магазинах, в супермаркетах? Каково их предназначение?
Согласно правилам современного бухгалтерского учета, такие люди в первую очередь рассматриваются как издержки, которые могут быть сокращены. Но ведь, например, для некоторых пенсионеров продавцы порой являются единственной возможностью с кем-то поговорить… Более того, избавление от лишних людей может стоить обществу гораздо дороже их зарплат. Длительная безработица сказывается на взаимоотношениях между людьми, влияет на образование и здравоохранение.
Друзья напрягают?
Личные отношения могут пострадать тоже. В Сан-Франциско Кэмерон Ярбро, семейный терапевт, сообщает, что «люди возвращаются домой и утыкаются в свои компьютеры вместо того, чтобы заниматься сексом с партнером». По словам Сьюзен Гринфилд, это может быть ранним признаком обеднения глубоких и значимых отношений. Она также замечает, что у нас, похоже, развивается отвращение к сексу, поскольку сексуальный акт – это нечто очень интимное: он требует доверия, уверенности в себе и, прежде всего, общения.
В Японии некоторые мужчины сейчас и вовсе обходятся без общения с противоположным полом, предпочитая ему отношения с цифровыми подругами в таких играх, как LovePlus на «Нинтендо». Исследование, проведенное японским министерством здравоохранения, труда и социального обеспечения в 2010 году, показало, что 36 процентов японских мужчин в возрасте от 16 до 19 лет не интересуются сексом; за 24 месяца эта цифра удвоилась. В какой степени данная ситуация может быть связана с цифровыми альтернативами реальных отношений – неизвестно, но если японские мужчины не повернутся лицом к объективной реальности и не выкажут больше интереса к физическому общению, население Японии к 2060 году может сократиться на треть.
Николас Эберштадт, демограф Американского института предпринимательства, утверждает, что Япония «добровольно массово приняла принцип бездетности», в результате чего страна имеет не только самое быстро стареющее население в мире, но и один из самых низких показателей рождаемости. Это особенно актуально для Токио – крупнейшего в мире мегаполиса. Исследователи связывают рост популярности виртуальных отношений с развитием определенных субкультур, например поклонников манги и аниме, так называемых отаку.
Во вступлении к книге «Файлы будущего» я упоминал еще один японский феномен, названный «хикикомори». Буквально этот термин переводится как «нахождение в уединении» и обозначает молодых людей, отказавшихся от социальной жизни, напоминающих кротов: они засели в своих спальнях и редко выходят к людям. Это не способствует рождаемости, хотя в случае с Японией еще одним виновником низкой рождаемости и низкой самооценки может быть экономическая ситуация: японская экономика пребывает в состоянии упадка в течение многих десятилетий.
В 1960–1980-х годах XX века молодые люди в Японии могли рассчитывать на лучшую жизнь, чем была у их родителей. Перспективы занятости были отличными, работа была гарантирована, и будущее казалось светлым и ясным. У меня даже где-то на полке пылится книга под названием «Japan, Inc.» (ужасно, возможно, она стоит рядом с книжкой «China, Inc.») о господстве японской экономики и, как следствие, уничтожении конкурентоспособности США. Но такой оптимизм уже в прошлом, и многие японцы ощущают, что у них больше нет будущего.
Естественно, можно ожидать, что у гипервключенного в сеть молодого человека как в Японии, так и в любой другой стране мира должно быть сильное чувство коллективного самосознания, даже некий уровень глобальной синхронности эмоций, что, молодежь захочет создать образ лучшего будущего, а затем бороться за него. Однако на сегодняшний день вместо глобальной деревни мы имеем обычную. Социальные медиа способствуют сужению обзора, а не его расширению.
Да, проходят демонстрации и бунты, да, такие организации, как Avaaz[8] и GetUp[9], имеют вес и определенное влияние, но нам еще только предстоит узнать, способна ли такая форма протеста повлиять на основное политическое направление. Можно провести аналогию: британский коллектив «Sleaford Mods» и его вокалист Джейсон Уильямсон в своем творчестве вовсю критикуют современную рабочую жизнь и что есть сил поют про загнанный рабочий класс, но похоже, большинство молодых глаз и ушей обращены в другую сторону.
По данным журнала The Economist, около 290 миллионов юношей и девушек в возрасте 14–15 лет не учатся и не работают – это примерно 25 процентов всех молодых людей в мире. В Испании уровень безработицы среди молодежи взлетел в период после 2008 года более чем на 50 процентов. Но вместо того, чтобы увидеть активные коллективные действия, мы наблюдаем возрастание индивидуализма и раздробленности. Вместо революционной решимости мы видим цифровое безумие. Вместо прямых действий вследствие недовольства ситуацией в основном наблюдается подпитываемая этим недовольством пассивность.
Отдично проиллюстрировал эту летаргию один из интернет-мемов: на рисунке изображен молодой человек, сидящий перед компьютером в своей комнате в пригороде и глядящий в окно. Подпись гласит: «Реальность. Худшая игра за все время». Это перекликается с комментарием Палмера Лаки, 23-летнего изобретателя, создавшего шлем виртуальной реальности Oculus Rift и продавшего его в 2014 году владельцам Facebook за 2,3 миллиарда долларов. Палмер сказал, что виртуальная реальность – «это способ сбежать из обычного мира в нечто более фантастическое». Заявление одновременно и радующее, и пугающее.
Ричард Экерсли, австралийский публицист, сравнивает молодежь и ее роль в обществе с «канарейками шахтеров»[10] – молодые люди крайне уязвимы и чувствительны к опасностям, свойственным нашему времени. Он отмечает, что разъединенность, алкоголь, наркомания и подростковый суицид – все это явные признаки того, что современной жизни не хватает сплоченности и смысла. Николас Карр, автор книги «Стеклянная клетка. Автоматизация и мы», высказывает похожее мнение: «Наше время можно считать эрой материального комфорта и технологических чудес, но это также время бесцельности и отчаяния».
Возможно, эти два высказывания взаимосвязаны. За последние 50 лет жизнь большинства людей во всем мире неизмеримо улучшилась, но в основном в физической или материальной сфере. В результате возник дисбаланс между работой и личной жизнью, между индивидуумами и обществом, между свободой и равенством, между экономикой и окружающей средой, а также между физическим и психическим здоровьем. Причем последний беспокоит чуть ли не больше экономических показателей.
Проблема старения
В Великобритании в 2009 году было выдано полмиллиона больничных из-за проблем с психическим здоровьем. К 2013 году этот показатель вырос до миллиона. Аналогично, в 1980 году, когда тревожный невроз стал официально признанным диагнозом, его распространенность в США оценивалась в 2–4 процента. К 2014 году процент вырос почти до 20 – то есть этим заболеванием страдает один из пяти американцев. Всемирная организация здравоохранения прогнозирует, что от психических расстройств в течение жизни будет страдать 25 процентов населения всего мира. Так в чем же дело?
