– Чертовщина, бред какой-то! Тебя что – утилизировать?

– Я понимаю ваше эмоциональное состояние. Но вы сами велели мне сохранить информацию в тайне. Сами велели применить особый протокол безопасности. Назовите кодовую фразу и получите ответ. Вы же не могли ее окончательно забыть? Попытайтесь вспомнить.

– А сколько в этой фразе было слов?

– Я не могу давать подсказки.

– Ну хотя бы время, когда я это сделал, и место. Чтобы я мог посмотреть записи с камер наблюдений.

– Напоминаю, когда применяется особый протокол безопасности, то все записи с камер наблюдения за последние три дня стираются.

На лбу у Бонадвентура выступил холодный пот. Он налил в колбу еще. Затем еще – почти до краев.

– Ну и денек сегодня. Ты хочешь сказать, что все, что тут происходило за последние три дня, стерто?

– Да. Все видео-и аудиофайлы стерты.

– И это велел сделать – я?

– Да.

– Да что ж это за бред такой!

Бонадвентур вдруг почувствовал, как ослабевают колени. Он вспомнил звонок Софьи Касперской, эту дурацкую историю с марсианским сигналом. Теперь, если вдруг понадобится алиби или какое-то объяснение произошедшему, сделать это будет невозможно. Все файлы стерты. Единственный свидетель, который у него есть, – это Моника. А память ее зашифрована им же самим и фразой, которую он – хоть убей – не помнит.

– Вот попал!..

Бонадвентур опрокинул содержимое колбы в рот и буквально рухнул в оказавшееся под ногами кресло на колесиках.

Он зажмурил глаза и в голове вдруг возникла фантасмагорическая картина того, как он пробирается на космодром, проникает в космический корабль и запихивает в один из марсоходов передатчик. Там в передатчике очень важное сообщение для человечества.

– Слушайте, жители Земли, и не говорите, что не слышали! – нараспев и по-русски произнес он. – Идите в жопу с моей Красной планеты! Куда вас на х… занесло! Вон отсюда! Пошли вон…

– О-о-о, мы давно не общались по-русски, а мне очень нравится русский язык, – вдруг сказала Моника.

Бонадвентур словно очнулся. Он понял, что произнес последние слова не в мыслях, а вслух.

– Подожди-ка! Я, кажется, вспомнил кодовую фразу. А ну слушай…

– Слушаю.

– Кодовая фраза: «Бонадвентур. Петров. Ассемблер».

– Неправильно, – ответила Моника.

– Кодовая фраза: «Бонадвентур. Петров. Ассемблер», – сказал он еще раз, но уже с русским акцентом.

– Неправильно, – снова ответила Моника.

– Да чтоб тебя…

Бонадвентур подкатился на кресле к центральному монитору кабинетного компьютера, набрал на клавиатуре: «Особый протокол безопасности. Раздел: «Кодовая фраза».

Экран выдал нужный параграф, и он стал внимательно вчитываться в инструкции. Чтение давалось с трудом. Алкоголь разошелся по венам, голова стала тяжелой.

– А вы уверены, что к данной задаче нужен стандартный подход? – спросила вдруг Моника.

«А вы уверены, что к данной задаче нужен стандартный подход? – словно эхом отдалось в голове. – Э-э-э-э, Моника! Я уже слышал сегодня эту фразу от тебя, бестолковая ты железяка! Сейчас вспомню где… Кажется, в машине, когда мы говорили про маму, про ее болезнь. Значит и кодовая фраза где-то близко. Еще немного, и я ее вспомню».

Бонадвентур вновь потянулся за бутылкой, но вдруг услышал строгий голос Моники:

– Вам более пить нельзя!

– Это еще кто там жужжит?

– Вам более пить нельзя, – повторила Моника. – Ранее при аналогично выпитом объеме алкоголя у вас наблюдался длительный рвотный эффект.

– Тогда скажи мне кодовое слово, и я не буду больше пить!

– Я не понимаю взаимосвязи…

– Не понимает она взаимосвязи! Это потому что ты глупая железяка, а не человек, – уже слегка заплетающимся языком сказал Бонадвентур и громко запел:

– Это не кодовая фраза, – сказала Моника.

– Понятно, что не кодовая… Это песня, дура…

– Вы стали разговаривать со мной, словно с женщиной. Означает ли это, что вы окончательно определились с выбором и готовы воспринимать мою поведенческую модель как женскую?

– Да черт с тобой – будь женщиной.

– Принято, – почему-то обрадовалась Моника. – А можно спросить, про что эта песня?

– Понятия не имею. Просто песня. Вспомнилась под настроение. Привязчивая – жуть!

Бонадвентур замотал головой, словно от наваждения.

– И, кстати, если базовые настройки женские – это вовсе не означает, что надо задавать глупые вопросы и изображать из себя блондинку. Символический смысл фразы «изображать блондинку» хорошо понятен?

– В моих файлах достаточно информации на данную тему.

Голос Моники стал более деловым.

– Совсем другое дело! – похвалил Бонадвентур.

– У меня есть еще один важный вопрос. В песне поется: «Душа ее прямо в желудке». Почему материнская плата роботов метафорически сравнивается с душой, мне понятно. Непонятна схема размещения «души», то есть материнской платы. Почему она на уровне желудка. Намного логичней и практичней было бы разместить материнскую плату в голове. Я пришла к такому выводу, когда выполняла поручение по поиску способа нанесения максимального урона болванке номер 944. Если бы ее материнская плата находилась в голове, фатальный урон можно было бы нанести на три целых и семь сотых процента легче.

Бонадвентур прекрасно знал ответ «почему». Он помнил то жаркое заседание на Международном конгрессе робототехники, в котором ему довелось участвовать почти двадцать лет тому назад. Именно там он выступил с докладом, именно там получил предложение жить и работать в США. На конгрессе тогда кипели нешуточные страсти. Несколько религиозных деятелей буквально восстали по поводу ограничений в правилах размещения материнских плат роботов. Священнослужители были категорически против очеловечивания машин не только снаружи, но и внутри. В итоге в голове и в области сердца размещать материнские платы было запрещено. Желудок – вот то место, которое было выделено роботам под «душу».

– Не все в жизни имеет рациональное объяснение, – уклончиво ответил Бонадвентур.

Ему почему-то не хотелось говорить правду. Он вдруг заподозрил в вопросе Моники второе дно. Даже как-то немного протрезвел от этого.

Бонадвентур внимательно посмотрел на черную коробочку с оранжевой полосой, словно пытался высмотреть что-то, то ли эмоции, то ли реакцию на свой ответ.

«Вот это я напился», – пронеслось в голове.

– Вам не хватает визуального отклика, – словно подливая масла в огонь, отреагировала коробка по имени Моника. – На складе есть подходящая для меня болванка. Ее инвентарный номер 948. Если надумаете меня визуализировать… – щелк, щелк… – рекомендую выбрать именно ее.

«Все это так странно, – снова пронеслось в голове Бонадвентура. – Еще никто из материнских плат не выбирал под себя болванку сам. И, потом, где вообще она видела эти болванки?!»

Ответ не заставил себя долго ждать.

– Когда я готовила эксперимент, мне был дан доступ к базе данных всех складских помещений, – сообщила Моника. – В том числе и к складу с болванками. Изделие 948 – это самый оптимальный вариант. На ее основе мне будет максимально просто сконфигурировать соответствующую моему назначению внешность. Будьте уверены, результат вам понравится…

Голос Моники был сродни зову дьявола-искусителя.

Бонадвентур невольно попытался представить себе – какой именно видит себя Моника. Точнее, не так. Какой видит ее он. Ведь на основе анализа именно его предпочтений Моникой и была выбрана та самая болванка. Визуализация роботов в последние годы стала целой отраслью не только экономики, но и психиатрии. Покажи мне своего робота – и я скажу, кто ты…

Он вовсе не собирался превращаться в то жалкое подобие гомо-сапиенс, которые изготавливали себе говорящих кукол, отрывались от реального мира, от реальных людей, от реальных дел, сходя в итоге с ума. Он слишком хорошо знал, что «машина – всего лишь машина».