Настоящий сборник содержит основные положения тех размышлений о христианском опыте, которым отец Луджи Джуссани предавался в последние годы.

Эти тексты, различные по характеру и стилю, расположены и отредактированы авторами так, чтобы создать органичное, написанное в единой манере целое.

Книга, таким образом, представляет собой важный, завершающий этап проделанного пути и, в то же время, дает читателю возможность узнать и глубже понять содержание и особенности христианского предложения, обращенного к человеку нашего времени.

Попытаюсь рассказать, как возникло во мне то расположение души – Бог, наверно, благословил, раз Он его пожелал, – какого я не мог ни предвидеть, ни захотеть.

1. «Чтó есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?»[2]. Ни один вопрос в жизни не поразил меня так, как этот. Был только один Человек в мире, который мог мне ответить, задав новый вопрос: «Какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?»[3].

Ни один вопрос не потряс меня так – просто перехватило дыхание – как этот вопрос Христа!

Ни одна женщина не слышала иного голоса, который говорил бы о ее сыне с такой неподдельной нежностью и безусловным уважением к плоду чрева ее, с такой абсолютно позитивной оценкой его судьбы – только голос еврея Иисуса из Назарета. Но, более того, ни один человек не мог слышать утверждения его самого как абсолютной ценности, вне зависимости от его успехов. Никто в мире не мог говорить так!

Только Христос принимает к сердцу всю мою человеческую сущность. Этому изумлялся Дионисий Ареопагит (V в.): «Кто может сказать о человеколюбии Христа миротворящего?»[4]. Я повторяю эти слова вот уже более пятидесяти лет!

Поэтому энциклика «Искупитель человека» появилась на нашем горизонте как вспышка света в полном мраке, окутавшем темную землю современного человека со всеми его смутными вопросами.

Благодарим, Ваше Святейшество.

Это простота сердца заставила меня почувствовать и признать исключительность Христа с той непосредственной уверенностью, которая приходит при неоспоримой и несокрушимой очевидности обстоятельств и моментов действительности, которые, возникая в поле зрения нашей личности, приникают в самое сердце.

Признание того, чтó же такое есть Христос в нашей жизни, пронизывает тогда наше мироощущение: «Я есмь путь и истина и жизнь»[5].

«Domine Deus, in simplicitate cordis mei laetus obtuli universa»[6] («Господи Боже мой, в простоте сердца моего я с радостью отдал Тебе все»), – говорится в молитве амвросианской Литургии. Истинность подобного признания доказывается тем, что жизнь, тем самым, обретает окончательную, упорную способность радоваться.

2. Как эта радость, которая есть человеческая слава Христа и которая в определенные моменты переполняет мое сердце и мой голос, может показаться истинной и разумной современному человеку?

Причина тут в том, что этот Человек, еврей Иисус из Назарета, умер за нас и воскрес. Этот восставший из мертвых Человек есть Реальность, от которой зависит вся положительность существования каждого человека.

Всякий земной опыт, пережитый в Духе Иисуса, Воскресшего из мертвых, цветет в Вечности. Этот цветок распускается не только к концу времен; он уже набухает в предрассветных сумерках Пасхи. Пасха – начало пути к вечной Истине всего, того пути, который уже существует в истории человека.

Христос как воплощенное Слово Божие действительно присутствует в качестве Воскресшего во всех временах, на протяжении всей истории, проходит от утра Пасхи до конца сего времени, сего мира.

Дух Иисуса, то есть Слова, сделавшегося плотью, становится доступен опыту обычного человека в Его искупительной силе, действующей для всего существования отдельной личности и человеческой истории, в глубинном изменении, которое производит в тех, кто встречается с Ним и, подобно Иоанну и Андрею, за Ним следует.

Поэтому для меня благодать Иисусова, в той мере, в какой я смог воспринять встречу с Ним и передать Его братьям по Церкви Божией, стала опытом веры, который в Святой Церкви, то есть в народе христианском, открывается как призыв и воля взращивать новый Израиль Божий: «Populum Tuum vidi, cum ingenti gaudio, Tibi offerre donaria» («Увидел, как народ Твой, с величайшей радостью, приносит жизнь свою в дар Тебе»), – продолжает литургическая молитва[7].

Я видел, как затем образовался народ во имя Христа. Все во мне стало поистине более религиозным, и, наконец, пришло осознание того, что Бог есть «все во всем»[8]. В этом народе радость стала «ingenti gaudio», величайшей радостью, то есть решающим фактором собственной истории как окончательной положительности и, следовательно, как радости.

То, что могло показаться в лучшем случае частным опытом, стало главным действующим лицом в истории, а поэтому – орудием миссии единственного Народа Божия.

Это закладывает основу для поисков нашего очевидного единства.

3. Чудесный текст амвросианской Литургии заключает: «Domine Deus, custodi hanc voluntatem cordis eorum»[9] («Господи Боже, храни сие расположение их сердец»).

Неверность всегда восстает в нашем сердце даже перед лицом вещей самых прекрасных и самых истинных; в этом человек может изменить человечности Бога и изначальной простоте человека, по слабости и светским предрассудкам, подобно Иуде и Петру. Но личный опыт неизменно случающейся неверности, открывая несовершенство всякого человеческого поступка, требует постоянно помнить о Христе.

Отчаянному возгласу пастора Бранда из одноименной драмы Ибсена («Ответь мне, Боже, в час, когда смерть готова меня поглотить: неужто всей человеческой воли недостаточно, чтобы получить частичку спасения?») отвечает смиренное утверждение святой Терезы Младенца Иисуса, писавшей: «Когда я милосердна, один лишь Иисус действует во мне»[10].

Все это означает, что свобода человека, всегда подразумеваемая Тайной, своим высшим, безусловным выражением имеет молитву. Поэтому свобода, по самой своей истиной природе, полагается как просьба о воссоединении с Бытием, то есть со Христом. Даже в бессилии, даже в великой слабости человека его любви ко Христу предназначено длиться.

В этом смысле Христос, Свет и Сила для каждого, кто следует за ним, есть точное отражение того слова, с которым Тайна является в своих отношениях с тварью как милосердие: DivesinMisericordia, исполненный милосердия. Тайна милосердия разбивает любое человеческое представление о покое или об отчаянии; и чувство прощения – тоже внутри этой тайны Христа.

Этому последнему объятию Тайны человек – даже самый далекий и самый извращенный, самый темный и мрачный – не может противопоставить ничего, никакого возражения; он может бежать от него, но тем самым он убегает от себя самого и своего блага. Тайна как милосердие является также последним словом перед лицом всех жестоких превратностей истории.